Питер Уоттс - Ложная слепота Страница 52

— Не могу поверить, что ты говоришь подобную чушь мне.

— Я думал, ты ценишь в наших отношениях честность.

— Каких отношениях? Тебе поверить, так их и нет. Просто… взаимное изнасилование или что-то вроде того.

— В этом и смысл отношений.

— Вот только лапшу мне не надо вешать, — она села на краю кровати, свесив ноги. Спиной ко мне. — Я знаю, что я чувствую. Уж это единственное, что я точно знаю. Я всего лишь хотела сделать тебя счастливым.

— Я понимаю, ты в это веришь, — ласково отозвался я. — Понимаю, это не кажется тебе стратегией поведения. Так бывает с инстинктами, прописанными очень глубоко. Все кажется естественным, верным. Это обман природы.

— Это чей-то гадский обман.

Я сел рядом с ней, коснувшись плечом ее плеча. Она отстранилась.

— Я знаю, — проговорил я чуть погодя. — Знаю, как работает мозг. Это моя работа.

И ее тоже, если уж на то пошло. Человек, который зарабатывает на жизнь тюнингом мыслей, не может не знать основ проводки под капотом. Челси всего лишь сознательно их игнорировала; иначе ее праведный гнев лишился бы всякого смысла.

Я мог бы и об этом упомянуть, наверное, но понимал, какую нагрузку способна выдержать система, и не был готов к разрушающим испытаниям. Не хотел ее терять. Не хотел терять ощущение безопасности, чувство, будто кому-то небезразлична моя жизнь или смерть. Я всего лишь хотел отстранить ее немного. Хотел передохнуть.

— Ты временами бываешь такой холодный… как ящерица, — пробормотала она.

Цель достигнута.

Во время нашей первой высадки мы дули на воду и выверяли каждый шаг. На этот раз мы действовали как спецназ.

«Сцилла» жгла на двух «же» по направлению к «Роршаху», следуя предсказуемой, плавной дуге, упирающейся в разрушенный базовый лагерь. Возможно, она даже там и села — не знаю; Сарасти вполне мог убить двух зайцев одним выстрелом, запрограммировав челнок самостоятельно собирать образцы. Если и так, то людей на борту к тому времени уже не осталось. «Сцилла» выплюнула нас в пространство за пятьдесят километров до нового плацдарма, бросив нагими кувыркаться на каркасе ракеты, которому едва хватало реактивной массы для мягкой посадки и спешного взлета. Мы даже управлять им не могли: успех зависел от непредсказуемости, а есть ли лучший способ быть непредсказуемым, чем не знать самому, что делаешь? Логика Сарасти. Вампирская логика. Отчасти мы могли за ней проследить: колоссальный вывих, закрывший пробоину в борту «Роршаха», был гораздо медлительней и расточительнее капкана, в который попалась Банда. К тому же «Роршах» не задействовал диафрагмы, а значит, им требовалось время для развертывания — то ли для перераспределения массы, то ли для взвода пружины рефлексов. Это давало нам окно. Мы все еще могли забраться в львиное логово, покуда его хозяева не в силах предсказать наше появление и заранее расставить ловушки. И могли унести оттуда ноги прежде, чем капканы будут поставлены.

— Тридцать семь минут, — сказал Сарасти, и никто из нас не смог понять, как он пришел к этому выводу.

Спросить осмелилась только Бейтс. Упырь только глазами сверкнул.

— Вам не понять.

Вампирская логика. От очевидных посылок к непостижимым выводам. От нее зависела наша жизнь.

Тормозные двигатели следовали заранее заложенному алгоритму, в котором законы Ньютона скрещивались с бросками костей. Наша цель была выбрана не случайно — мы отсекли зоны роста и отводные каналы, места, лишенные близких путей к отступлению, тупики и неразветвлённые сегменты («Как скучно», — даже пожаловался Сарасти, вычеркивая их), в нашем распоряжении осталось всего лишь около десяти процентов объекта. Сейчас мы падали в восьми километрах от места первоначальной высадки, прямо в терновый куст. Здесь, на полпути до цели, даже мы сами никаким способом не смогли бы точно предсказать место приземления.

Если «Роршах» мог, он заслуживал победы. Мы летели. Куда ни глянь, пространство вокруг раскалывали ребристые шпили и корявые ветви, рассекая звездную даль и близкий газовый гигант на исчерченные черными жилами витражные осколки. В трех километрах от нас, а может, в тридцати, вздувшийся кончик отростка лопнул неслышным взрывом заряженных частиц, затуманив даль застывающим, рвущимся газом. Прежде чем тот рассеялся, я заметил, как завиваются сложными спиралями клочья и струи: магнитное поле «Роршаха» превращало само дыхание объекта в радиоактивный град.

Я никогда прежде не видел его невооруженным глазом. И сам себе казался мошкой в звездной зимней ночи, пролетающей сквозь старое пожарище.

Включились тормозные двигатели. Меня швырнуло назад, на ремни упряжи, ударило о бронированное тело, мотавшееся рядом. Саша. Всего лишь Саша, вспомнил я. Остальных Каннингем усыпил, оставив в общем теле единственное одинокое ядро. Я даже не подозревал, что при раздвоении личности такое возможно. Она смотрела на меня сквозь смотровое стекло шлема. Скаф напрочь скрывал ее графы. И в глазах я ничего не мог прочесть. В последние дни это случалось часто. Каннингема с нами не было. Никто не спросил — почему, когда Сарасти раздавал задания. Биолог теперь оказался первым среди равных, поднятый дублер, которого некому подменить. Второй по незаменимости в нашей незаменимой команде.

Это увеличило мои шансы. Ставки повысились до одного к трем.

Каркас спускаемого аппарата неслышно содрогнулся. Я снова глянул вперед, через плечо Бейтс на переднем поддоне, мимо принайтовленных пехотинцев по ее сторонам. Наш автомат запустил боевую часть — сборный надувной тамбур на установке взрывного бурения, который пробьет шкуру «Роршаха», точно вирус клеточную мембрану. Тонконогое устройство уменьшалось, пока не скрылось из виду. Миг спустя на фоне смоляного пейзажа внизу рассвело и погасло булавочное магниевое солнышко — вколоченный прямо в броню заряд антиматерии, мизерный, хоть атомы считай. Намного грубее, чем робкие ласки нашего первого свидания.

Мы совершили посадку — жесткую, — пока тамбур еще надувался. Пехотинцы слетели с нарт за миг до столкновения, извергая из сопел тонкие струйки газа, и окружили нас охранным кольцом. Бейтс последовала за ними, выскочив из креплений, и поплыла прямо к распухающему куполу. Мы с Сашей выгрузили катушку оптоволокна — складной барабан толщиной в полметра и поперечником в человеческий рост — и покатили ее вдвоем, пока один из роботов проталкивался через шлюзовую мембрану тамбура.

— Пошевеливаемся, — Бейтс цеплялась за поручень надувной палатки. — Тридцать минут до…

Она осеклась. Мне не пришлось спрашивать, почему: передовой солдатик разместился над свежепробитым отверстием и прислал нам первую открытку.