Майкл Суэнвик - Однажды на краю времени (сборник) Страница 57

Все это означало выселение.

Тут же стояла Кейт, плачущая от ярости и каким-то чудом не изменившаяся. Я уставился на нее, не веря глазам, и тут, с болью, ударившей в сердце, понял свою ошибку. Эта измученная тяжеловесная женщина, должно быть, моя сестра Долли… ужасно, ужасно постаревшая. При виде ее мне захотелось отвернуться. Нарисованная щука издевалась надо мной, безмолвно хохоча. Но я победил свою неловкость и протиснулся сквозь толпу.

Сам того не ожидая, я вызвал всеобщий интерес. Зеваки, сердито бормоча, уступали дорогу. Шериф перестал читать. Стражники уныло переминались с ноги на ногу, а тощее чучело с колокольчиком съежилось. Я, неожиданно став центром внимания, сообразил, что, должно быть, до сих пор сохранил кое-какие остатки эльфийского лоска.

– Что здесь происходит?

Мой голос был низким, незнакомым, и слова нерешительно стекали с языка, как вода из насоса, заржавевшего от долгого бездействия.

Шериф яростно потряс пергаментом в мою сторону.

– Не вмешивайся! Это законное выселение, и со мной стражники, всегда готовые меня защитить!

– Ты трус, Том Свалка, и подлец, если творишь такое с людьми, которые были когда-то твоими друзьями! – завопила Долли. – Теперь ты подлипала у богача! Наемник, служащий негодяям и угнетателям, и ничего больше!

Из толпы послышался одобрительный ропот.

Шериф нагнул массивную голову и, стараясь не встречаться глазами с Долли, проворчал:

– Черт возьми, Долли, я всего лишь выполняю…

– Я заплачý, – вмешался я.

– Э… что это? – уставился на меня Том Свалка.

Я снял свой заплечный мешок из прочной гномьей ткани, расшитой шелковыми орхидеями, – работа древесных эльфов – и отдал копье нескладному юнцу, который едва не уронил его от изумления. Это был ты, верно? Я так и подумал. Древко копья было из черного дерева, гораздо более тяжелого, чем казалось на вид.

Прикрученный к раме вместе с колчаном и обломками того, что когда-то было отцовским мечом, лежал кожаный кошель. После долгих лет торговли с эльфами я теперь плохо знал цену одной монеты по сравнению с другой. Но точно знал, что этого должно быть достаточно. Эльфы всегда щедро раздают вещи, не имеющие для них значения. Я отдал кошель сестре.

– Возьми, сколько нужно.

Долли стояла с кошелем в протянутой руке, не пытаясь его открыть.

– Кто ты? – со страхом спросила она. – И что это за человек, скрывающий лицо под маской?

Рука поднялась сама собой – я и забыл о маске. Теперь, когда она больше была не нужна, я снял ее. Свежий воздух коснулся лица. Голова закружилась почти до тошноты – настолько я не привык стоять без маски перед такой толпой.

Долли уставилась на меня.

– Уилл? – спросила она наконец. – Это правда ты?

Когда деньги были пересчитаны трижды и прутья от метлы, прибитые шерифом над порогом, были сорваны и растоптаны, семья и соседи сгрудились вокруг и отвели меня в общую комнату «Щуки и бочонка», где предоставили почетное место у очага. Воздух был душным, я плохо соображал. Но никто ничего не заметил. Меня засыпали вопросами, так что не было никакой возможности отвечать. Каждый старался назвать свое имя, выкрикивая:

– Вот уж не ожидали!

– Разве ты предполагал, что маленький Сэм превратился в такого здоровенного громилу?

Слушая это, многие ревели от смеха. Кто-то посадил мне на колени ребенка, мальчика, который сказал, что его зовут Пип. Еще кто-то снял с колышка лютню и завел песню.

И неожиданно в зале начались танцы. Я невозмутимо наблюдал за этими темными, незнакомыми людьми, потными, отяжелевшими. После многих лет, проведенных среди светлого народа, все они казались грузными и приземленными. Жар исходил от их тел, как пар от котла.

Женщина с лучистыми лукавыми глазами подняла меня с табурета, и я вдруг тоже оказался среди танцующих. Пламя отбрасывало причудливые тени на стену за моей спиной, и тени тоже танцевали, передразнивая мои неуклюжие шаги.

Все казалось таким знакомым и одновременно чужим. Время сделало незнакомыми и состарило по-прежнему дорогие мне лица из моей юности каким-то странным, трогательным образом. Словно и таверна, и сам Мост были всего лишь искусными подобиями подлинных, лишенные убедительности и все же способные разорвать сердце. Мое детство виделось противоестественно ясным, таким же близким, как комната, в которой я сидел. Словно я никогда не уезжал. Все годы между детством и сегодняшним днем казались сном.

– Ты не знаешь, кто я, верно? – спросила женщина.

– Конечно знаю, – солгал я.

– Кто же я тогда?

Она отпустила меня и, подбоченившись, отступила.

Приняв вызов, я впервые по-настоящему взглянул на нее. На ней была блузка, драпировавшаяся свободными складками. Пухленькая особа с большими коричневыми веснушками на лице и предплечьях. Она скрестила руки так, что груди едва не вылезли из выреза. И рассмеялась, когда я смущенно покраснел.

Ее смех поразил меня, как звон большого колокола.

– Бекки! – вскричал я. – Клянусь Семерыми, это ты! Я никогда не ожидал…

– Не ожидал, что я так растолстею, верно?

– Нет-нет, – запротестовал я, – это вовсе…

– Ты дурень, Уилл Трактирщик. Но это не самое плохое качество в мужчине!

Она потянула меня в тень под лестницей, уединенное местечко, где стояла небольшая скамейка. Мы долго говорили. И под конец беседы она показалась мне неудовлетворенной. Я не мог понять, в чем дело, пока она не сунула руку между моих бедер, проверить, что у меня там. Мой стержень, однако, оказался мудрее меня и встал, чтобы приветствовать ее.

– Что ж, это начало, – сказала она. – Остывшие блюда не закипают через минуту.

Бекки оставила меня.

Ты выглядишь расстроенным. Бекки – твоя мама, верно? Если хорошенько присмотреться, в твоих глазах тот же блеск, а в изгибе рта скрывается тот же чертик. Но она теперь вдова и, следовательно, может делать все, что ее душеньке угодно. Но я не стану пугать тебя подробностями нашего с ней разговора.

Где моя трубка? Что случилось с моим кисетом? Спасибо. Я бы давно уснул, если бы не она. Последние остатки маргакасайи, еще существующей в мире. Со мной умрет даже память о ней, поскольку в мире людей больше нет эльфов. Они нашли парикасайю, «окончательное исчезновение», как сказал бы ты, а возможно, «конец всему». Знаешь, что «амр’рта скандайакса» означает «бессмертное племя эльфов»? Какая ирония – знать, что только нам известно, как это расшифровать.

Может, я был не прав, убив дракона.

Может, он – все, что удерживало их от забвения.

Когда мы делили видение Какаравартена о Великой Азуре и гигантах, работающих с замкнутыми, спокойными лицами, осознавших вину и смирившихся с наказанием, говорящих со своим королем Борамоханагарахантом, почти наступил рассвет. Какаравартен снова пустил трубку по кругу.

– Вижу, ты вознамерился пойти с нами, – сказал он. – Это твое решение. Но сначала ты должен знать о последствиях.

Маска Ратанавивикты наклонилась таким образом, который, как я позже узнал, означает недовольство. Но Какаравартен глубоко затянулся и опять пустил трубку по кругу. Когда до меня дошла очередь, я задрожал. Мундштук был скользким от слюны эльфов. Я сунул его в рот и затянулся.

Сначала мне показалось, что ничего не произошло. Общая комната была такой же, как раньше: огонь, умирающий в очаге; русалка, как обычно, медленно разрезающая воздух.

Потом я огляделся.

Эльфы исчезли. Я был один, если не считать тощего паренька, приблизительно моих лет, которого я не узнал.

Этим юнцом был ты.

Я испугал тебя? Но себя испугал куда больше, поскольку достиг того момента, когда видел все двойным зрением и оценивал разделенным сердцем. Молюсь, чтобы такое на тебя никогда не нашло. Это… сейчас… то, что мне показали много лет назад… и единственный шанс выказать свой гнев и сожаление моему молодому «я», который, знаю, не будет слушать. Да и как он мог? Оборванец, мальчишка из таверны, без всяких перспектив, с головой, забитой не до конца осознанными амбициями. Что я могу сказать, чтобы заставить его понять, как много он теряет?

Ты должен был быть моим сыном. И это горше всего, что Бекки, которая отдала мне сердце, родила от кого-то другого. Хороший человек, возможно, – говорят, половина Моста сопровождала его огненную лодку, когда он умер от водянки, но меня среди них не было.

Я потерял больше чем годы. Я потерял жизнь, которая была мне предназначена, детей, играющих на моих коленях, и добрую жену, стареющую и толстеющую вместе со мной, пока мы вместе идем к концу. Кого-то, кто пронес бы память обо мне хоть на несколько шагов дальше от пустоты могилы, и внуков, которым предстоит увидеть то, чего не дано видеть мне. Все это было моим по праву рождения, и ничего этого я не получил. Мое молодое «я» предало меня в своем невежестве и бессердечии.

Даже сейчас я вижу его, бешено бегущего за эльфами в темный час перед рассветом. Сердце колотится от страха, что он их не догонит, легкие готовы разорваться. Одержимый желанием стать героем, увидеть неизведанные земли, познать любовь дамы из племени амр’рта скандайакса. Они, эти эльфы, – непостоянны и жестоки. Прихоть Ратанавивикты выхватила меня из течения моей жизни так же бездумно, как подняла бы яркий камешек с обочины дороги. Она отшвырнула меня так же легко, как камень, который ей надоел. В таких, как она, нет верности.