Ефим Зозуля - Граммофон веков Страница 5

В общем шуме даже не слышно было, что при этом выкрикивал возмущенный революционер.

Кукc лежал в глубоком обмороке.

Когда он очнулся и несколько успокоился, его пригласили на собрание ученых.

Усталый, разбитый, пошел он в зал, ожидая выражения сочувствия и думая о том, можно ли исправить аппарат.

Но к изумлению своему, Кукc сочувствия ни от кого не получил и никто даже не протестовал против порчи аппарата.

— Ваше изобретение, гражданин, — сказали ему, — велико, но, к сожалению, оно совершенно бесполезно. Пусть будет навеки проклят старый мир! Нам не нужны его стоны, нам не нужны его ужасы. Мы не хотим слушать его жутких голосов. Будь он проклят навеки! Кукc, посмотрите в окно! Сегодня праздник. Смотрите на наших детей, слушайте их голоса — здоровые, счастливые, слушайте, скажите, не кощунство ли слушать одновременно этот ужас, каким вопиет ваша дьявольская машина? Вы гениальны, Кукc, но во имя новой радостной жизни пожертвуйте своим гением. Не мучайте нас. Мы не хотим знать и слушать о старом мире, от которого ушли навсегда.

Кукc хотел возразить, что он не согласен, что он видит даже сейчас многие несовершенства, которые можно было бы устранить именно действием его машины, но он устал, возражал слабо, и его не слушали.

9. ПЕЧАЛЬНАЯ СУДЬБА «ГРАММОФОНА ВЕКОВ»

Кукc взял изувеченный аппарат и побрел домой. Дома ждал его Тилибом.

Кукc рассказал ему о пережитом. Тилибом выслушал и произнес: — А ведь они правы. Кукc! Знаешь, с тех пор как я ознакомился с работой «Граммофона веков», я потерял покой. Я обалдел. Я грущу. Я часто плачу. Я начал сомневаться в тебе, в твоей дружбе. Я тебе не рассказывал, но я завел аппарат в моей квартире и услышал немало гадостей, которые ты изволил говорить у меня дома в моем отсутствии.

— А скажи, пожалуйста, разве ты не пытался соблазнить мою покойную жену, Маню?

— Да, да. Мы стоим, конечно, друг друга. Старый мир с его лицемерием, ложью, предательством и гнусностью еще не окончательно вытравился из наших душ, но не надо освежать его в нашей памяти.

Кукc молчал.

— И помимо личной мерзости, — продолжал Тилибом, — в ушах моих постоянно звучат стоны, крики, проклятия и ругань, которыми был переполнен старый мир и о которых вопиет при помощи твоей адской машины каждый камень, каждый клок штукатурки, каждый неодушевленный предмет. О, я счастлив, что «Граммофона веков» уже нет. Я прямо счастлив.

Кукc молчал.

Когда Тилибом ушел, он лег на диван в кабинете и предался размышлениям.

Изувеченный «Граммофон веков» лежал на полу. По инерции в нем двигались какие-то валики и сами собой вылетали нахватанные в разное время слова и фразы.

Старый мир дышал в машине последним дыханием, выругивался и высказывался унылыми, обыденными словами своей жестокости, тоски, банальности и скуки.

— В морду! — глухо вырывалось из машины.

— Молчать!

— А, здравствуйте, сколько зим, сколько лет!..

— Не приставайте! Нет мелочи. Бог даст.

— Аи, аи, тятенька, не бей, больше не буду!

— Сволочь!.. Мерзавец! Меррз… Работай, скотина!

— Молчать!

— Застрелю, как собаку!

— Я вас люблю, Линочка… Я вас обожаю…

— Человек, получи на чай!

И так далее, и так далее.

Бессвязные слова и фразы, но одинаково жуткие, на всех языках вылетали из испорченной машины, и Кукс вдруг вскочил и начал добивать машину и топтать ее ногами, как тот революционер в Академии.

Затем остановился, поскреб лысое темя и тихо произнес: — Да. Пусть сгинет старое! Не надо… Не надо…

1919