Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи Страница 55

— Ах, это вы, Мегрэ! — вдруг узнала она и засмеялась, так что стали видны и великолепные зубы ее, и дальние боковые коронки. Но тут же спохватилась и сконфуженно оглянулась вокруг.

— Ага, я! — кивнул Люсин и даже достал в доказательство свою знаменитую трубку — традиционный атрибут насмешек и дружеских шуток — Здравствуйте, Маша.

— Здравствуйте! Одну минуту.

Он сидел почти в самом конце, и она, быстро обеспечив конфетками оставшихся пассажиров, возвратилась к нему. Он сделал попытку встать, но она ласково его удержала и склонилась над ним. Волосы ее тяжело упали вниз и затенили лицо. Глаза поэтому сделались темными и большими.

— Вот уж никак не ожидал встретить вас здесь! — сказал он.

— Это почему же?

— Но вы же… кажется, врач?

— Ну и что?

— Как — ну и что?

— А вот так: «ну и что?»! — передразнила она, по-детски кривя полные яркие губы. — Я же не простой врач, а аэрофлотский. Понятно?

— Ах вот как! А я не знал… Да, но почему вы… — Он сделал вид, будто в руках у него поднос.

— Ну, это!.. — опять рассмеялась она. — Я часы налетываю! Что ж мне в кабине, сложа руки, сидеть?

Самолет тряхнуло, и Люсин ощутил, как что-то внутри него отжалось книзу.

— Ну вот, на посадку идем, — сказала она и распрямилась. — Минут через десять сядем. Мне пора идти объявлять… В Москве, знаете ли, непогода. Дождь. До свидания. Увидимся!

— Обязательно! — крикнул он вдогонку, а уши уже заложило и потрескивало в барабанных перепонках.

Утро следующего дня началось с докладов временно прикомандированных к Люсину сотрудников. Первым сообщение сделал Данелия:

— Понимаешь, парикмахер сразу же его опознал! Только глянул на фотографию, так и опознал! «Знаю, говорит, брил я его, как сейчас помню, во вторник вечером». — «Во сколько, говорю, это было? Точно можете указать?» — «Точно, говорит, не помню. Часов, наверное, в семь или восемь». Я тут же…

— Погоди, Гоги, не горячись, — остановил его Люсин. — Какую карточку он опознал?

«Надо же, такая удача, и тут же досадное невезение! Легко сказать «семь-восемь»! Ну почему не пять-шесть? Или восемь-девять? Так нет же: «семь-восемь»! Это же пограничная зона! Тут нельзя «семь-восемь»! Или семь, или восемь! От этого многое зависит. Семь — один вариант, восемь — другой…»

— Вот эту! — сказал Данелия, отыскав нужный снимок. — Без усов и без бороды. Понимаешь? Без усов и без бороды! Усы фальшивые, значит. Улавливаешь? И знаешь, зачем он приклеивал себе усы?

— Чтобы на тебя походить, — буркнул Люсин.

— Э-э! — покачал головой Данелия. — Чтобы на меня походить! Как же, держи карман шире! Шрам у него на верхней губе. Понял? Большой, уродливый шрам изогнутой формы начинается сразу под носом и спускается к уголкам рта. А ты говоришь, чтобы на меня походить! — Он ткнул себя в грудь большим пальцем. — Но все же ты молодец! Предвидел, что усы у него могут оказаться фальшивыми. Шрам только не предвидел.

— Это парикмахер про шрам рассказал?

— Кто же еще? Конечно, парикмахер! Такой боевой лысый старик. Все помнит: и как одет был, и как от одеколона отказался.

«Еще бы не отказаться! «Полетом», что ли, ему освежаться или «Шипром»!

— Все помнит, а время точно сказать не может.

— Не может! — вздохнул Данелия. — Никак не может, говорит, что уже вечер был, но светло еще, часов семь-восемь.

— Где эта парикмахерская, Гоги?

— Тридцать шестой километр, дорогой! Там от шоссе поворот идет к таким воротам. Сразу за ними длинный такой трехэтажный дом из кирпича. Овощной магазин, почтовое отделение «Ватутинки-один», парикмахерская — все в одном доме! Очень удобно. Я на радостях, знаешь, бо-ольшой арбуз купил! Вот такой. — Он изобразил руками окружность. — Но зеленый оказался, как трава… Шесть парикмахерских обошел, эта седьмая была. Ватутинки.

«Тридцать шестой километр. Тридцать шестой километр!» — мысленно повторил Люсин.

— Милиция в тот раз что, эту парикмахерскую пропустила? — спросил он.

— Зачем пропустила? Просто этот замечательный парикмахер в другую смену работал. Понимаешь?

«Действительно, все очень просто. Куда только деться нам от этой простоты!»

— Значит, они просто опросили парикмахеров, не удосужившись даже поинтересоваться, кто именно работал в тот день?

«И из-за таких вот штучек проваливаются порой большие операции! Ну что ты будешь делать…»

— Чего не знаю, того не знаю! Да и что толку? В тот раз ведь у них только одно фото было — с усами. Могли и не опознать… Хотя, я думаю, мой парикмахер все равно бы его узнал, даже с усами. Он так и сказал мне.

— О чем говорил с парикмахером клиент?

— Молчал, к сожалению. Велел побрить, освежиться не захотел, дал рубль на чай и ушел. Вот все сведения.

— Все равно богатые сведения, Георгий. Спасибо тебе… Придется взять эти Ватутинки на заметку, как ты думаешь?

Данелия улыбнулся и молча развел руками.

Все было ясно…

Потом докладывал Светловидов:

— Посетил комиссионные магазины, где продаются украшения и предметы искусства. Был на Арбате, улице Горького, Комсомольском проспекте и на Беговой. Встретился со всеми продавцами, которые работали в прошлый вторник. Ни один из них не опознал.

— А ведь он был и на Горького, и на Арбате! Причем именно во вторник.

— Знаю, — кивнул Светловидов. — Но не опознали. Народу, говорят, много проходит, каждого не упомнишь.

— Верно, конечно, — вздохнул Люсин.

— Ага, верно, — подтвердил Светловидов. — Еще у нас ведь, знаете, продавец и не смотрит на покупателя. Не замечает. Будто никто перед прилавком и не стоит. Ждешь иногда, ждешь, да так и уходишь… Разве их дозовешься?

— Точное наблюдение, — вежливо прервал обычно молчаливого Светловидова Люсин. — Значит, не опознали…

— Я не докончил, простите… Посетил я еще магазин старой мебели у Бородинского моста. Там старший продавец, товарищ Васильев H. H., опознал вот эту фотографию. — Светловидов побарабанил указательным пальцем по глянцевитой поверхности снимка, на котором был запечатлен вариант «без бороды, но с усами» — дежурный, так сказать, облик. Везение продолжалось. — Иностранец — продавец Васильев принял его за русского — проявил интерес к старинным сундукам. Просил подобрать ему за неделю — он сказался иногородним, из Баку, — сундук под черное дерево, все равно какой, лишь бы побольше да постарее.

«На кой ляд ему этот сундук? Или у них мода теперь такая пошла?.. Кто-то говорил мне, что в Европе очень ценятся крестьянские лапти, деревянные прялки всевозможные… Отчего бы и не сундук?»