Валентин Иванов - Энергия подвластна нам Страница 50

Ночь тянулась бесконечно. Инстинкт всё твердил: беги, беги!..

В страдную пору, когда день год кормит, люди рано встают.

Павел Иванович начал действовать на рассвете, ещё до восхода солнца. Он соединился по телефону с одним из своих друзей в районном центре – начальником районного отделения милиции. Тот обещал сговориться с аэродромом в областном городе, чтобы было место на московском самолёте для посланца в столицу. Обещал он также посодействовать, чтобы из Чистоозерского сейчас же прислали самолёт для переброски гонца в «область». Покончив с этой частью разговора, Павел Иванович повёл такую речь.

– Теперь слушай. У тебя дел много? Ты бы сам сюда прилетел, да пожил бы у меня денёк-другой!

– А что, у тебя дело есть? – ответил на приглашение приятель, руководствуясь не смыслом малозначащих слов, а тоном «командира полка».

Но Павел Иванович не был склонен к дальнейшей беседе. Он сделал паузу, откашлялся и закончил:

– А вот ты прилетай, мы с тобой и решим, есть дело или нет! Всё!

– Ладно, жди!.. – получил командир удовлетворивший его ответ и повесил трубку.

В эту длинную ночь Заклинкин не заснул ни на минуту. С первым лучом рассвета он был уже одет, но не выходил во двор. Подсмотрев, что председатель колхоза, наконец-то, прошёл по улице, Толя сделал над собой немалое усилие и побежал проститься с братьями.

– Я очень доволен знакомством… Теперь я поеду кончать отпуск в другом месте…

Братья ещё только вставали. Ранний визит и быстрый отъезд Заклинкина не произвёл на них впечатления.

А кузнец Фёдор Григорьевич посмотрел вслед гостю и сплюнул…

Осенью наши автоколонны быстро и весело возят тяжёлое зерно на линейные станции железных дорог. Заклинкин сделал около двухсот километров, сидя верхом на мешках с колхозной пшеницей в семитонной машине, и к вечеру в скором поезде уже мчался «домой».

Павел Иванович представлял братьям гонца. Потерявший на войне ногу солдат, колхозник Тагилов Пётр, не спеша повесил на грудь, под рубашку, мешочек с толстым пакетом, а председатель колхоза его инструктировал:

– Ты хоть и не пьяница, а помни – ни капли! И о пакете никому ни слова! И лучше вообще ни с кем в разговоры не пускайся. Помалкивай! И не спи! Выспишься после вручения пакета. Адрес есть на пакете. Ты его не вынимай понапрасну. Вот он тебе на отдельной бумажке – не потеряй. В столице погости, если понравится…

Тагилов сидел молча, глядя в сторону. Слушал внимательно и постукивал костылём. Поднял голову и посмотрел пронизывающими серыми глазами на Алексея Фёдоровича. Потом глянул на «командира полка».

– Это как на войне?

– Да, Пётр Кондратьевич, и я на тебя полагаюсь. Мы с тобой отвечаем за большое дело. Если бы тебя не было, я сам бы поехал.

Ястребиные глаза опять прошлись по лицам.

– Доставлю. Будет сделано!

– Ты, Пётр Кондратьевич, там нашего Николая Сергеевича мать и жену увидишь. Ты о болезни скажи так: чуть поболел и здоров. А то напугаешь! – закончил напутствие Кизеров.

Ястребиный взор смягчился. Пётр Тагилов понимающе кивнул головой, положил в карман письма братьев домой, крепко пожал руки на прощанье и, ловко помогая себе костылём, пошёл за Павлом Ивановичем, который нёс на плече солидный мешок с деревенским угощением жильцам дома с мезонином, – так уж полагается по старому русскому обычаю.

Алексей Фёдорович смотрел им вслед и думал: «Какие у нас люди!» Потом, чему-то обрадовавшись, подхватил на руки Шуру-Сашуру и крепка поцеловал её в смуглую щёку.

Девочка взвизгнула, засмеялась, выскользнула из осторожно-неумелых рук, отскочила «для безопасности» на порог, потёрла щёку и спросила:

– А ты всегда такой колючий?

Николай, не узнавая брата, смеялся над его непривычной резвостью:

– Он, как ёж, колючий, ты его берегись!.. А ты, Алёша, становишься экспансивным. Я тебе советую, на всякий случай, бриться здесь каждый день. Знаешь, ты становишься любезным с дамами! Это – ново!

Девочка, не решаясь покинуть порог, сообщила:

– Папаня бреется через день и тоже бывает колючий!

Не смущаясь, Алексей Фёдорович широко улыбался и потирал подбородок. Правда, нужно побриться…

Павел Иванович встретил друга из районной милиции и усадил в самолёт своего гонца в Москву. Поглядев вслед самолёту, друзья не спеша пошли, мирно беседуя, по дороге.

Что мог сказать «командир полка» о Заклинкине? Ничего, если серьёзно подумать. Совсем ничего! Но Евгений Геннадьевич Меньшиков, начальник районной милиции, слушал его внимательно…

Николай Сергеевич решил взять брата на «домашнее» озеро.

Вновь прибывший их любезно проводил, оттолкнул лодку и направился в кузницу.

Фёдор Григорьевич, вместо приветствия, радостно гаркнул:

– На заре нынче птица валом валила на Гагарье! Если не взял ружьё, – бери моё, мне нынче некогда!

– А у тебя гость?

– Уехал, да ну его к лешему!

– Что так?

– А так!

Однако время сказать, что председатель колхоза не сразу узнал об отъезде Заклинкина. А когда узнал, крепко сжал зубы Павел Иванович. И про себя выругался крепко. Правильно почувствовал Заклинкин своим лисьим чутьём: решительный, верящий себе «командир полка» хотел задержать незваного гостя. Пусть будет превышение власти, пусть накажут за самоуправство – там посмотрим!

А в кузнице Фёдор Кизеров повернулся спиной к начальнику районного отделения милиции и сорвал своё дурное настроение на молотобойце:

– Зазевался, бей!

Евгений Геннадьевич повернулся к выходу, но перезвон молотков опять прервался, и кузнец закричал вслед:

– Геннадьич! Слышь! Меньшиков! Постой! Там у меня этот ферт оставил мешок и ружьё! Охотник! Ружьё забыл! Ты у меня их прими!

«Действительно, странно», – подумал Евгений Геннадьевич. А кузнец Фёдор (ведь вот обозлился мужик) всё добавлял:

– Какой он московский! Я знаю московских! Он – прощалыга!

– Раз вещи оставил, значит, вернётся или напишет…

– А ну его… Возиться с ним! – и Фёдор начал сильно ругаться. – Принимай! Не примешь? Так я бабе велю выкинуть в озеро!..

В доме кузнеца, под лавкой, Меньшиков обнаружил новенькую двустволку с начинавшими ржаветь стволами – не чищены после стрельбы, – и резиновый плавательный костюм. Зная решительный характер Фёдора Григорьевича, Меньшиков взял вещи, спасая их от неминуемого потопления.

Приласкав свою маленькую приятельницу Шуру-Сашуру, он навёл разговор на Заклинкина. Оказалось, что проявление толиной «любознательности» имело свидетеля. Шустрая змейка сообщала папаниному и своему другу:

– А этот длинный дядька с усиками, что у дяди Фёдора жил, сюда приходил и чемодан-то дяди Николая открывал!