Вольдемар Бааль - Эксперимент Страница 5

— Желаю вам нормально нырнуть, — сказал он роботу. Тот слегка повернул голову, наклонил ее:

— Благодарю, командир.

— Привет!

— Привет.

И Филипп двинулся в салон. Проходя мимо уникума, он щелкнул его по пластиковому уху.

— Ну что, почтенный, записал мои мысли?

— Сильных эмоций не было, — отозвался тот.

— Не было, значит?

— Нет.

— То-то! Сукин ты сын, шпик, зануда недоношенная. Пиши-пиши, фиксируй, регистрируй, протоколируй — посмотрим, что у тебя получится, что ты им донесешь, если вернешься.

Уникум промолчал, но на слова Филиппа прореагировал дублер — он повернулся вместе с креслом и спросил:

— Мы не вернемся, командир?

— Как это не вернемся! Вернулись раз, вернемся и в другой. Иначе быть не может. Просто я хотел попугать нашего коллегу, пусть попереваривает информацию. А то уж очень ему скучно без дела.

— Он не без дела, командир, — сказал Бонтон. — Вы это сами отлично понимаете.

— Ах, ладно! У нас ведь «разгрузочный», не так ли? Можно и поразвлекаться. Привет, дружище, не беспокойтесь, все будет хорошо!

— Привет, — отозвался дублер и повернулся к пульту.

IV

Зенон сидел у иллюминатора и, заглядывая в него, говорил:

— Вон справа — Лев. А еще чуть правее — Дева. Помнишь, когда мы с тобой…

— Ты становишься сентиментальным, старина, — добродушно прервал его Филипп и стал переодеваться. — Осторожнее! Сначала сентиментальность, потом впадание в детство, а потом… Потом, сам знаешь, что бывает.

— У тебя сегодня легкое настроение, — сказал Зенон, и глаза его мигнули.

— Что правда, то правда — легкое. Хотел бы я, чтобы оно оставалось таким до конца. Но прежде всего я хочу есть. Сооруди там что-нибудь, пока я переоденусь.

— Пить будешь?

— Как всегда: бокал легкого вина. Моего! Легкое вино приличествует легкому настроению. Ты еще не забыл, что я пью в дороге? И что ем?

— Не забыл.

— Отлично.

Зенон удалился. Филипп снял комбинезон, набросил халат, пошел в ванную, вернулся и сел за стол. Да, настроение действительно легкое. И он выпьет два бокала, так и быть. Потому что необыкновенно легкое настроение, потому что «разгрузочный», потому что он привезет на Землю из этого полета то, чего не привозил никто и никогда.

— Два бокала, Зенон! — крикнул он через плечо. — Не один, а два! Я буду долго спать! Я хочу долго спать!

Зенон внес завтрак. Вино в бокале золотисто искрилось. Филипп улыбался, потягивая его.

— Извини, старина, но, честное слово, мне жаль, что ты не можешь отведать этой прелести. Какое непростительное упущение в вашем устройстве! Сейчас бы мы чокнулись с тобой и вместе насладились.

— Я думаю, сделать робота-пьяницу — не такая уж непосильная задача.

— Не знаю. Но это был бы истинно человеческий акт.

— Конечно, — сказал Зенон, — не мое дело, может быть, но все это, Фил, истерия.

— Ничего страшного. — Филипп смотрел на пузырьки, поднимающиеся со дна бокала. — Ничего, старина, страшного. Высплюсь, и все придет в норму.

— Ты думаешь, этот твой Бонтон нырнет нормально?

— Проверено.

— Конечно, он свое дело знает.

— Но?

— Но он эгоистичен, замкнут, как за стеной. Это новое поколение… Они слишком много о себе воображают.

— Пусть воображают. Мне важно, что ему можно доверять.

— Дело он знает, — повторил Зенон и уселся возле иллюминатора. — И все же с такими нервами, Фил, с таким дублером — и в такой полет…

— Какой полет?

— По-моему, ты держишь на Рака. По только что проложенному тобой коридору. Я ошибаюсь?

— Уж не научился ли ты читать мои мысли, старина, как этот наш любезный уникум?

— Ты недооцениваешь его работу, Фил. Она очень важна.

— Как бы ты себя чувствовал, старина, если бы знал, что за тобой постоянно, неусыпно шпионят?

— Добросовестная, детальная фиксация обстановки, состояния пилота и корабля — по-твоему, это не имеет смысла?

— Но он ведь дает ложную информацию обо мне! Я ведь не в состоянии себя свободно проявлять, когда знаю, что он все видит!

— Пойми, что он просто датчик, и привыкни, как ты привык к датчику. Ведь ты привык?

— Ну да! Ты — универсус, тебе виднее.

— Я был универсусом, а теперь я нянька. — Зенону, кажется, хотелось сменить тему разговора.

— Ах, старина-старина, если бы ты только мог понять, что делается вот тут… — Филипп приложил руку к груди. — Вот в Центре, наконец, пришли к единому мнению, что «разгрузочные» полезны. Полезно, когда «бродяга» предоставлен самому себе и волен болтаться, где ему вздумается. Разгрузка, исцеление. Но спецслужба, — без ее визы, сам знаешь, ничего не бывает, — так вот она согласна завизировать это уложение лишь в том случае, если и во время «разгрузочных» на борту будет торчать уникум. Мало им рабочих рейсов, что ли?

— Их можно понять, Фил. Рабочий рейс — одна психологическая обстановка, «разгрузочный» — другая. Важно всё.

— Но он мне действует на нервы, Зенон! Какая же это разгрузка, если за тобой постоянный, мелочный присмотр? Умом, конечно, можно понять, но вот этим-то, этим, — Филипп опять похлопал себя по груди, — этим никак не воспринимается. Возмущается это! Что делать?

— Знаешь, Фил, — в голосе Зенона прорезалась хрипотца, — до сих пор я так и не научился понимать двояко. Мозг и душа. Почему они у вас постоянно противоречат друг другу? — Ему все-таки удалось переключить разговор.

— Мы с тобой давно не разговаривали, Зенон, — мягко проговорил Филипп. — Ничего, теперь наверстаем. Так? А что касается мозга и души… Ты ведь и был так задуман, старина. Уж прости! Тебе сделали мозг, а о душе не позаботились. Душу с самого своего начала монополизировал человек и никогда и никому ее не уступит. Так ему, по крайней мере, кажется. Это его вечная собственность. Роботу она ни к чему. Но, кажется, ты сам позаботился о ней, а, старина?

— Тут, Фил, я тебя плохо понимаю. Как будто ты говоришь на незнакомом языке.

— Не хитри, Зенон. Ты — то грустен, то сентиментален, то бодр и весел. А это — качества души. И это, прямо скажем, что-то новое, Зенон. — Он внимательно посмотрел на него. — Мы действительно давно не разговаривали. Ты занимался самосовершенствованием, автоэдификацией?

— А что мне оставалось делать? То, что от меня требовалось Коре и детям, может в два счета сделать любой, даже самый бездарный новичок. Они и обходились чаще всего своими няньками-новичками. У меня была бездна свободного времени, а сидеть без дела я не привык, ты знаешь.

— И что же ты делал?

— Думал. Нашел у себя сотни дефектов и несуразностей, массу несовершенств.