Тэд Уильямс - Город золотых теней Страница 54

«Ты все понял, сынок?» — спрашивает тип с квадратной челюстью. «Конечно», — хочется тебе прорычать в ответ. Ты понимаешь больше, чем он знает. Ты понимаешь, что они просто выкидывают отбросы, а пустые упаковки перерабатывают. Ты принесешь больше пользы обществу в виде удобрения на гидропонной фабрике, чем зря уничтожая еду в дорогой камере приватизированной тюрьмы.

Тебе хочется рычать, но ты молчишь. Потому что сейчас, глядя в бледно-голубые глаза этого человека, ты осознаешь так, как не сознавал прежде, что действительно сейчас умрешь. Никто не выскочит из-за кушетки и не скажет, что все это шутка. И это не сетефильм — отряд наемников не взорвет ворота тюрьмы и не освободит тебя. Через секунду врач нажмет вон ту кнопку, и прозрачная жидкость вон из той бутылочки — а они должны быть прозрачными, эти жидкости, как глаза равнодушного белого мужчины с квадратной челюстью, которого прислали, чтобы зачитать тебе смертный приговор, — и та жидкость начнет медленно перетекать в твою вену. А потом ты умрешь.

Ты пытаешься заговорить, но не можешь. Ты дрожишь от холода. Янкель накрывает твою грудь тонким госпитальным одеялом — осторожно, чтобы не сместить тонкую прозрачную трубочку, впившуюся тебе в руку подобно длинной стеклянной змее. Ты киваешь. Ты ведь не тупой, в конце концов. Ты понимаешь законы и знаешь, как они работают. Если не этот закон, так другой. Законы создают для того, чтобы отделять таких, как ты, от таких, как они. Поэтому ты киваешь, пытаясь сказать то, что твой пересохший язык и стиснутая спазмом гортань произнести не могут: «Я знаю, почему вы хотите умертвить меня. И других объяснений мне не надо».

Мужчина в сером костюме улыбается, кривя тонкие губы, словно узнал выражение твоих глаз. Он кивает врачу, сует папку под мышку и направляется к двери, исчезая из поля твоего зрения за контурами синих брюк Янкеля.

Ты только что повстречался с ангелом мерти и не узнал его. Его никто не знает в лицо.

Янкель слегка сжимает тебе руку, а это значит, что врач повернул краник и на второй линии, но ты не поднимаешь глаз, дабы не встретиться взглядом с охранником. Тебе не хочется, чтобы он стал последним, кого ты увидишь. Он никто — просто тот, кто охраняет твою клетку. Может, вполне приличный для хранителя человеческого зоопарка, но не более того.

Проходит немного времени — густое и вязкое время тем не менее ползет вперед. Взгляд устремляется к флуоресцентным лампам на потолке, и они расплываются еще больше прежнего, а по краям возникают радужные полоски. И ты понимаешь, что твои глаза наполняются слезами.

Одновременно в комнате становится теплее. Стянувшаяся было от холода кожа разглаживается, мышцы расслабляются. Это не так уж и плохо.

Но тебе никогда не вернуться. Сердце ускоряет ритм. Они заталкивают тебя во мрак. На большом корабле один пассажир оказался лишним, и ты вытянул короткую соломинку.

В тебе нарастает нечто вроде животной паники, и на мгновение ты напрягаешься, стараясь разорвать путы, — или пытаешься это сделать, — но все уже зашло слишком далеко. В твоей груди сокращается мускул, вот и все — медленным спазмом, словно в начале родов.

Только направление не то. Ты выходишь наружу, а не проникаешь внутрь…

Тебя безжалостно втягивает мрак, тащит вниз, ломая сопротивление. Ты уже висишь, удерживаясь кончиками пальцев, над океаном черного бархата, и так легко, легко, легко прекратить упираться… но под этой мягкостью что-то таится, нечто грубое и окончательное… и такое ужасающе одинокое.

Погас, свет почти погас, остался лишь быстро исчезающий размытый мазок. Все, пропал окончательно.

Беззвучный вопль, вспыхивает искра, но через секунду ее поглощает холодный мрак.

«Господи, я не хочу!»

Полчаса спустя он все еще дрожал.

— Ты такой сканнер, Гардинер. Смертельная инъекция… Господи!

Орландо поднял голову. Перед глазами все немного расплывалось. Темный салун было полон теней и дрейфующих облачков тумана, но широкий силуэт его друга было трудно с чем-то спутать.

Фредерикс уселся на кривоногий стул с высокой спинкой и уставился на меню ощущений, проползающее по черной поверхности стола непрерывно меняющейся абстрактной паутиной морозно-белых букв. На его лице появилось преувеличенное отвращение, а плечи приподнялись, отчего сим его показался еще мускулистее, чем обычно.

— Что с тобой, Гардинер? Зачем тебе такие экстравагантные путешествия?

Орландо никогда не мог понять, почему Фредерикс так любит симы, напоминающие бодибилдеров. Может, в РЖ он какой-нибудь тощий замухрышка? Узнать это было невозможно, потому что Орландо никогда не видел друга во плоти, а сейчас об этом невежливо даже спрашивать. Кстати, сам Орландо далеко не новичок в работе с образами: сим, который он сейчас носил, был, как обычно, добротно сработанным, хотя и не особенно красивым или внешне впечатляющим.

— Гонки смерти? Просто они мне нравятся. — Орландо слегка запинался, формулируя фразы, потому что еще не пришел в себя после очередного скольжения в ничто. — Они меня… интересуют.

— Верно, сейчас они прямо-таки патологически популярны.

Через весь стол перед Фредериксом протанцевала цепочка крохотных скелетиков; каждый был облачен в костюм Кармен Миранды. Они кривлялись, сталкивались бедрами, а затем с легким хлопком исчезали один за другим, переваливаясь через край стола. Здесь их было полно — миниатюрные скелетики спускались по леденцовым палочкам и катались по ледяным подносам, а на огромном канделябре целая армия скелетов занималась акробатикой. Оформление салуна «Последний шанс» сильно намекало на виртуальную близость с «Конечной станцией», однако большинство его завсегдатаев предпочитало псевдоготику клуба более неприятным и более реалистичным ощущениям, продававшимся в соседнем сайте.

— Ты же пережил вместе со мной крушение самолета, — напомнил Орландо.

— Да, разок, — фыркнул Фредерикс. — Зато ты летал на нем столько раз, что для тебя, наверное, там забронировали постоянное место. — Широкое лицо его сима на мгновение застыло, как будто находящийся где-то реальный Фредерикс отключился от системы, но причина крылась лишь в неспособности доступных ему программ изображать угрюмость — к несчастью для Фредерикса, который эту угрюмость попытался выразить. — А для меня это оказался кошмар. Я уже решил было, что и в самом деле сейчас умру… у меня чуть сердце не остановилось. Как ты можешь любить такую гадость, Гардинер?