Андрей Попов - Сломанная вселенная Страница 51

Максим изобразил на своем лице некое подобие улыбки, а отважный строитель, что-то бормоча себе под нос, принялся укладывать новые ряды, при этом явно торопясь, в следствие чего мозаика стены вновь пошла вкривь да вкось. Но это нисколько не смущало ни хозяина башни, ни тем более его гостя.

– Готово!

Последние пригоршни раствора были аккуратно вылизаны из маленького корытца, последний кирпич занял надлежащее ему место в нескончаемой цепи себе подобных, а мастерок, обсыхая, стал греться на солнце. Когда уже спускались вниз, Придумаем вдруг щелкнул себя по лбу — это его привычка все свои эмоции выражать какими-то движениями, чаще всего — нелепыми. Сейчас он наверняка вспомнил о чем-то очень важном.

– Чуть не забыл! Ты мне совсем заморочил голову своими загадками, а ведь сегодня… — он не договорил, вновь погружаясь в собственные думы.

– Действительно, сегодня у нас сегодня. Я как-то не заметил.

– Сегодня же круглая дата! Мы ее ждем каждые три года!.. Теперь понимаешь, о чем я говорю? Речь Диогена!

Словесный туман сказанного долго стоял в ушах, но понимание, хоть убей, не приходило. Пришлось задавать наводящие вопросы:

– Кого, чего??

Придумаем резко затормозил и смостирил вопросительную гримасу, насколько она была возможна на его физиономии. Его верхний глаз изумленно хлопнул ресницами.

– Скажи, ты что… и впрямь с облаков к нам свалился? Я угадал? Теперь поясняю, как можно доходчивее: на Очарованной поляне в бочке живет Диоген, в некотором смысле — коллега господина Философа. Так вот, днем и ночью он безвылазно сидит в своей бочке, изолировавшись от всего мира, и постоянно думает…

– Над загадками?

Придумаем зло сплюнул.

– Ты помешался на своих загадках! Его размышления более глубоки и более возвышенны! Он постоянно думает над Умной Мыслью!.. Так вот, раз в три года — ни реже, ни чаще — происходит знаменательное событие, на которое сходятся многие жители близлежащих мест. Диоген вылазит из бочки, чтобы поведать миру очередную Умную Мысль, а потом вновь ныряет в свое убежище, чтобы следующие три года провести также в размышлениях. Поверь, Максим, такое событие нельзя пропустить, так что после полудня приходи на Очарованную поляну, не пожалеешь.

– А я успею сбегать до замка?

– Если поторопишься.

Поторопиться-то не грех, было бы из-за чего… И вот, возникли два противоборствующих желания. Одно из них очевидно: плюнуть на чудаковатого обитателя какой-то там бочки и посветить весь день романтическому свиданию — не спеша, без суматохи, смакуя каждую его минуту. Но с другой стороны — единственная возможность в течение трех лет… Другая появится лишь в отдаленном будущем, да и то — появится ли?

– Где хоть эта поляна?

– М-м-м… на словах трудно объяснить. Надо показать.

Снова пришлось подниматься на двести седьмой этаж. Придумаем отыскал в куче мусора свою подзорную трубу, и навел ее дуло на маленькое зеленое пятнышко, затерявшееся среди лесных массивов. Его рука вытянулась в том же направлении, а единственный семисуставный палец разогнулся и стал прямым как стрелка указателя.

– Вон там, видишь? Это не так уж далеко от твоего замка.

– Я приду. Вдруг этой Умной Мыслью будет ответ на третью загадку?

Ну, каждый помешан на своем, что тут говорить. На том разговор и закончился. Остаток пути они молча спускались по вьющейся лестнице, вдыхая темноту и сырость. Внутри баши тело теряло всякий вес, и путь назад по этим кирпичным закоулкам доставлял одно удовольствие. Перевернутая вверх ногами, уродливо нарисованная на стене ось Z переворачивала вместе с собой фундаментальнейший из всех физических законов — силу гравитации. Возможно, переворачивала заодно и что-то там в мозгах путешественников, так как они на полном серьезе воспринимали все происходящее.

Внизу приятели расстались, не забыв пожать друг другу руки, и каждый пошел своей дорогой.

Максим даже не заметил, как одолел расстояние, казавшееся раньше муторно-долгим и утомительным. Он был полностью поглощен своими мечтаниями и не чувствовал ни времени, ни дороги, ни усталости. Лишь когда черная громада замка всплыла перед взором, и его отрезвляющая тень поглотила собою солнце, еще минуту назад так беззаботно купающееся в глубине небес, он вновь ощутил себя маленьким, ничтожным и беспомощным, каким и являлся на самом деле. Впрочем, он довольно быстро овладел собой, и размотанная веревка с трезубым крючком на конце уже взмыла в воздух. Максим употребил всю силу своего желания, на которую только был способен, и после нескольких неудачных попыток этот непокорный воздушный змей с железными когтями вместо крыльев все же умудрился зацепиться за вершину стены. Его хвост свисал до самой земли, превратившись таким образом в спасительную лестницу, правда, всего с двумя ступеньками, одной из которых была земля, другой — карниз каменной стены. Да, да — той самой стены, что еще гордо и нагло возвышалась над головой.

Ободрив себя самыми радужными мыслями, Максим осторожно полез. Чтобы прогнать остатки страха и неуверенности, он решил постоянно думать о принцессе, желая прежде всего представить ее образ, но перед взором мельтешило что-то совершенно невнятное. К середине подъема усталость настойчиво дала о себе знать, превратив все тело в тяжелый камень, готовый в любую секунду рухнуть туда, откуда он был поднят (то есть, на землю, куда же еще?). Максим уже вообразил себе это историческое для его жизни падение, и стало вообще дурно. Все мышцы ныли, пальцы стали деревянными и совсем бесчувственными. Веревка растянулась длиною в бесконечность… Потом случилось то, во что он уже перестал верить — каким-то чудом, а может, незримой помощью неведомых благодетелей-богов он все-таки достиг карниза. Вот-вот уже готовый сдаться и расслабить руки, он нащупал желанную вершину — конец пути.

Неужели ЭТО получилось?

Тяжело вдыхая мертвую пыль, Максим испытал такое утомление, что, казалось свет во вселенной померк, и она погрузилась в душную полутьму небытия. Мир потерял свою реальность и отчетливость, будто на мгновения окунулся Туда, Откуда был рожден. В механизме Времени опять что-то там сломалось, оно уже намеревалось совсем остановиться — не было даже биения сердца, — но, пережив мучительный кризис, снова двинулось вперед — в другую сторону идти оно просто не умело. И пульс восстановился, и сердце застучало, и солнце (слава всем богам!) вновь разгорелось прежним пламенем. Видимость стала ясной, дыхание ровным. Максим смог подняться на ноги, самое трудное, кажется, было позади. Правда, пришлось еще вместо приветствия терпеливо выслушивать фальшивый лай сторожевых псов, в котором не было ни созвучия, ни смысла, никаких чувств, кроме откровенной озлобленности. Когда же псы успокоились, отнюдь не из милосердия, а просто от усталости и собственного бессилия продолжать свою собачью арию, откуда-то сверху опустилась мягкая тишина. Цель наконец была достигнута, и Максим превратился в само ожидания, волнуясь от близости момента столь долго желаемой встречи.