Борис Георгиев - Охота на Улисса Страница 50

– Мне было так хорошо тогда… – мечтательно шепнула пани Левицкая.

– Однако нужно было думать о будущем, я стал очень осторожно наводить справки и разыскал знакомого. Он был поляк, как и я; мы встречались раньше, работали вместе в «Экёль Нормаль»[4]. Он-то и уговорил меня подписать контракт с «Грави».

– Почему вы говорите: «он был поляк»? – спросил вдруг Волков, сделав ударение на слове «был».

– У мёртвых нет национальности. Его убили год спустя. Из менеджеров по персоналу «Грави» после появления барьера выжить удалось единицам, спросите Клиффорда, каково им тогда пришлось.

– Льюис был менеджером по персоналу? – насторожился Волков.

– Да. А после того как появился барьер, просидел ещё три года резидентом в Сан-Франциско.

– А вы?

– Что я… Я… На науке был поставлен жирный крест в тот самый момент, когда мы бежали из Парижа, но я не жалею. Всё равно всё рухнуло и в Париже, только на пару лет позже. Быть инженером всё-таки лучше, чем фермером, во всяком случае, для меня. У человека с моими задатками не было возможности стать успешным фермером, наверняка пришлось бы сделаться сельским учителем или врачом. Ах, Барби… Можешь ли ты представить себя женой сельского врача? Себя, королеву подмостков, Русскую Барби, Варвару Лисовскую?

– Бедный Стасик… – вздохнула бывшая танцовщица. – Хлебнул ты со мной горя. Как ни странно, я вполне могу представить себя женой сельского врача, хоть я и не Варвара Лисовская. Не смотри на меня так, иначе опять расплачусь. Со мной всё в порядке, я не сошла с ума от страха, просто больше не могу лгать. Настоящее моё имя… Впрочем, вам оно всё равно ни о чём не скажет, а мне тяжело его произнести. Достаточно сказать, что тридцать три года назад, когда кто-нибудь упоминал его, он обязан был произнести перед ним титул – княжна. Ты забавно выглядишь с круглыми глазами, Стасик. Взяв замуж беглую танцовщицу с подмоченной репутацией, ты попал гораздо выше, чем метил. Если бы у нас с тобою был сын, после смерти моих родителей – а они наверняка погибли в пятьдесят третьем году, – он именовался бы князем Юго-Западного Княжества. Хоть кое-кто на моей родине и не в восторге от морганатических браков, на престолонаследии это не отражается. И ещё прошу учесть, я – единственная и любимая дочь.

– Но, Барбара…

– Не веришь? – перебила заметно выбитого из колеи мужа твёрдо взявшая бразды в руки жена. – Как странно! Когда лжёшь, тебе охотно верят, но стоит только сказать правду… Варвара Лисовская действительно была танцовщицей заезжей балетной трупы. А я с детства увлекалась балетом для собственного удовольствия, хоть никогда и не выступала на сцене – негоже княжеской дочери, теряя достоинство, дрыгать ногами перед собственными подданными. Поэтому ко двору часто приглашали танцоров.

В сентябре пятьдесят третьего отец собирался дать бал в честь ежегодного Праздника Урожая и выписал из Парижа танцоров – готовилась феерия на террасах и у Южного входа дворца. Я была в восторге от приготовлений, тайком пробиралась на репетиции, да это и нетрудно было, – по случаю чудной погоды танцевали прямо под открытым небом, и сложно было понять даже, что делает парочка, на которую вы наткнулись в узкой парковой аллее: отрабатывает балетное па или занимается любовью. Если бы не охрана, таскавшаяся за мной повсюду… Но я старалась не замечать этих людей. Меня крепко охраняли, Стасик. Тебе бы не поздоровилось, если бы ты вздумал попробовать приблизиться к наследнице княжеского престола, а тем более заговорить с ней. Я не понимала тогда, что может угрожать мне, жизнь казалась безоблачной, как небо над тёплым морем, лениво плескавшимся у парапетов нижних террас. Однажды вечером, прогуливаясь в колоннаде Чайного домика[5], я увидела первое облачко на горизонте моей жизни. Вернее, услышала. Разговор отца с каким-то военным. Я не подслушивала – никогда бы не позволила себе такого! – и мало что поняла, но тревога в голосе отца, когда он спрашивал, и безысходность, с которой вполголоса давались короткие ответы, сказали мне больше, чем случайно услышанные слова, значения которых я тогда не понимала. Флот заперт в бухте и ненадёжен. Снабжение прервано, блокирован перешеек. Лететь – верная гибель, оба аэродрома простреливаются. Бежать морем – авантюра… Бежать, понимаешь, Стасик?! Но ты-то понимаешь, это мне тогда невдомёк было, что значит – бежать. Я не хотела слушать, о чём они говорят, не хотела верить… И даже вечером, когда ко мне привели ту девушку из балета мадам Фагоне, не сразу поняла, зачем её нужно переодеть в моё платье и поселить в моей комнате. Они говорили что-то, не помню. Я, кажется, плакала, когда уразумела, что происходит. Мать уверяла, что это ненадолго, скоро они с отцом догонят меня, возможно уже в Варшаве мы будем вместе, мадам Фагоне с фальшивым оживлением расписывала Париж…

– Они подставили ту девчонку вместо вас? – перебил Волков… Ирис перевела дух: ничего себе – история! Губы Барбары сложились в жалкое подобие усмешки, она ответила, остановив пана Станислава, собиравшегося вступиться за жену:

– Я часто думала об этом, господин Волков. Варвара Лисовская ничего не потеряла от перемены положения. Когда я была уже в Париже, узнала, что родители мои погибли «при обстоятельствах, не исключающих самоубийство», а престол перешёл к их дочери, которая и не думала бежать. Понимаете? Мне кажется, не зря в труппе оказалась девушка, похожая на меня. Она ведь неважно танцевала, по словам девочек, да и попала-то к мадам Фагоне всего за месяц до гастролей. Думаю, вся эта история устроена Северным Княжеством, слишком уж быстро заговорили о внезапно вспыхнувшей любви между Великим Князем и южной княжной. Кроме мадам Люси никто не знал, кто я такая – мало ли девчонок прибивается к балетным труппам, чтобы потом сесть на мель в одном из парижских предместий?! Однако я, в отличие от настоящей Варвары Лисовской, умела танцевать, и довольно неплохо. Правда, Стасик? Люси щадила меня первое время, но я сама не хотела поблажек, и жизнь танцовщицы легла на мои плечи всей своей тяжестью. Ох, каким же серым и мерзким показался мне Париж после солнечной моей родины! Страх не отпускал ни на минуту, да к тому же и Люси постоянно твердила: «Опасайся соотечественников, Барби». Но в полной мере ужас моего положения дошёл до меня, когда узнала, что Княжества объединились. С этого момента, если бы внешней разведке Великого Князя удалось узнать, что я жива, жизнь моя стоила бы не дороже вчерашнего рогалика из булочной мамаши Флери. Я пугалась дверного скрипа и шагов за спиной, а больше всего – русской речи. Парижская осень, начало зимы… Жизнь моя обвисла и липла к телу, как куртка под промозглым парижским дождём. Я брела сквозь окружавшую меня мерзость, втянув голову в плечи, и тут появился ты, Стасик. Не напористый набитый деньгами самовлюблённый болван, которых было в то время вокруг меня хоть пруд пруди, а ты…ты, который смотрел на меня снизу вверх, будто я королева, а не…