Север Гансовский - Мечта Страница 5

Потом его ударило: «Кристя!»

Он спустился на улицу и пошел в парадную напротив. Незнакомая женщина, подозрительно посмотрев на него, сказала, что прежние жильцы уехали.

— Куда?

Она не ответила и закрыла дверь.

Стась побрел по городу, смутно надеясь, что случайно встретит девушку.

Жутко выглядела Варшава третьего года оккупации.

Стояла глубокая осень. Листья на деревьях облетели. На улицах было пустынно. Большинство магазинов закрылось, окна нижних этажей были задернуты решетчатыми ставнями, а то и просто забиты досками.

Стась зашел в Лазенки. Ему хотелось посидеть на той скамье, где он познакомился с Кристей. Он приблизился к скамье и с отвращением отшатнулся. По спинке скамьи шла отчетливая надпись: «Только для немцев».

Он огляделся и увидел, что в парке никто не садится на скамейки. Лишь на одной развалился немецкий сержант в мундире со стоячим воротником. Немногочисленные посетители парка шли, не останавливаясь, по аллеям, а немец с усмешкой, сунув руки в карманы и вытянув ноги, как бы руководил этим молчаливым хороводом.

На Маршалковской было люднее. Иногда даже попадались нарядные женщины. Прошел пожилой Щеголь аристократического вида под руку с молоденькой нагловатой дамочкой. Немецкий офицер презрительно перебирал поздние хризантемы на лотке. Проезжали автомобили с военными, извозчики.

Мрачный сгорбленный мужчина с ведерком и кистью в руках обогнал Стася и наклеил на стену листок из пачки, которая была у него в сумке.

«УБИЙЦА МАТУШЕВСКИЙ НЕ ЯВИЛСЯ!

До 18.Х.41 убийца Матушевский Збигнев, покусившийся на жизнь немецкого военнослужащего, не явился сам и не был схвачен благодаря содействию населения.

Поэтому я распорядился сначала о расстреле 25 заложников из местного населения, главным образом интеллигенции, то есть врачей, учителей и адвокатов.

От поведения и помощи населения в дальнейших розысках убийцы зависит судьба остальных заложников.

Начальник СС и полиции г.Варшавы».

Прохожие, не останавливаясь, отводили глаза в сторону.

Пожилой щеголь взглянул на объявление и вздрогнул.

Без цели Стась свернул с Маршалковской в Сасский парк, прошел через площадь Железной Брамы, где, продавая всякий скарб, толпился народ, и углубился в узкие улицы Муранува.

Смутное воспоминание о чем-то хорошем, даже прекрасном в его прошлом пробивалось в сознании юноши.

Он вышел на Налевки. Улица была вся пуста.

Станислав остановился, озадаченный.

Впереди послышался шум. Озираясь, пробежал черноволосый мужчина с лицом, опухшим от голода.

Потом из-за поворота показалась толпа стариков, женщин и детей, сопровождаемых эсэсовцами.

Они прошли совсем близко от Стася.

Маленькая девочка, держась за руку матери и торопясь, чтобы поспеть за скорыми шагами взрослых, спрашивала:

— Куда нас ведут, мама? Куда?..

Эсэсовец с автоматом что есть силы толкнул Стася, и гоноша ударился о стену.

— Эй, с дороги!

Толпа прошла.

Стась повернул на Ново-Плиски. Шли и пробегали люди, и на всех лицах была одинаковая печать обреченности и голода. Послышался крик:

— Облава!

Стась все еще не понимал, где он находится.

Он вошел в какую-то жалкую харчевню. Несколько мужчин с бородами сидели за пустыми столиками. Его появление удивило всех.

Стась, усталый, сел за столик.

Все молчали. Потом юноша услышал за спиной:

— Слушайте, у вас продукты?

— Может быть, он продает яд?

Стась опять обернулся:

— Какой яд? Зачем вам яд?

— Он не понимает…

Старики отвернулись от Стася, приглушенными голосами заговорили на незнакомом языке.

Яд?.. Для чего им яд?.. И вдруг он понял, где находится. Гетто! Варшавское гетто — вот куда он попал. Он смутно вспомнил, что проходил через какие-то высокие ворота, все в колючей проволоке. Вспомнил, как усмехнулись солдаты охраны, когда он миновал их.

Дверь в харчевню вдруг распахнулась. На пороге стоял тяжело дышащий мужчина.

Он сказал:

— Облава. Сюда идут убийцы.

Поспешно пробежал в дальний угол комнаты и сел за столик.

Еще две тени скользнули с улицы. Оттуда доносились крики и стоны. Бородатые старики съежились.

Шум и вопли на улице приблизились, потом стали уходить. Когда стало уже почти тихо, раздались гулкие уверенные шаги и в дверях вырос эсэсовский офицер в черной шинели.

Кто-то охнул.

Офицер холодно оглядел комнату. Потом, шагая четко и бездушно, подошел к пустой стойке, повернулся и еще раз стал осматривать все столики.

А у двери стали два автоматчика без лиц — только с касками, где был нарисован череп с костями.

Напряжение в комнате сделалось совсем ужасным.

И вдруг Стась почувствовал такую жалость к несчастным старикам и такую ненависть к тому, что готовилось произойти здесь, что, сам но сознавая этого, вскочил.

— Люди! — закричал он. — Люди, что вы делаете? Опомнитесь! Ведь я же могу летать! Человек может летать! Смотрите!

Он подпрыгнул, повис в воздухе, повисел две секунды и стал на пол.

— Подумайте! Ведь вы же все люди. Что вы делаете?

Все молчали.

Безликие маски солдат и офицера на миг сделались человеческими лицами.

— Ну, смотрите! — крикнул Стась.

Он еще раз поднялся в воздух, над столами перелетел к стойке и опустился возле офицера.

Тот отшатнулся, потом, показывая на юношу, закричал:

— Взять!

И стал вырывать парабеллум из кобуры.

Солдаты, расшвыривая столы, бросились к Стасю.

Секунду он смотрел, как они приближаются, сознание опасности защемило его сердце, потом тоска овладела им — он чувствовал, что той давней чудесной силы в нем совсем мало. Что ему не удастся бежать.

К счастью, у дверей никого не было. Неловко, как птица в тесной клетке, он подскочил, ударился о потолок, вытирая спиной побелку, скользнул к выходу, упал на четвереньки, вскочил и побежал по улице.

Сзади раздались выстрелы, крики. Цепь солдат с автоматами перегораживала ему дорогу, они расставили руки. Он опять подпрыгнул, из последних сил перелетел эту цепь, увидев на миг под собой удивленные физиономии и разинутые рты.

Он повернул куда-то за угол, еще раз за угол, бросился в подворотню, пробежал двор. Каменный забор преграждал ему путь, он перескочил его, попал в другой двор и выбежал на улицу.

Было тихо. Погоня отстала.

Стась огляделся. В глаза ему бросилась табличка над воротами: «Улица Милы». Он вспомнил, что много раз бывал здесь до войны, навещая старого учителя гимназии Фриденберга.

Странным, нереальным получился этот разговор.

— Пан учитель, — сказал Стась, — я могу летать. Это удивительно, но это так. Это было со мной до сентября, и теперь этот дар вернулся. Хотите, я покажу вам?