Дмитрий Поляшенко - Тени у порога Страница 51

— Воды сколько осталось? — спросил Вадковский. Поколебавшись, он вернул в контейнер пищевой концентрат, хотя есть очень хотелось. Трайнис посмотрел на него одобрительно.

— Три фляги. Предлагаю воду поберечь, а допить вино. Все равно до утра никуда отсюда не двинемся. Отдохнем, согреемся.

— Отлично! — Вадковский живо достал початую бутылку, подержал перед глазами на фоне пламени. Густо просвечивало зеленое стекло, колыхалась темная маслянистая жидкость. — Подождите несколько минут, будет очень вкусно.

Он поставил бутылку поближе к костру. Проверил ладонью — не горячо ли.

— Не лопнет? — поинтересовался Трайнис.

— Не должна. Я вспомнил один рецепт. Сюда бы лимончик, корицы.

— Хватит, хватит. Не береди душу.

Трайнис тоже не стал есть вторую порцию и сидел теперь, вытянув ноги к огню.

Лядов опустил руку с наполовину опустошенными «овощами», тихо попросил:

— Гинтас, забери.

— Слава, надо доесть.

— Уже не лезет.

Трайнис внимательно посмотрел на Лядова. Тот хмуро посмотрел в ответ и уставился в огонь. Тихо сказал:

— Дайте попить.

— Как раз готово. — Обернувшись, Вадковский протянул горячую бутылку. — Прошу.

— Ну-ка, — без выражения пробормотал Лядов. Закрыл глаза и сделал глоток. Лицо его дрогнуло. Трайнис и Вадковский смотрели на него. Лядов сделал большой глоток. Горячее вино сразу согревало и мгновенно кружило голову. Он сделал еще глоток. Открыл глаза. У него было такое выражение, словно он проснулся.

— Ой, извините. — Лядов вытер губы и передал бутылку Трайнису. — Спасибо, Рома. Очень вовремя.

Трайнис сдержанно хлебнул пару раз, прислушался к ощущениям, кивнул и передал бутылку Роману.

— За нас, — сказал Вадковский, приподняв над головой бутылку. Наполнил рот так, что раздулись щеки, и разом про глотил вино. Огонь побежал по пищеводу. Навернулись слезы.

— Ох... — Моргая, он вернул бутылку Лядову. — Ух...

— Заешь, — усмехнулся Лядов. Глаза его заблестели, лицо порозовело. — Старые рецепты, проверено временем.

Трайнис молча протянул Вадковскому недоеденные «овощи». Тот благодарно кивнул и откусил самую малость.

Через два круга бутылка опустела, а упаковка с овощным концентратом была опустошена.

Все раскраснелись от жары и вина. Переглядывались с довольным видом. О холоде и усталости было забыто. Осталась только неимоверно приятная истома. Лядов больше не напоминал пособие по апатии, он живо вертел головой по сторонам, улыбка растянулась до ушей. С лица Трайниса ушла обычная его каменность. Вадковский, улыбаясь и чуть раскачиваясь — вспомнилась вдруг одна веселая мелодия, — смотрел на друзей. Комбинезоны просохли не до конца, но уже не вызывали дискомфорта. Приходилось крутиться, подставляя бока, чтобы досушить.

Незаметно завели разговор на какие-то пустяшные, милые сердцу темы из прошлой земной жизни. Окончательно развеселились, перебивали друг друга, стараясь перекричать — «а вот я помню!..», «дайте мне рассказать!..»

Потом Лядов серьезно сказал:

— В первый момент лес Камеи напомнил мне брошенный в запустении храм, на крыше которого притаились химеры.

— Это верно, — преувеличенно глубоко кивнул Вадковский. — И вообще Камея какая-то химерическая планетка.

Последняя фраза вызвала дикое веселье.

Из крошечной оранжевой трепещущей точки посреди океана тьмы взлетал к чужим звездам отчаянный молодецкий хохот.

— Не рановато ли мы веселимся, — пробормотал Трайнис, вытирая глаза.

За пределами круга света, где-то в чаще, страшно треснуло. Показалось, над самым ухом. В ледяном воздухе звук распространяется мгновенно. Разговор как обрезало. Гулкое эхо раскатилось над лесом и растворилось в темноте.

С окружающего сдернули налет зыбкого покоя.

— По-моему, это деревья лопаются от мороза, — сказал Вадковский в гнетущей тишине. Он был совершенно спокоен, но пистолет как-то вдруг оказался у него в руке. Масленые глаза его забегали, осматривая пространство за пределами пещеры.

— Пожалуй, — сказал Трайнис. Покосился на обмотанную рукоятку лежащего рядом тесака и начал разминать кисти рук.

Лядов привстал, попытался разглядеть, что делается за стеной огня. Ничего не было видно.

— Слава, лежи, — тихо сказал Трайнис.

— Слушаюсь, — проворчал Лядов, лег на спину и стал смотреть на пляшущие пятна света на косом каменном потолке.

— Я сейчас, — сказал Вадковский. Поднявшись, он шагнул в сторону, боком выйдя из пещеры. Огонь лизнул штанину.

На обнаженную голову вылили ушат жидкого обжигающего мороза. Холодное щупальце нырнуло за воротник и поползло вдоль спины, расширяясь. Вадковский поежился. Не надевая капюшон, отвернулся от огня. Огромное фиолетовое пятно плавало перед ним. Он поморгал, потер глаза — не помогло. Тогда он сделал несколько крадущихся шагов вдоль скалы, отойдя в полную темноту, прижался спиной и стал слушать. От мороза трещала голова, звенело в ушах. Вадковский почувствовал, что все тело стремительно коченеет. Это даже хорошо, что мороз, — приближающегося выдаст треск льда и замерзшей травы.

Вадковский поднял слезящиеся глаза. Приходилось часто моргать.

Над головой ровно горели звезды. Он узнал свой Канделябр и подмигнул ему. Справа, на периферии зрения, метался оранжевый свет. Костер на таком расстоянии горел бесшумно, кора не стреляла, не лопалась. Оставшись один среди ледяной темноты, Вадковский понял, что три человека из ничего могут создать домашний уют, прогнав тьму, холод и мертвую тишину, а заодно и элементарное чувство опасности. Подкрадись кто к ним во время ужина — не услышали бы.

На посту вино не пьют, вот что. Никто из них об этом не вспомнил. Тренироваться надо чаще... красненьким.

Вадковский почувствовал, что совершенно протрезвел, и это его обрадовало.

Трудно сказать, сколько было ниже нуля. Может быть, минус тридцать. Может быть, ниже. Он половчее взялся за пистолет, по уже сформировавшейся привычке поднял его к правому плечу. Теперь оружие казалось очень ладным, в меру тяжелым, удобно устроившимся в руке — только страшно холодным. Вадковский чувствовал себя спокойнее, поглаживая спусковой крючок.

Где-то рядом послышался шорох, короткий и несерьезный. Может быть, камешек на склоне прокатился сквозь траву, но Вадковский вжался в скалу, на короткий промежуток потеряв ощущение времени. Он даже забыл о сведенных от холода щеках и пальцах. Пялился широко раскрытыми глазами во тьму, но не видел ничего. Вроде тихо. Повернул голову, шагнул от стены. Костер пылал далеко, шагах в двадцати. Подошва ботинка Трайниса все так же торчала из пещерки. Похоже, Гинтас не пошевелился с тех пор, как Вадковский вышел наружу. Роман хотел было ему крикнуть, но сдержался, и медленно, по стеночке, пошел назад. Шум, который он сейчас производил, осторожно наступая на заиндевелый щебень и иногда задевая задубевшим рукавом комбинезона по скале, казался недопустимо громким. Какая ерунда! Их костер сейчас как маяк в ночи. И опять ни одной мошки не вьется у огня. Правда, мошек мог загнать в их теплые щели свалившийся неизвестно откуда мороз.