Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник) Страница 52

«Где Зиг?»

Святой и Кум продолжили торг.

«Мало тебе Антона?»

«Антон своё получил».

Дым медленно расплывался.

«Я любого остановлю, – прихвастнул Кум. – Когда-то тебе открыл дорогу, убрал Антона. Теперь и эту уберу».

Дым рассеялся. Евелина лежала, уткнувшись головой в пень. Теперь комары ее точно насухо высосут, подумал я. Ничего на свете мне не надо. Не за час, но высосут. Значит, на очереди я, как самый ближний. Карабин у бедра, узенькое личико Кума улыбалось. «Наживку привел… – ворчал. – Заику уговорил пойти… Я его так пугнул, что не знаю, добежит ли до деревни… А девка подождет. Я ей всего-то ногу тронул, отлежится в бараке. Там еще один. И ему дырку сделаю».

«А на Фриду выведешь?»

Кажется, договоренность была достигнута.

Кум осторожно спустился по качающейся гнилой лесенке.

Ноги короткие, ступня огромная. Сколько ему? За восемьдесят?

С последней ступеньки спрыгнул как молодой. Устойчиво ступал по сухой земле. Будущая встреча с Большой лиственницей заметно грела душу Куму. Я невольно заметался между пыльным столом и сейфом. Если он решил не пускать меня к волшебному дереву, значит, не пустит. Пристрелит под кустом, как предупреждал бесхитростный Евсеич. Или в пыльном бараке. Даже просто отстрелит ногу, чего хорошего? Я вдруг увидел еще одну дверь – в задней стене. Вела, наверное, во внутреннее отделение. Крест-накрест перетягивали ее мощные лиственничные горбыли. Гей-та гоп-та гундаала. Сейчас Кум поднимется по крылечку, откинет засов, и пыльный воздух барака заволочет кислым дымом.

Но Кум присел на ступеньку и закурил.

Никуда он не торопился. Это зеки на лагпункте (так я понял его бормотание) всегда торопились. Предложи им двойной паек, сразу шевелятся. Как рыбы, когда бросаешь в заводь подкормку. Социально близкими легко управлять такой вот несложной системой пайков и премий. Предложи коровьего масла, они горы свернут. Это вейсманистам-морганистам ничто не шло впрок. Настоящие враги народа. Лютые. Всё у них отбери, зубы выбей, глаза кровью залей, они и в карцере мечтать будут. Осознанность у них другая, умно заметил Кум и потер высокий лоб. Социально близкие без лишней прибавки к пайку ни одного лишнего замаха не сделают, а эти как полудохлые пчелы: и меда нет, и голова в коросте, а они жужжат, думают над какими-то своими проектами. Их не заставляют, а они думают. Так им интересно, что забывают о пайке. Когда у Офицера закончился первый срок, напомнил Кум, он слезно просил не выгонять его из лагеря. «Права не имею», – отрезал майор Заур-Дагир. «А кто доведет до конца работу с лесными?» – «У нас незаменимых нет, – резал майор. – Твои же собачники доведут. Или привезем профессора из Ленинграда. Он моложе».

Выгнали вейсманиста-морганиста. «Мне же пришлось везти его в город, – жаловался Кум, пуская колечки вонючего дыма. – Я еще в лодке начал отбивать ему почки. Думал, зачем ему возвращаться здоровым? Раздавлю под сапогом…»

«Я тоже, когда совхоз разорял…»

Я изумленно прильнул к пыльному окошечку.

Перед Евелиной на корточках сидел Евсеич. Собственной персоной.

Отстегнулся, надо же! И не испугался, пришел. «Я тоже, когда совхоз разорял…» Говорил убежденно. Глядел на Кума, но говорил в глаза Святому. «К дереву вместе пойдем. Через кровь – даже троим можно. Я слышал такое. Вернусь, сделаю состояние и все людям раздам».

«Да кто у тебя возьмет?» – презрительно усмехнулся Кум.

Евсеича его тон не смутил. Добыл из желтого портфеля бинт.

«Тут и бинтовать-то нечего! – услышал я его восхищенный голос. – Вон какая ножка!»

«А вы к ночи вернетесь?» – хрипло и испуганно спросила Евелина.

«А то! Нам посмертная слава не нужна».

Не знаю, что Евсеич имел в виду, но Святой тоже кивнул:

«Человек по сути своей – существо магическое».

«Аха», – слабо согласилась Евелина.

«Начни со страданий…»

«А вот это зря… – быстро возразил Евсеич. – Начнешь со страданий, ими и кончишь. Я, когда совхоз разорял…»

На крылечке раздались тяжелые шаги Кума.

Гей-та гоп-та. Напевая, пришептывая, передернул затвор.

Ледяным сквознячком потянуло по ногам. Я оглянулся. Тяжелая, перекрещенная лиственничными горбылями дверь, ведущая во второе отделение барака, медленно, без скрипа отошла от косяка. Мне было все равно, как это получилось. Наверное, кто-то продумал такой ход, тоже надеялся на чудо. Не раздумывая, метнулся в темное пространство между двумя рядами прогнивших лагерных нар. Задыхаясь, выскочил с задней стороны барака, прыгнул с разрушенного крылечка, нырнул в густой ельник, царапая лицо сухими иглами. Задохнулся. Упал. Бледный кустик костяники возник перед глазами, на нем ягодки ссохлись, потеряли цвет. Настоящие троцкистские ягодки.

«А теперь вставай! – крикнул Кум, возникая рядом. – ЧК всегда начеку».

Пуля срезала надо мной ветку. Пришлось встать.

Зеленоватая мгла, как на дне мутного озера. Под глухими вечными елями, завешенными лишайниками, небо совсем пропало. Лиловые галифе Кума в густом воздухе шевелились как плавники. Выгнав меня на тропу, он почувствовал сладкое успокоение, будто снова, как в прежние времена, вел подконвойных на общие работы. Даже кровь в нем побежала быстрее. Из коротких фраз, которыми Кум обменивался со Святым и Евсеичем, до меня дошло, что та беглая да… она все-таки родила… Лютые вейсманисты-морганисты знали о появившемся ребенке, и майор Заур-Дагир знал, но контроль над лесной они утратили напрочь, подманить не могли даже на штаны Кума. «Идеалисты считают, что дух существовал прежде природы, а природа – продукт этого духа, – так сказал майор вейсманистам-морганистам. И приказал: – Ловите и продолжайте».

Но лесную Кум увидел только через двадцать лет.

Не ту уже, конечно, к которой входил. Та давно куда-то откочевала, или медведь ее заломал. Теперь сидела на бережку темной протоки лесная девка, шерсть по голым плечам, кудельки на большой голове, по торчащим грудям, глаза стреляющие. Совала ногу в ручей, смотрела, как стекает с волос вода. Кума нисколько не испугалась. Видела, что ступня у него как у лося. Значит, свой. «Все организмы находятся в кровном родстве и произошли один из другого непрерывным процессом исторического развития, – намекнул Кум и прихвастнул: – Все лесные девки в тайге от меня, это точно».

– И эта от тебя родила?

– А то!

Все окончательно смешалось.

Оказывается, от той первой (к которой входил в барак) у Кума родилась дочка.