Сборник - Фантастика, 1975-1976 Страница 55

Солнце не то чтобы ликовало, солнце любовалось природой и совсем не хотело спускаться за горы.

Андрей вышел знакомой дорогой в сосняк и увидел, что лес улыбается ослепительным светом сугробов. Но глазам легко.

Сосны алеют прямо на глазах. Повсюду горят зеленые спокойные костры можжевельника. Их пламя неподвижно. Впереди под сосной вроде кто-то сидит. Сидит парнишка в полушубке и наводит из рукава на дорогу полоску света. А потом кладет на нее тень от сосны. Андрей подошел ближе и увидел, что это просто пень, высоко засыпанный снегом. Андрей улыбнулся, остановился, сложил глухой пригоршней руки возле рта и сказал в пригоршню тихо, чтобы никто не слышал: - Ау…

Ничто нигде не колыхнулось. Все продолжало молчать и цепенеть в звонком свете зари. Андрей зашагал дальше. Под горой у самой дороги сидел на повороте медведь. Медведь сидел белый. Он уперся лапами в дорогу и склонил голову, будто спал.

Или, может быть, у медведя болели зубы. Андрей приблизился.

Это был совсем не медведь, это был камень под сугробистым наметом. И можно было на камне прочитать: “Дорога в Савкино”.

– Дорога в Савкино, - сказал веселый голос за спиной,и больше ничего. Ничего больше.

Андрей радостно обернулся.

– Здравствуйте.

– Добрый день, - отозвалась девушка, поправляя вокруг лица свой синий платок.

– А я думал, вы заблудились, - сказал Андрей. - Я так вас и не увидел среди метели.

– Ну как же я заблужусь? - засмеялась девушка. - Я вас видела, только ветер мешал подойти.

– А я ходил, ходил и оказался возле дома.

– Ну как было дома?

– Да, собственно, ничего особенного не было. Сосед звал телевизор смотреть.

– А вы?

– А я читал книги.

Солнце погасло, только в небе чувствовалось его дыхание.

Однако ложбина Маленца была освещена, и свет на снегах ее не угасал, а усиливался. Можно было подумать, что солнце рассеялось в небе и теперь опускалось на Маленец.

– И что же читали? - спросила девушка, поглаживая ладонями щеки.

– Читал дневники, воспоминания.

– Интересно? - Девушка улыбнулась немного снисходительно.

– Интересно. Вульф, например, пишет, как ему сообщали две новости.

– Какие же? - строго спросила девушка.

– Одна из них о женитьбе на Гончаровой, первостатейной, по его словам, московской красавице. “Желаю ему быть счастливу”, - пишет Вульф.

Девушка молчала.

В небе темнело, но над озером сгущался широкий круг света. И потихоньку он снижался.

– Все думают, что солнце садится за лесом, - сказала девушка.

– Конечно.

– Солнце садится в озеро. Вoг сейчас оно совсем уже низко. Еще чуть подержится и сядет под лед. А ночью будет оттуда светить. А мы… - девушка посмотрела Андрею в глаза.

– А мы? - спросил Андрей.

– А мы пойдем и что-нибудь посмотрим.

Она взяла Андрея за руку и пошла впереди.

Сосны в сумерках сделались вытесанными из серого камня.

Из гранита. Они стеснились, встали поближе друг к другу и касались одна другой, напоминая, что стоят они совсем рядом и что им теперь не так одиноко. Однако порой там или здесь дерево вздыхало. И слышался легкий звук. Так скрипят половицы, когда по ним крадется домовой. Пахнуло дымом печных труб. И этот добрый запах сделал сумерки синими. Кто-то гулко ударил в сосну, как в бочку. Андрей вздрогнул. Девушка засмеялась. Ударил еще раз, дробью. И замер.

– Это дятел, - сказала девушка, - он хороший.

Птица сорвалась в глубине леса и неохотно полетела над землей.

– К кормушке, что ли, полетел? Чего же так поздно? - удивилась девушка.

Птица вернулась, пролетела над головой. Тогда девушка вытянула перед собой руку. Птица села на рукав. Дятел, небольшой, в-черной с прорехами накидке и в красной шапочке на затылке. Дятел сидел и смотрел маленькими острыми глазами то на девушку, то на Андрея.

– Он добрый, - сказала девушка и посмотрела на Андрея, потом спросила: - Добрый?

– Не знаю, - ответил Андрей.

– Добрый, - повторила девушка уверенно и стала объяснять: - Дятел на кормушку летит к тому человеку, что под колокола к нам подошел. У этого человека кормушка под окном построена. Он долго, - девушка посмотрела на дятла, - не верил кормушке. А теперь, чуть чего, прямо туда летит. Мы его туда и отнесем. Тут уж рядом.

Впереди за яблоневым садом показались огни. И видно было, как в доме ходит высокий человек и размахивает рукой. Казалось, человек произносит речь. Дятел сорвался с рукава и полетел в сторону окон.

– А нам туда. - Девушка показала рукой на длинное каменное здание под высокой крышей. Окна этого здания были темны.

Она подошла к двери, тронула ручку, и дверь отворилась.

Девушка взяла Андрея за руку и повела длинным темным коридором. Поднялись по деревянной лестнице. Не то на чердак, не то на антресоли. В темноте различить можно было железную решетчатую дверь. На двери висел большой замок. Девушка тронула замок и раскрыла его. Распахнула тяжелые двери, прошла первой. Коснулась пальцами стены, под потолком зажглись большие свечи.

Здесь было тепло. Здесь пахло хорошим старым деревом, бумагой, фарфором и какими-то сильными духами. Казалось, пахнет малиновым вином, легким оттого, что коснулись его женские губы.

– А вдруг сюда придут? - спросил Андрей.

– Сюда никто не придет.

– Увидят свет и придут.

– Никто не увидит. А если и увидят, не пойдут. Побоятся.

Кто в закрутом доме может ходить при свечах?

Девушка подошла к застекленному шкафу, раскрыла его и вынула небольшой флакон малинового цвета. Она вывернула стеклянную пробку и подала флакон Андрею. Андрей поднес его к лицу и тихо засмеялся. Перед ним поплыли открытые, слегка тронутые светом плечи. Плечи склонены и прячутся в черное тяжелое платье. И голова женщины склонена, глаза смотрят невесело, губы приоткрыты, готовые не то улыбнуться, не то засмеяться. Волосы гладко уложены. Тонкая нитка поблескивает на шее. Плечи плывут и кружатся в танце.

– Долго нельзя. - Девушка взяла флакон у Андрея. - Это просто старинные духи.

Девушка присела на корточки, с нижней полки подняла высокий белесоватый кувшин. Подала его Андрею.

– Это не кувшин. Это керосиновая лампа. Она светила той, кого Вульф обозначает в своем дневнике “А. П.”. А поэт написал ей стихи, которые теперь поют и не могут надивиться их красоте. Правда, лампа семидесятых годов. Но все же.

В руках лампа оказалась легкой и прохладной. По зеленоватому ее фарфору распустились белые цветы, цвел шиповник.

Над шиповником висели стрекозы и бабочки. Девушка зажгла спичку и засветила лампу.

– Жаль, что нет стекла, - сказала она, - но это ничего.

Лампа не чадила. Цветы, стрекозы, бабочки засияли и подернулись воздухом. Девушка прошла с лампой в угол чердака.