Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные. Страница 54

Похоже, царю не удалось толком отдохнуть за прошедшие полмесяца: вид у него был нездоровый и усталый. Пощадив терпение слушателей, я избавил их от флюентов, флюксий и прочей научной кухни, выложив сразу готовые блюда в виде больших листов со схемами и чертежами, изображающими перестроения на поле боя.

— Вычисления показывают, — жест рукой на стопу бумаги с расчетами, — чем равномернее распределение винтовочных стрелков по фрунту, тем большую пользу они способны принести. Будучи собраны в отдельный батальон, тираторы быстро сделают брешь во вражеской линии, которую, однако, легко закрыть резервами. Избыток огневой силы окажется неиспользованным. Неприятель способен предпринять супротивные акции, которые очевидны: сосредоточение артиллерии на этом участке и стрельба ядрами с предельных дистанций, на которых даже винтовка не способна состязаться с пушкой. Может, и способна, — но таких опытов пока не проводилось.

Князь хладнокровно терпел нелояльность подчиненного, Брюс хмурился, но понимающе кивал головой, инженер Василий Корчмин — по опыту и влиянию не уступающий иным генералам — слушал с неослабным интересом.

— Рота на полк составляет разумную пропорцию, однако для достижения наилучшего результата требуется всю ее поставить первой шеренгой в некоторый момент боя, а значит — разрушить гармонию строевых эволюций. Иметь в составе полка сразу пикинеров, фузилеров и тираторов слишком сложно.

Заблаговременно вычерченные схемы маневрирования лежали на столе: мало надежды, что обычный полк сумеет быстро научиться такому. Вертикальная складка на лбу Якова Вилимовича пролегла еще глубже. Решение, которое мне пришлось долго обдумывать, он нашел мгновенно:

— Сделать тираторную роту девятой, сверх обыкновенного штата, и ставить фор-линией, не затрагивая остальных построений.

— Именно это я и хотел предложить, господин генерал-поручик! Чрезвычайно обрадован, что наши мысли совпадают! Только…

Брюс совсем сморщился: он понял, что последует какая-то гадость. И правда, последовал рассказ о неизбывных страданиях с затравочными капсулами, пристрелкой и ремонтом ружей, завершенный бесспорным выводом:

— Содержать отдельную пороховую лабораторию и походную мастерскую при каждой роте просто немыслимо. С этой точки зрения пропозиция генерала князя Голицына собрать новоманерные войска вместе — не только предпочтительный, но и единственно возможный способ.

Всё, дразнить начальство больше нельзя. Нужный градус достигнут. Противоречие обрисовано. Пора предлагать выход из тупика. Я изложил выношенную после Головчинской баталии систему "идти вместе — биться врозь", предусматривающую распределение стрелков по разным полкам только на время боя, и поставил вопрос, подчинять ли их чужим полковникам или оставить под отдельной командой.

— Ладно, — прервал утомительные мудрствования молчавший доселе государь, — это решим. Набирай полк. Сколько у нас фузей новоманерных?

Я назвал цифру: Никитич посылал мне подробные отчеты каждый месяц.

— Значит, пока две роты с винтовальными фузеями, остальные — с простыми. Как возможно будет, заменишь.

— С позволения Вашего Величества, лучше поделить винтовки по ротам в равной пропорции.

— На твое усмотрение, раз уж ты все рассчитал. Кто из твоих в какую должность годится — тебе лучше известно, напишешь. По деньгам генерал-кригсцальмейстеру прикажу, чтоб не было задержки. Людей бери из здешнего гарнизона, после гвардии. Не хватит годных — езжай в Москву, там летом рекрут много пришло. К весне справишься?

— Еще хотя бы роту старых солдат, государь. И дюжину офицеров потолковее, выбрать самому. Восемь капитанов и полковой штаб из моих унтеров никак не выйдет.

— В гошпитали возьмешь. Полки скоро уйдут, кто не успеет выздороветь — твои. Только с французской болезнью не бери, этим отставка.

Последнее указание не сильно меня ограничило: «французов» оказалось немного. Из всего Семеновского полка — трое, в десятки раз меньше пропорции, обычной у просвещенных европейцев. Это несмотря на то, что жрицы любви, стоило армии остановиться, слетались отовсюду, как мухи на мед. Петр, с его страстью все регламентировать, издал указ, ограничивающий цену их услуг одной копейкой, дабы не вынуждать солдат к воровству. Сам он в подобных случаях расплачивался золотым червонцем — тоже, в сущности, копейка, сравнительно с тем, что тратил на женщин Август. У меня была иная манера: становиться на постой к молодым вдовам и солдаткам, всегда готовым приютить симпатичного и щедрого офицера, хотя и вздыхавших с сожалением: "батюшки, тощой-то какой!" Сердобольные бабы оценивали мужчин как и всякую прочую скотину — по упитанности.

Сколько ни чурайся грязных визгучих девиц, надо признать, что и худшие из них все же честнее иных высокопоставленных персон. Вскоре разъяснилась стратегия Карла. Не помню другого случая, когда бы я так радовался, что ошибся. Не турецкая война, а всего лишь гетманская зрада стала причиной движения шведов на юг, и с каждым днем появлялось все больше сомнений в правильности королевского решения. Некоторое время я задумывался, вспоминая "машкерадный бой" под Нарвой, не могут ли действия Мазепы быть частью дьявольски хитрой игры царя по завлечению в ловушку шведского волка, потом понял: ни один смертный не способен сравниться со слепым механизмом судьбы в опровержении людских замыслов. Старик всего-навсего хотел оказаться на стороне сильнейшего. Он возложил надежды на Карла — не думая, что Карл сделает ставку на него. И проиграет: когда каждый из союзников рассчитывает прокатиться на шее другого, это не удается никоторому. Подвигнув короля на действия столь опрометчивые, гетман по праву может считаться его погубителем. Стоит ли на этом основании называть престарелого интригана спасителем России — решайте сами. Он подарил нам образцовый пример противоположности замысла и результата. Жаль только людей, увлеченных им за собой и по его вине пострадавших.

Невежество мое в отношении малороссийских дел помог рассеять Семен Филиппович Палий. В Москве, отбирая себе восемьсот человек из двадцатитысячного гарнизона, я встречался в свободное время со многими людьми и имел случай познакомиться с возвращенным из ссылки казачьим полковником, ставшим моим Вергилием на кругах украинской политики. Мы подружились, несмотря на всю разницу в возрасте и воспитании. Палий с первой встречи вызывал доверие и симпатию: за стариковской слабостью тела таился могучий, вольный, несломленный дух. Можно представить, каким был этот человек в расцвете своих сил, и что значит стать полковником не по назначению, а по свободному выбору людей. Мне сразу подумалось, что отец мой был его ровесником — и вполне возможно, товарищем. Теперь я на девяносто девять сотых уверился в своем происхождении из казаков. Донских или запорожских — не знаю, спросите что-нибудь попроще. Седой воин охотно рассказывал о прежних боях и походах, о турецкой осаде Вены, о морских набегах запорожцев на вражьи берега. Странным и чрезвычайно увлекательным казался взгляд с польской и московской сторон на войну против турок, некогда составлявшую главный предмет разговоров венецианской детворы.