Георгий Гуревич - Понимать фантастику Страница 5

Послевоенная фантастика опять выглядит по-новому. Ее девиз был: "Ближе к жизни! Фантазировать надо на грани возможного!" Теоретики призывали писать о самом близком будущем, о том, что уже испытывается в лабораториях. Возможно, такие настроения были связаны с послевоенным восстановлением хозяйства; казалось, что забегать далеко вперед несвоевременно. Но тенденция эта несколько затянулась. Да и сама фантастика, сдерживаемая в своем полете, начала выдыхаться. Оживил ее выход в космос... После подлинных космических полетов неудобно уже было фантазировать только о прокладке труб или же о шоссе с литым покрытием.

Лидером новой отважной фантастики послекосмического периода стал И. Ефремов, выпустивший в те годы грандиозный роман-утопию "Туманность Андромеды", а вслед за тем приключенческо-психологический роман "Лезвие бритвы" - о новых возможностях человека. Затем к Ефремову присоединилось новое поколение советских фантастов, работающих в разных направлениях. Среди них был А. Днепров, видевший главную задачу фантастики в популяризации новейших идей науки, а также Г. Альтов и В. Журавлева, предпочитавшие выдвигать оригинальные идеи, С. Снегов - продолжатель линии утопии, выпустивший большой роман "Люди как боги", а также представители линии "фантастика как прием" - С. Гансовский, А. Громова, М. Емцев и Е. Парнов и братья Стругацкие, чуткие, широкого охвата писатели, заметно меняющиеся от волны к волне. В шестидесятых годах вышли самые значительные их вещи - "Понедельник начинается в субботу" - веселая "сказка для младших научных работников", роман с выразительным названием "Трудно быть богом", а также "Хищные вещи века" - о бездумности и вещелюбии.

Пожалуй, рановато характеризовать фантастику семидесятых годов, этот период еще не кончился, поскольку "волны" связаны с настроениями эпохи, а не с круглыми датами. Но заметна тяга к психологичности, к изображению семьи, тесных групп людей. Самым популярным, самым характерным для этих лет оказался писатель Кир Булычев с его мягким юмором и интересом к семейным событиям, к переживаниям детей, родителей, бабушек, влюбленных. Один из его сборников носит программное название - "Люди как люди". Смысл его: фантастика фантастикой, космос космосом, а люди всюду остаются людьми, всюду любовь, дружба, семья, дети, воспитание, спорт...

В связи с возрастающей психологичностью наметился и приход в фантастику представителей главного потока литературы. Такое бывало уже в двадцатых годах, когда фантастики не гнушались А. Толстой, И. Эренбург, В. Катаев, В. Каверин, М. Булгаков. А недавно мы читали новые фантастические (или полуфантастические) произведения М. Анчарова, В. Орлова - "Альтист Данилов", Ч. Айтматова - "И дольше века длится день".

В последнее время литературоведы не раз заводили разговор о кризисе в фантастике, будто бы она идет на убыль, скоро растворится, исчезнет. Рассказанное выше опровергает эти опасения. Фантастика развивается неровно, волнами, за подъемом действительно следует спад, но за спадом очередной подъем. Общего кризиса не было никогда, частичные бывали всегда. Всегда жизнь менялась, менялись настроения, надежды и опасения читателей, все это отражается в литературе. Какие-то темы исчерпывались, надоедали, какие-то теряли значение, зато всплывали новые темы, новые направления или оживали основательно забытые старые.

Фантастика и в будущем не исчезнет, но повернет. Куда именно? Я мог бы ответить, если бы мне подсказали, что именно будет волновать читателя через десять и через двадцать лет.

Между прочим, проблема не праздная, имеющая значение для любого прозаика. Если автор сегодня вынашивает роман, несколько лет будет его писать, да не один год издавать, стало быть, сегодняшний замысел писателя дойдет до читателя к концу восьмидесятых. Придется ли книга в резонанс с настроениями того времени? И сохранит ли интерес для читателя двухтысячного года?

Говорить с читателем о его заботах можно и в стихах и в прозе, на языке фантастики и нефантастики. Одни понимают лучше такой язык, другие иной.