Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные. Страница 51

Не только у меня произошли неувязки: генерал Пфлюг с нашей кавалерией вовсе не успел к бою, зато Карл успел на сикурс атакованному флангу. Шведы и так превосходили нас числом, поэтому Голицын, не упорствуя напрасно, отвел полки на соединение к главным силам. Ретирада произошла в полном порядке. Государь был доволен:

— Молодцы! Как почал служить, такого огня и порядочного действия еще не видал! Дай Боже и впредь так!

Карл тоже объявил о победе. Формально основания были: поле боя осталось за ним. Однако гордость неприятеля пострадала: русская гвардия прошла по гатям, атаковала шведов в их лагере, опрокинула, гнала, захватила шесть знамен и нанесла потери много больше, чем сама потерпела. Так что Голицын не без причины праздновал победу и был пожалован в кавалеры св. Андрея. Высочайший взор не обошел и меня:

— Ну как сегодня твои новоманерные? Докладывай.

— Не по рангу, государь, с меня начинать. Может, князь Михаил Михайлович мнение скажет?

Царь не любил, когда ему указывали, что делать — правила и регламенты он устанавливал сам и менял по усмотрению. В другой день мог бы и рассердиться, но сегодня, будучи в хорошем настроении, обернулся к генерал-майору.

— Что скажешь? Стоило огород городить — или баловство? Как новая рота показалась?

Князь немного задумался. Он славился благородством и прямотой, его суждение в глазах Петра весило много.

— Пока трудно решить. Рота непрактикованная, первый бой — как блин, бывает и комом. Бились старательно. Стреляли метко, шведов положили — едва ли не больше всех. Но можно ли на вас надеяться в серьезной баталии, — Голицын обернулся ко мне, — не уверен. Что за заминка у тебя с огнем была в самом начале? Уж не говорю, когда вы заряжать уселись…

— Прошу прощения…

Я объяснил ситуацию, достав из кармана снаряженный вкладыш. Царь расхохотался:

— И правда, похож. Значит, у тебя со стрельбой — то густо, то пусто?

— Именно. Но ведь бой никогда не идет равномерно, а разгорается и затихает волнами. Главное — уметь согласовать свой огонь с атаками и затишьями, это дело опыта. И все-таки, построение должно быть особым и порядок стрельбы — тоже. Надо найти способ, соответствующий свойствам оружия.

Несмотря на все наши трения, Голицын вполне доброжелательно ко мне относился: благо отечества было для него не пустым звуком.

— Если позволишь, государь Петр Алексеевич, я его следующий раз на самый фланг поставлю и вне батальона, чтобы строй не портил. Так что, Читтанов, думай заранее, как действовать: из линии не выбивайся, а стреляй как хочешь. Лишь бы польза от тебя получилась.

БОДРОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ

Вот так окончательное решение судьбы моих инвенций (и моей собственной, вместе с ними) оказалось отложено до следующей баталии. Правда, за прошедший бой удалось исходатайствовать у государя производство Викентьева в поручики, сержанта Мордвинова — в прапорщики, и далее по цепочке. Когда люди чувствуют на себе высочайшую заботу, это очень поощряет усердие к службе. Крещенский мороз в отношениях с однополчанами, кажется, начал смягчаться — правда, очень медленно. Слишком основательны были причины холодности. В глазах офицеров я добился капитанского чина, вовсе не имея боевых заслуг. Дело еще можно было исправить участием в весьма насыщенных кампаниях следующих лет, но все эти три года я, по их мнению, отсиживался в тылу. Доказывать, что ежедневная прогулка под картечью была бы легче и приятнее для меня, чем адская работа без праздников и воскресений, по шестнадцати часов в сутки, — совершенно пустое занятие. Каждый считает собственную службу самой трудной и полезной для государства, это естественная аберрация взгляда, зависящая от точки зрения.

Мне было недосуг заискивать перед офицерами о дружбе: более важные дела неотступно требовали внимания. Вскоре после боя наше отступление продолжилось, и целую неделю я мучительно страдал из-за невозможности развернуть походную пороховую лабораторию и пополнить почти иссякший запас затравочных капсул. Дело в том, что смесь селитроподобной субстанции с серой никакими ухищрениями не удавалось сохранить годной к употреблению дольше двух-трех недель, максимум — месяца. Потом число осечек значительно возрастало. Причина заключалась в явлении, которое я назвал "холодным горением" серы, с образованием купоросной кислоты, в свою очередь разлагающей "новую селитру" точно так же, как обыкновенную. Если объем смеси достаточно велик — дело заканчивалось взрывом, если нет — состав просто портился. Из этого проистекала необходимость при войсках, вооруженных новоманерными ружьями, постоянно возить передвижную лабораторию для снаряжения капсул и обновлять оные, регулярно стреляя по врагу или по мишеням. Теперь получалось, что днем мои фургоны двигались в колоннах отступающих войск, а ночью работать невозможно: иметь дело с предметами столь взрывчатыми при огне — чистое самоубийство. С огромным облегчением воспринял я остановку армии на русско-литовской границе, у деревни Соболево, приказав изготовить тройной, против обычного, запас затравок и отлить соответствующее количество пуль. Пока сие исполнялось, обстановка на театре боевых действий изменилась до неузнаваемости. Шведы ушли. Просто повернулись и ушли, еще раз круто переменив направление похода. Наша легкая кавалерия докладывала о быстром их продвижении на юг, к украинским пределам.

Снова я не сумел угадать королевские мысли! Карл явно знал что-то, мне неведомое — иначе поход грозил обернуться гибелью его армии. Для обеспечения коммуникаций шведам требовалось сначала овладеть Киевом и Белой Церковью, а поскольку король не имел ни осадной артиллерии, ни серьезных переправочных средств, он вряд ли рассчитывал это сделать собственными силами. Перебрав все варианты, я не смог найти другого объяснения стратегии Карла, кроме как предположить тайный союз его с турками, выступления коих следует ждать в самое ближайшее время. Тогда положение царя Петра из опасного сделается безнадежным, а те, кто сохранит ему верность, будут обречены. Рота или полк — слишком незначительные гирьки на весах истории. Сражайся мои солдаты каждый за десятерых, им все равно придется разделить конфузию с остальными. Похоже, небесная канцелярия оплошала, и вознесенная в Париже тайная молитва о даровании геройской смерти подана на подпись Всевышнему только сейчас!

Но эти мрачные картины рисовались в перспективе ближайших месяцев, или, возможно, следующей летней кампании, до которой надо еще дожить, — а непосредственная задача была ясна: встретить и уничтожить ливонский корпус шведов. Приказав Шереметеву сопровождать на приличной дистанции Карла, государь отделил лучшие и самые подвижные полки в погоню за Левенгауптом, который прежде шел не более десяти верст в сутки, а теперь почувствовал опасность и припустил как ошпаренный. Шведский дезертир из туземного чухонского населения рассказывал, что корпус насчитывает восемь тысяч солдат — после десяти форсированных переходов, когда кавалерия наша, предшествующая пехоте, стала настигать неприятеля и брать «языков», оказалось, что его численность едва ли не вдвое больше! Все равно, пропускать к королю сильное подкрепление, а главное — чудовищный обоз с провиантскими и боевыми припасами нельзя. Надо сражаться. У деревни Долгие Мхи, на переправе через одну из бесчисленных речек, произошел первый арьергардный бой: шведы артиллерийским и ружейным огнем сдержали наших драгун и не допустили их до обоза. Гвардейские полки подошли только к ночи, когда неприятель отступил.