Андрей Анисимов - Доступ к телу Страница 51

– А вы разве курите?

– Иногда в хорошей компании.

– Ну, вперед с песнями к раку легких. У меня минут двадцать есть. Потом свой комитет собираю.

Шагая по коридору, Прутков ворчал:

– Вот я, Владимир Антонович, вырос в семье сельских учителей. Отец эээ химию преподавал, мама – русскую литературу. Она эээ уже умерла, Царство ей Небесное, но если бы услышала, как теперь молодежь русский язык прикладывает, думаю, эээ крутилась бы в гробу пропеллером. Вот вы сказали, они теперь человеческий разговор «теркой» именуют. Трутся, между прочим, рыбы в нерест. А весь этот словесный мусор – «торчу», «прикол», «короче», меня просто эээ бесит. Дочка по мобильному чешет язык по пять часов в день, и на каждом слове «короче». Хорошо хоть связь нашему брату государство оплачивает, а то «короче» она бы меня уже разорила.

– Сколько лет барышне?

– Паспорт осенью получать… Так вот, о жаргоне. Постепенно наши люди переходят на новую феню, словно все стали блатными. Бред какой-то…

Перед дверью в курительную залу два сенатора проявили галантность, пропуская друг друга вперед. Наконец разобрались, вошли и уселись в кресла. Владимир Антонович полагал напрасным тратить драгоценное время на лингвистику, но перейти к делу, оставив возмущенного коллегу без ответа, посчитал невежливым:

– Дорогой мой, а чему, собственно говоря, вы удивляетесь? Вся страна ворует и, как новое средство общения вороватых граждан, рождается новый жаргон. Это раньше воры по зонам сидели, а теперь мы все на промысле. – Владимир Антонович извлек из кармана золоченый портсигар: – Угощайтесь – «Парламент», и не самый жесткий.

– Спасибо, Владимир Антонович, я к своему Кэмэлу привык. Уж не обессудьте – вашими не накуриваюсь. Так вот, эээ что я вам скажу – кто ворует, а кто, вроде меня, живет честно. Да и Вас я в воровстве не замечал.

Мужчины затянулись. Теперь Паскунову требовалась пауза, чтобы уйти от парадокса. Два честных сенатора готовились обсудить, как заработать далеко не праведные деньги. Но Прутков сам пришел на помощь:

– Так о чем вы мне хотели сообщить, коллега?

– Мой знакомый бизнесмен пожелал подмять под себя бизнес по минеральным удобрениям. Вы же у нас специалист по сельскому хозяйству…

– Внимательно эээ слушаю.

– Он готов расстаться с несколькими миллионами условных единиц, а взамен желает защиту от иностранного прессинга. Вы бы, Фома Гордеевич, через свой комитет могли инициировать закон о защите отечественного производителя. Пошлины для ввоза поднять, призвать наших крупных торговых посредников перейти на отечественный товар. Ну вы меня понимаете… И дело благородное, и мы не в обиде.

Прутков неожиданно воодушевился:

– Это верно. С засильем экспорта на нашем сельскохозяйственном рынке пора кончать. Эээ, я горячо поддержу вашу инициативу. И поверьте, не только словами. Кстати, эээ на выходные еду к себе в деревню. Односельчан кабаны достали. Славная охота может получиться. А первачок… Не составите компанию?

– Так не сезон вроде, – нерешительно напомнил Паскунов.

– Для меня, Владимир Антонович, избиратель важнее дикого зверя. Ну, так как?

– Вообще-то я обещал жене провести эти выходные с ней за городом. Но ваше предложение заманчиво… Я вам сообщу.

– Да-да, конечно… Я вот подумал, в последнее время эээ отрасль, что вы изволили упомянуть, понесла большие потери. Один за другим ушли из жизни четыре бизнесмена и эээ среди них Альберт Васильевич Нуткин. А его близкий родственник – генерал ФСБ, один из заместителей Патрушева. Вы тоже подумайте об этом на досуге. А то мы с вами эээ окажемся между двух огней. Вы меня понимаете?

Владимир Антонович притворился равнодушным:

– Нам-то чего с вами беспокоиться? Мы с криминалом не связаны…

– Это так, эээ к слову… – Прутков взглянул на часы и заторопился: – Ой, меня уже ждут. Пора бежать.

Мужчины распрощались на лестнице. Владимир Антонович включил мобильный, который вырубил еще на совещании, и позвонил брату:

– Кирюш, в среду иду в Белый дом по поводу господ Бородиных. Пока не факт, но, возможно, и отца с сыном придется дернуть. Предупреди, пусть оба сидят на связи в полной боевой готовности. И еще… с грузином никаких контактов. Ты меня слышишь, ни-ка-ких.

Деньги, кредиты, телефон… Сложные клиенты, судебные исполнители, опять деньги, опять телефон. Кофе, виски – немного, только для атмосферы. Посетитель напротив. Он хочет получить больше денег под меньшие проценты. Откажешь – потеряешь клиента, согласишься – потеряешь деньги. Почему так часто возникают ее глаза. Смотрят, словно ждут ответа на незаданный вопрос. Что она хочет от него услышать? А ему надо думать о другом. Какой сегодня курс доллара? Завтра должен подняться, а если еще опустится? Сидишь в Москве за столом и зависишь от Нью-Йорка, Гонконга, Лондона и еще черт знает от чего. И профиль у нее такой нежный и печальный. Почему она отворачивается, когда он хочет ее поцеловать? Вспоминает отца? Да, он не ученый, он продавец. Банк – это всего лишь магазин, где торгуют деньгами. Для банкира деньги такой же товар, как для мясника грудинка. Грудинку не продашь вовремя – испортится, и мясник знает, сколько дней у него в запасе. А деньги способны подешеветь за одну минуту, да так, что мало не покажется. И только потому, что в Пекине издали не «тот» закон. Какое русскому человеку дело до процента американской безработицы? Оказывается, есть дело. Они же там печатают доллары, а мы тут расхлебываем… Ей не хотелось с ним расставаться, он это чувствовал. А она ушла… И еще сказала на прощанье злые, обидные слова. А он ее ничем не обидел… Что там творят на биржах, почему валится нефть и поднимается золото, а через неделю наоборот. Все это надо держать в башке, принимая любое решение. Кто сказал, что хлебушек у банкира легкий, тот или тупица, или злонамеренный лжец. Но она этого не понимает… Вот если бы он был ученым и открыл хотя бы новую блоху…

В последние несколько дней секретарша Арсения, Ирина, стала замечать в облике патрона нечто необычное. Банкир пребывал в состоянии лирической расслабленности – часто отвечал невпопад на ее вопросы, лицо его временами озаряла странная улыбка, никак не связанная с происходящим в банке. Девушка тут же сделала вывод – причина в «ней». Но кто эта таинственная избранница, оставалось загадкой. Подруга секретарши, Татьяна, отношения к этому не имела. Она призналась Ире о своем бурном свидании с банкиром, но продолжения не последовало – Арсений ей больше не позвонил. Ира и сама через это прошла – три страстных свидания, а теперь она секретарша, а он босс и больше ничего…

Вот и сегодня Бородин пришел на час позже, улыбнулся ей этой новой улыбкой и молча прошествовал в кабинет. Она вошла следом: