Марина Казанцева - Одинокая звезда Страница 56

Младой Торосс не знал ни слова ни по навахо, ни по кроу. Но только сразу догадался, что молодым индейцам этим его прическа приглянулась.

И понял он, что может вовсе без ребеночка остаться, поскольку дивные кудряшки на голове его исчезнут!

— О, Небо! — возопил несчастный. — Доколе мне осталось мало своей красою наслаждаться, дозволь хотя бы сих убогих к священной вере привести! И пусть их небо покарает, коли креста носить не станут!

Младые воины навахо промеж себя решить не могут, считать ли им своей добычей сей беспримерно жидкий волос и можно ли почесть за скальп почти что лысую макушку? Так ничего и не придумав, они к совету обратиться своих старейшин многомудрых решают, чтоб разобраться в вопросе этом досконально.

Там, в стане множество навахо — мужчин и женщин, и детишек полов обоих. И старушек, что во вдовстве своем усердно противных кроу обвиняют. И стариков — всего навалом. И все навахо — с густыми длинными власами.

Судили день, судили два, но всё никак понять не могут: считать ли десять волосков за локон? А если оторвать один, то хватит ли числа оставших, чтоб без позора младому воину навахо его на палке, словно знамя, в бою достойнейше носить?

Тут старый Ульрих, уставши ждать родного сына со внучонком, взял свою верную дубинку и вышел встретить с караваем их на дороге у запруды.

И что же видит старый викинг на берегу у резвой речки, в которой толстые бобры свои в воде скрывают хатки?

Вот трое кроу молодых сидят кружком вокруг предмета, в котором добрый старый Ульрих признал котомочку сыночка! И рыщут жадными руками в глубинах сумочки нескромно!

— Постойте, подлые мартышки! — вскричал Торосс, подобно грому. — Не смейте вещи вы касаться столь нечестивыми перстами!

И он, взмахнув своей дубинкой, немедля двинул по затылку ближайшего из этих кроу и припечатал негодяя по лику коржиком ржаным.

Завидев этакое дело, другие двое скорее взяли томагавки и, спина к спине, заняли круговую оборону.

— Ну, шутишь, дерзкое созданье! — свирепо молвил грозный Ульрих и мощною своей рукою послал в нокаут и второго тем, что по лбу его сердечно с большою силой приложил.

Тут третий понял: дело плохо! И стал покорно извиняться и эту сумочку с поклоном сему воителю подал. И думал юный воин кроу, что дело сладилось прекрасно.

Но поскольку, окромя сумочки пустой, не видел Ульрих тут Зигфрида, то он решил, что нечестивцы остались поделить добычу, а его нежного сыночка попёрли в стойбище своё.

Он взял троих одной рукою и поднял над бобровой хаткой и уж хотел их всех с размаху в журчащей речке утопить. Но передумал и засунул их всех троих себе подмышку.

И так отправился к вождю навахо просить защиты и подмоги. Чтоб, значит, вызволить сыночка из лап кровавых их врагов.

И вот явился он к навахо, и дружелюбно пред вигвамом вождя индейцев речь держал, картинно выставив ботинок на правой ножке на пенек.

— Послушай, доблестный навахо! Тебя, я знаю, очень мучит то положение, в котором находится твоё всё племя перед лицом богов великих, которых имя я забыл. Но уж прошу тебя, поверь мне, что я дурного не желаю и очень жажду в твою пользу сей казус очень обратить!

Однако мимо пробегала одна убогая старушка — она спешила видеть шоу, которое их вождь с заботой пред племенем своим являл.

— Сахиб, напрасно ты болтаешь перед пустым вождя вигвамом. Послушай, милый, будет умно, коль этих трех паршивых кроу, что ты подмышкой держишь крепко, пойдешь и сдашь для развлеченья народу, жаждущему зрелищ.

Пошел за ней Коленка Ульрих. И что же видит грозный Торосс среди сидящих тут навахо, что вкруг позорного столба расселись с чашками какао?

Свою кровиночку родную, сыночка, милого Зигфрида! В помятой куртке, без беретки, что он ему связал с любовью. И десять волосков сыновних в укладке пышной не лежат!

Что было дальше, он не помнил. Судьба вождя покрыта мраком. И только ветер переносит с куста на куст кусочки скальпов, да космы черные летают вокруг покинутых жилищ. И нету больше там навахо, и также кроу больше нету. И лишь бобры сидят по хаткам и тихо веточки грызут!

Вот так, мой друг добросердечный, какие люди тут бывали, какие страсти тут кипели, какая тут лилася кровь!

Ну, кушайте, мой друг, варенье, не поминайте меня лихом, когда понадоблюсь — зовите, я услужить вам буду рад!

ГЛАВА 20. Отец и сын Доркинсы

Валет вышел к завтраку в новых ботинках, в душе его скопилась отрава. Вчерашний день прошел попусту. Старый Мойдодыр уже сидит за столом и кушает кашу, не дожидаясь его.

— Добрый день. — кисло поприветствовал его Валет. — Как ваши успехи?

— Всё прекрасно, дорогой сосед. — рассеянно проговорил Макинтош, просматривая газету одним глазом. — У вас, я вижу, тоже все в порядке?

— Как сказать, — мрачно пробурчал тот, — это какой-то сумасшедший городок!

***

Сарториус вернулся в свою комнату. Он достал тетрадь Марка и принялся неторопливо её перелистывать. Его взгляд рассеянно скользил по строкам, ни на чем не задерживаясь. Иногда такой просмотр помогал выявить ранее незамеченные детали. Пролистав весь дневник, Сарториус закрыл его и не глядя положил на столик. Тетрадь упала на пол, картонная корочка наполовину оторвалась и держалась на черной кожаной обложке.

Пазола вздохнул и грузно потянулся за ней. Поднял, попытался приладить корочку на место. Тут из-за планки выпал узкий конверт. В конверте обнаружилась бумага с печатным текстом. Пазола осмотрел находку. На конверте ничего: ни адреса отправителя, ни адреса получателя., ни почтового штемпеля. Просто конверт.

Тогда он достал бумагу. Явно принтерная печать, и фото — тоже. На снимке незнакомый угрюмый мужчина лет за пятьдесят мрачно смотрел в объектив. Сарториус отложил фото, которое ему ничего не говорило. И начал читать с листа.

"жук — фоксу. Не сливай эту информацию никому я не хочу неприятностей, только для тебя, фокс, по старой дружбе. Его зовут Абрахам Доркинс. Этот тип парится в федеральной тюрьме с 1972. У него пожизненный срок за убийство 6 человек. Он порезал всех своих подельников, какой-то куш не поделили. Если бы у него был хороший адвокат, он мог бы вывернуться, поскольку в деле много неувязок. Но федеральный судья, похоже, был предвзято настроен. В тюрьме у парня окончательно съехала крыша. Он начал что-то бормотать о сокровищах, якобы они где-то спрятаны, будто бы у него есть корона. За это его в тюрьме прозвали Королем Придурков. Он действительно из Миллвилла, если это тебя интересует. Почти ни с кем не общается и с ним никто не разговаривает. За редким исключением. Однажды к нему в камеру попал земляк, правда ненадолго. Они немного разговорились. Парень попал по дурочке, его вскоре освободили. Я специально для тебя поговорил с надзирателями. Они характеризуют Доркинса как явного психа. Иногда он спокоен, но в любой момент может сойти с катушек. Если очень уж тебе надо, я могу предоставить описание его бреда. Иногда он называет себя сторожем, может работу такую имел когда-то? Но в деле есть только сведения о том, что он является владельцем небольшой свинофермы. Потом отправился в Д., якобы на заработки, и снюхался с местными подонками, которых потом и замочил. Есть у меня такое подозрение, что мужика просто подставили, потому что на маргинала он как-то не тянет. Одним словом, дело это выглядит темным. Однажды Доркинс с тяжелой депрессией попал в изолятор. Санитар за какой-то дурацкой надобностью вздумал записывать его бред: больной просил пойти на мельницу(!) и сказать негру, что "это — не он". Иногда бред менялся и пойти уже надо не к негру на мельницу, а к ирландцу в колодец и тоже сказать, что это — не он. Я правильно понял, именно это тебя интересует? И еще пойти куда-то и то же самое сказать. Но санитару надоело развлекаться и он бросил записывать. Всегда твой, жучила."