Тимур Пулатов - Плавающая Евразия Страница 58

Странно повел себя Давлятов, услышав историю гибели приятеля. Ни слова не говоря, он бросился через двор, к воротам, боясь, как бы голова его : не лопнула от одной-единственной, сверлящей мысли: "А каково теперь На-хангову без Мирабова? Увидеть бы его сейчас... сейчас... Каково ему без своей урезанной наполовину сущности?.."

Расталкивая толпу паломников, он без стука с бесцеремонным отчаянием бросился к воротам вельможного соседа и увидел Нахангова на том же самом месте, где он вчера вечером простился с Давлятовым. Только вместо кресла-качалки он сидел на старом, обитом красным бархатом кресле, похожем на трон, с высокой спинкой, на резных ножках, художественно украшенном. Нахангов, против обычного, был бледен, подавлен, глаза его с тоской остановились на Давлятове, как бы ища у него сочувствия.

- Простите, - пробормотал, опешив, Давлятов, - случилось невероятное с моим приятелем...

- То, что случилось со мной, еще более невероятно, - будто морщась от боли, проговорил Нахангов. - Кому бы я ни рассказал из своих - не верят. Потому что привыкли видеть во мне человека с железным духом и нервами... а здесь какой-то срыв, не делающий мне чести, но что поделаешь, когда и нас, лиц номенклатурных, туманит слабость... И пусть после этого мы становимся немного сильнее, - Нахангов поднял руку со сжатым кулаком и хотел было потрясать ею воздух, но рука отошла в сторону. - Ночью, во втором часу, едва я лег на кровать, чтобы ощутить сладкую дрему, дрему перед забытьём... я вдруг увидел, ощутил всеми клетками, будто еду на машине, тороплюсь... не знаю, как вам объяснить, - словом, это со мной было! было! Я пережил это ужасное... Как машина моя застревает где-то на рельсах, в нее врезается паровоз на полном ходу, меня разрезает надвое и выбрасывает вместе с искореженной машиной на обочину. Только и помню последний свой миг... машинист наклоняется ко мне, а я делаю в его сторону жест рукой... и все! Адская боль давит мне на грудь, рассекая ее, и я вижу, как душа моя, как облачко, вылетает из рассеченной груди и летит... я лечу, лечу и с высоты вижу, как тело мое лежит, перевалившись за сиденье машины, вижу машиниста, бегущего к своему паровозу, и открытый вагон, груженный щебнем... На крик мой сбежались мои домочадцы, думая, что это я во сне кричу... хотя только один я знаю, что я пережил и что был это не сон, а особое состояние, кома души... - Рассказав об этом, Нахангов вздохнул и почувствовал себя лучше и здоровее, даже румянец вернулся к щекам, толстые губы налились сладострастной краской. Он помрачнел и добавил уже совсем другим, привычным тоном: - Зря я все это вам рассказываю. Глупо! Считайте, что это я выдумал, чтобы подурачить вас... ибо какой номенклатурный работник, испытанный и проверенный во всех изгибах своей души и тела, может всерьез признаться в подобном без того, чтобы завтра же не быть выведенным из здоровой, не знающей колебаний и психологических вывертов номенклатуры?!

- Я так и понял, что вы это просто так рассказали... Воскресная байка, - пробормотал Давлятов, но сам подумал с удивлением: "Интересно, значит, и Нахангов может летать? Как бы нам вместе полететь куда-нибудь... непременно вместе, он как ведущий, а я в свите..."

- Так я вас жду. С сегодняшнего вечера вы перебираетесь в бункер! еще раз напомнил ему на прощание Нахангов, и Давлятов с завистью глянул на человека, намного быстрее и безболезненнее избавившегося от своей сомневающейся, путающей сущности - Мирабова, в то время как самому Давлятову стоит больших мучений хотя бы расшевелить в себе Сали-ха, чтобы болтался он свободный, готовый в нужный момент выскочить из Давлятова...

XXII

Противоречив и парадоксален ум современного шахградца! Поскольку в крови его замешена и доля фемудянской крови, то применима к нему и эта ветхозаветная поговорка: "Не ведает правая рука его, что делает левая..."

Эта черта характера шахградцев особенно выпукло проявилась в день похорон Мирабова. О человеке, пожертвовавшем своей жизнью ради больного, которого ни разу в глаза не видел, говорили с таким благоговением, будто был это полководец или писатель, прославивший своих земляков-шахградцев на весь мир. За его гробом шел не только весь палаточный городок... когда процессия вышла на кольцевую дорогу за катафалком, покрытым цветами, чтобы переходить от одного квартала города к другому на всем пути до кладбища, на улицы высыпал почти весь Шахград. Правда, с кладбищем произошла небольшая заминка. Вначале Мирабова решили похоронить, как и подобает, учитывая награды и звания покойного - а он был доцентом и имел почетное звание "Заслуженный врач республики", - на кладбище второго класса - "Ситора". Но по ходу, пока процессия двигалась по кольцевой, председатель градосовета Адамбаев срочно вынес постановление о том, чтобы Мирабова хоронили со всеми почестями на кладбище первого класса - "Анор", где покоятся профессора, начальники трестов и директора фабрик, артисты и писатели, славно потрудившиеся на ниве шахградской культуры, но не сумевшие преодолеть ее давящей традиции, чтобы . обрести известность за пределами, - словом, средний слой Шахграда.

Адамбаев, таким образом, учел настроение шахградцев, объявивших Мирабова чуть ли не героем, и лишний раз подчеркнул, что граду, живущему в страхе, очень нужны такие жертвенные личности, как доктор-бессребреник, которые бы воодушевляли своим порывом и бесстрашием.

Словом, процессии, к которой приехали с известием из градосовета, пришлось повернуть с кольцевой на одну из улиц, выходящих на проспект, ведущий к кладбищу "Анор".

А сколько было желающих удочерить Хури, оставшуюся круглой сиротой! Хотели даже составить список и разыграть жребий, но Анна Ермилов-на, на правах друга семьи Мирабова, сказала твердое "нет!". Хури будет воспитываться у нее! Как только закончится эта катавасия с землетрясением, она увезет Хури в Москву, где девочка получит и хорошее воспитание и хорошее образование в университете Ломоносова... Поскольку об этом во всеуслышание заявила бабушка другого, не менее известного страдальца Мелиса, споры тут же прекратились и все согласились, что больше всех прав на Хури имеет Анна Ермиловна.

Сама же Хури, узнав о том, как решилась ее дальнейшая судьба, сказала, облегченно вздохнув:

- Я так и знала, что найду сначала свою бабушку - старую московскую баронессу... А она наведет меня на след моих настоящих родителей, плавающих сейчас на двухпалубной яхте по Адриатическому морю...

Противоречивые шахградцы и благоговели перед памятью Мирабова, погибшего от собственной неосторожности, и всем хором требовали освободить Мелиса и его друзей, убивших бродягу Музайму, от которого в свое время, как выяснилось, отвернулся даже пророк Мухаммед...