Александр Абрамов - Комната для гостей Страница 5

– Почему вы избрали для проникновения в наш мир именно эту комнату? — спросил я.

– Мы ничего не выбирали. Просто наша лаборатория геометрически совпадает с ней. Вероятно, из соседнего зала мы попали бы в другое место.

– В лес бы вы попали, — сказал я. — Тебе не кажется, что вероятность нашей встречи была более чем сомнительна?

– Конечно, — согласился Лен. — Мы можем проникать к вам только статически. Минус-поле не предполагает динамических переходов. Вопрос транспозиции еще в стадии разработки.

– Минус-поле?

– Ну, если хочешь, переходное поле. Его впервые применил к нуль-переходу Дан Лоер. А разве вы идете другим путем?

Я кратко объяснил ему суть наших поисков. Когда я упомянул о высоком вакууме, он перебил:

– Вакуум Аллая? Понятно. Но ведь он совсем не исключает минус-поля. Как же вы подойдете к транспозиции?

Мне показалось, что я глохну. Лен продолжал говорить, а мой мозг не воспринимал понятий. В чем смысл транспозиции? Какова природа минус-поля? Что такое квазистатус? Мне оставалось только хлопать ушами — ведь у меня не было ретранслятора.

Должно быть, Лен понял это и умолк.

– Не смущайся, — добавил он утешающе. — Непреодолимых трудностей нет.

Я вздохнул.

– А почему вы появляетесь только по ночам? — спросил я только для того, чтобы не молчать дальше.

– Почему по ночам? — удивился Лен. — У нас день.

– Стало быть, встречное время предполагает такую несовместимость, — вслух подумал я.

– Безусловно. Ваш мир не полностью зеркален нашему.

– Значит, ваша лаборатория…

– Находится совсем не там, где у вас эта комната. И наше время, и наша география отличны от ваших.

– Вы знаете нашу географию?

– Узнаем в конце концов. Как и все о вашем мире. А вы — о нашем.

Мне не хотелось ждать новых встреч, я торопился узнать побольше:

– Подожди. Хотя бы вкратце: ваша планета тоже Земля?

– Разве дело в названии?

– Что значит иная география? Другие материки и моря?

– У нас три больших материка, которые занимают примерно треть планеты, остальные две трети — океан, теплый у экватора и холодный к полюсам. Вероятно, как и у вас.

– И на трех материках разные государства?

– У нас нет понятия «государства». Человечество управляется советом лучших людей планеты. — Лен помолчал и неожиданно спросил: — А почему у вас в комнате нет никаких приборов?

Я мысленно перенес свою лабораторию в этот средневековый замок. Стало смешно.

– Это не моя комната, — сказал я. — И все здесь очень далеко от науки. Даже этот единственный прибор. — Я указал на забытый кем-то на камине прибор для бритья.

– Как же мы будем… работать? — впервые испугался Лен.

– Не беспокойся. Уже завтра к вечеру здесь будет столько не верящих в привидения физиков, что не забудь ретранслятор.

– О, это самое легкое, — счастливо улыбнулся Лен. — А теперь мне пора. Слышишь?

Где-то за его спиной вспыхнул радужный глазок и загудел зуммер. Звук не был похож на то шмелиное жужжание, которым сопровождалось появление «призрака». То было тревожное гудение, напоминавшее об опасности.

– Что это?

– Энергия на пределе. Нужно отключить поле. Кстати, я так и не знаю твоего имени.

– Андрей, — сказал я.

– Андрей, — медленно повторил он. — Трудное имя. Но я запомню. До завтра, Андрей.

Светящаяся завеса между нами стала темнеть. Снова появились серебристые искорки, сплетавшиеся в какой-то замысловатый узор. Гудение нарастало, заполняя комнату, и неожиданно смолкло. А из невесть откуда вновь возникшего зеркала на меня взглянули мой курносый нос и глаза, затаившие чудо открытия. Не моего открытия, не мной подготовленного, но я увидел то, что не видел ни один человек на земле.

Я подошел к окну. Где-то за лесом уже всходило солнце, размывая сырую шотландскую ночь, полную «странных вещей».

Наконец мой «воксхолл» выбрался на асфальт шоссе, оставив далеко позади макбетовский замок. Исправить машину оказалось не так уж трудно, и Родгейм отлично справился с этим.

Любопытно началась и окончилась наша встреча. Я не поверил его рассказу о привидениях, он не поверил моей истории о встрече с ними. Выслушал он меня, ни разу не перебив и все более мрачнея. Когда я закончил, он долго молчал, пожевывая сигарету и стараясь не глядеть на меня.

– Не верите?

– Не люблю мистификаций.

– А когда к вам обратятся по этому поводу английские физики, вы тоже сочтете это мистификацией?

– Не обратятся ко мне английские физики. Вы просто посмеетесь с ними над глупым шотландцем, поверившим в привидения.

– Послушайте, Родгейм, — рассердился я. — Вы способны разговаривать серьезно или нет?

Он все еще недоверчиво пожевал губами и не ответил.

– Вы можете верить в привидения и не верить в антимир, это в конце концов ваше дело. Но у вас в замке в комнате для гостей необходимо поставить самый сенсационный научный эксперимент нашего века. Подумайте не только об интересах науки, но и о ваших собственных интересах, о будущей мировой славе вашего родового поместья! Завтра к вам явятся первые гости из гартмановской лаборатории. Они, вероятно, тоже не поверят в привидения, пока лично с ними не встретятся. Но эту встречу вам надлежит устроить и всячески ей способствовать.

Так я убедил Родгейма. И когда он, измазанный в масле, вылез из-под машины, оставленной мною в лесу, он все еще бормотал, пожевывая давно потухшую сигарету:

– Антимир? Я и не знал, что это такое. А родгеймовский бекон? Вы представляете теперь, как пойдет родгеймовский бекон?!

Таким я и запомнил его: грязный, счастливый, он махал мне гаечным ключом и кричал: «Возвращайтесь скорее! И везите всю вашу ученую братию!»

Я представил себе саркастическую физиономию Грейвса, немое изумление толстяка Гартмана, ледяное недоверие Эмили Кроуфорд — единственной женщины, занимающейся дискретным пространством. Ничего-ничего, я силком притащу их к Родгейму — пусть сами встретятся с Леном. Зато потом их оттуда не выманишь. Я представил себе газетный бум, пресс-конференции, встречу с соотечественниками в Москве. Я представил себе макбетовский замок, отремонтированный и модернизованный, с медной доской у калитки: «Замок Родгейм. Лаборатория по исследованию дискретности пространства. СССР — Великобритания». Я представил себе…

Нет, здесь я поставлю точку. Говорят, Архимед, открыв свой закон, с криком «Эврика!» бегал по улицам Сиракуз. Я тоже кричу: «Эврика!» — и выжимаю предельную скорость моей «старушки». Мечты так дерзки, что кружится голова и ветровое стекло застилает мираж. Он начинается дорожным жестяным указателем с надписью: «Ардеонейг, 10 миль» — и ведет к трем далеким материкам за светящейся завесой в комнате для гостей.