Олег Серегин - Хирургическое вмешательство Страница 5

Ксе ощутил в себе некое мстительное чувство. Даже кровожадное. Он неторопливо встал, отошел к окну и уселся на подоконник, скрестив руки на груди. Невольно покосился вниз — там облетали пыльные тополя, черепашьим ползом ползла чья-то машина среди вплотную вставших товарок. Окна комнат с другой стороны должны были выходить на шоссе, но стеклопакеты гасили любой звук.

— Объясняю, — ласково сказал Ксе. — Лёха я по паспорту, как законопослушный гражданин нашей страны. У гражданина должна быть гражданская позиция. С этой позиции я должен сдать тебя в милицию, а там уже разберутся — и нафиг, и фиг ли, и в том же духе.

Подрасправившееся после душа и пельменей самомнение Женя увяло на глазах. Ксе не стал бить по болевой точке и не помянул жрецов: эту информацию из Женя предстояло вытягивать всерьез, без шуток, и заранее мучить его ею было ни в коем случае нельзя.

— Ксе — это имя шамана. Шаман слушает только стихию, — тут Ксе слукавил, но сейчас он и вправду намеревался слушать только ее. — Матьземля попросила меня о тебе позаботиться. По крайней мере, я так понял. Ее очень трудно понять, она не по-человечески мыслит.

Присмиревший Жень слушал тихо.

— Вот все, что я знаю, — развел руками шаман. — А дальше уже объясняй ты.

— Что?

— Все.

Подросток опустил глаза. Он разглядывал свои колени очень долго, так долго, что Ксе уже думал оставить пока расспросы и отправить его спать, но Жень все-таки открыл рот:

— Я не могу.

Ксе вздохнул.

— Не доверяешь? Боишься?

— Нет. Просто… не могу.

— А если я буду тебе вопросы задавать, может, сможешь?

— Не знаю.

— Можно попробовать?

— Можно… — тихо разрешил Жень. Он совсем сник, и Ксе прикусил губу, ища среди вопросов самый безобидный, самый далекий от тех, какие его действительно беспокоили.

— Жень, — наконец, родил он, неловко улыбнувшись, — а зачем ты юбку-то надел?

Тот хмыкнул.

— По принципу «от противного», — сказал спокойно. — Делай то, что от тебя меньше всего ожидают.

На язык так и прыгнуло «кто ожидает?», но Ксе понимал, что с этим лезть еще рано.

— А ты не подумал, чем это может кончиться? Там район тот еще, дворы да подворотни. Вечером и девчонке одной ходить опасно, а парню, переодетому девчонкой… может, тогда уж сразу с моста в реку?

Жень поднял глаза.

Пол дрогнул под ногами у Ксе.

— Я ведь и ответить могу, — сказал Жень.

…Болели пальцы, впившиеся в подоконник, и боль отрезвляла. «Я сейчас пойму, — думал Ксе. — Сейчас… Это не просто так. Должно… значить…» Туман рассеивался. Разгадка делалась ближе, но уже не казалась желанной: разгадкой была какая-то громадная жуть, и с нею совсем не хотелось иметь дела.

Ксе проглотил ком в горле.

Жень смотрел ему в лицо, прямо и спокойно. Глаза его были двумя прицелами, в которых шаману чудились перекрестья. Подросток не поднимался с места, но от взгляда его у шамана леденел позвоночник. «Он действительно может ответить», — понял Ксе. Кого-кого, а дворовых банд он не боится, Жень, красивый мальчик с длинными волосами; пять, десять, двадцать человек — от него побегут. Не оттого, что сильный и быстрый, и не от ножа, который наверняка где-то припрятан.

Если нужно будет убить человека, Жень убьет: ни мысль, ни чувство не помешают ему, не будет сомнений и робости, не дрогнет рука. Его душа создана для убийства. Заточена для максимально эффективного убийства. Выдернуть чужую душу из тела ему так же легко, как выдохнуть и вдохнуть.

Это не то, что называют отсутствием страха. В нем есть страх. Жень умеет бояться.

…чего угодно, но не смертей.

Мурашки сыпались по спине. И вот это Ксе увидел потерянным и беспомощным? Вот это его просили защитить?.. Богиня, конечно, туго соображает, но…

Жень опустил глаза — жуткие глаза на грустном полудетском лице — и зажал руки между колен. «Кажется, я сейчас пойму, — переведя дух, сам себе сказал Ксе — Уже начал». Нестерпимо хотелось просто спросить: «ты кто?», но шаман, и не поверяя логику интуицией, понимал, что не получит ответа, сейчас — не получит, и потому не следует спрашивать. «Хорошо, — подумал он, — хорошо. Оставим это пока».

Повисло молчание.

— Жень, — наконец, негромко сказал Ксе. — У тебя… когда-нибудь был дом?

— Был, — односложно ответил тот.

— А… родители?

Жень опустил голову еще ниже.

— Папка.

— Был?

— Был.

— А мама?

— Она… давно умерла. Когда я родился.

— Тебя отец вырастил?

— Да.

— С ним что-то случилось?

— Он умер, — почти зло сказал Жень и добавил: — От передоза.

Ксе замолк. С пеленок сына растил отец-одиночка — и вырастил здоровым, спортивным парнем. Трудно поверить, что такой человек мог сесть на иглу. Но, давя в груди горькую ярость, через силу сын уточняет. Зачем? Шаман хорошо различал чувства. Если бы Жень стыдился и ненавидел отца, это стало бы каким-то объяснением — но он не стыдился.

Он хотел мстить.

…Жень резко выдохнул и сказал:

— Вообще-то его убили.

— Жрецы? — уронил Ксе задумчиво, и понял, что попал в точку: не с догадкой, это было несложно, а с минутой, когда следовало догадаться.

— Да, — сказал Жень.

И содрогнулся от ненависти.

— А теперь им нужен ты?

— Да.

— Жень, — Ксе подался вперед, ловя его взгляд. — Что это за жрецы? Что вы с папкой им сделали? Что они хотят с тобой сделать?

Жень приподнял голову, все еще глядя в пол. Его била крупная дрожь, лицо было бледным, с посеревшими губами, ноздри раздувались от учащенного дыхания.

— Убить, — беззвучно ответил он.

— Почему? — настаивал Ксе. — Зачем им нужно тебя убивать?

И в переносицу ему вперились неожиданно ясные глаза.

— По приколу, — с внезапной злобой выплюнул Жень.

— Что? — опешил Ксе.

— Что слышал, — подросток встал, грохотнув стулом.

— Жень, это не шутки, — шаман покачал головой.

— А я не шучу. Все. Я сказал.

Он дошел до дверей и вспомнил, что сказал не все. Тряхнул русой гривой, обернулся и процедил оторопелому Ксе:

— Мне все равно, куда идти. Поэтому я пошел с тобой. Захочу, и уйду. Ты никто. Я тебе отчитываться не буду. Можешь хоть сдать меня, если хочешь, все равно ты не знаешь, кому сдавать, и я успею слинять, понял? Мне плевать. И ни хрена ты меня не остановишь.

Ксе сидел на стуле и в задумчивости ковырял кухонным ножом дорогую скатерть. Под ней было лаковое дерево, еще дороже, и ему тоже грозил ущерб. За стеной, в сандовой гостиной, разливался на все лады телевизор: озлобленный Жень смотрел MTV.