Альфред Бестер - Том 4. Рассказы Страница 59

— Почему же он сошел с катушек, Джимми?

— Врачи говорят, что это уход от действительности, мистер Аквила. Он не сумел пережить своего успеха.

— Что? Переведи.

— Ну, сэр, он все еще молодой человек. Когда к нему пришел большой успех, Джеффри оказался к этому не готов. Он не сумел справиться с теми обязательствами, которые наложил на него успех. Так, во всяком случае, говорят его врачи. Поэтому он повернулся ко всему свету спиной и вернулся в мир детства.

— Да? И рисует теперь на деньгах?

— Они утверждают, что это для него символизирует возвращение в детство, мистер Аквила. Как будто бы он еще слишком мал, чтобы понимать значение денег.

— Да? Oui. Ja. Хитроумие безумца. А мой портрет?

— Этого я не могу объяснить, мистер Аквила, если только вы не встречались с ним раньше и он почему-то вас запомнил. Или просто случайное совпадение.

— Хм-м-м. Возможно. Так. Ты ведь что-то знаешь, греческая твоя башка? Я разочарован. Je n'oublierai jamais[29]. Я очень серьезно разочарован. Черт возьми. Больше никогда не будет новых Гельсионов? Merde[30]. Мой лозунг. Нам нужно что-то сделать для Джеффри Гельсиона. Я не потерплю разочарований. Мы должны что-то сделать.

Мистер Солон Аквила решительно тряхнул головой, достал сигарету и зажигалку, а потом погрузился в раздумья. После долгой паузы он снова кивнул. На этот раз мистер Аквила уже явно принял решение, после чего сделал совершенно неожиданную вещь. Он засунул зажигалку обратно в карман, достал другую, быстро огляделся по сторонам и зажег огонь прямо под носом мистера Дереликта.

Мистер Дереликт, казалось, ничего не заметил. Мистер Дереликт, казалось, в один миг одеревенел.

Не погасив огня, мистер Аквила осторожно положил зажигалку на полку перед антикваром, который продолжал стоять неподвижно. Оранжевое пламя отражалось в его остекленевших глазах.

Аквила быстро вернулся в магазин и отыскал там редкий китайский хрустальный шар. Достал его из футляра, согрел, приложив к сердцу, потом заглянул внутрь. Начал что-то бормотать. Кивнул. Положил шар обратно в футляр, подошел к кассе, взял листок бумаги и карандаш и начал писать что-то значками, не имевшими никакого отношения ни к одному из языков. Снова кивнул, разорвал листок бумаги и достал свой бумажник.

Из бумажника мистер Аквила вынул долларовую банкноту. Положил ее на стеклянный прилавок, вытащил из жилетного кармана набор ручек, выбрал одну и снял с нее колпачок. Старательно защищая глаза, он уронил с пера ручки одну каплю на банкноту Последовала ослепительная вспышка, потом что-то тихо загудело и началась слабая вибрация, однако через некоторое время снова воцарилась тишина.

Мистер Аквила убрал ручки в карман, осторожно, за уголок, приподнял банкноту и быстро вернулся в картинную галерею, где мистер Дереликт все так же стоял, не шевелясь и глядя в оранжевое пламя. Аквила помахал банкнотой перед его невидящим взором.

— Послушай, мой ветхий, — прошептал Аквила, — сегодня вечером ты отправишься к Джеффри Гельсиону. N'est-ce pas[31]? Отдашь ему вот эту бумажку, когда он попросит у тебя банкноту для рисования. Так? Черт возьми. — Он вынул из кармана мистера Дереликта бумажник, положил банкноту внутрь и вернул бумажник на его законное место.

— Теперь я скажу тебе, зачем ты должен будешь туда пойти, — продолжал Аквила. — Благодаря Diable Boiteux[32] на тебя снизошло озарение. Nolens volens[33], хромой дьявол подал тебе идею, как можно вылечить Джеффри Гельсиона. Черт возьми. Чтобы он снова пришел в себя, ты покажешь ему его собственные старые картины, принесшие ему славу. Память — мать всего. HimmelHerrGott[34]. Ты меня слышишь, верзила? Ты сделаешь так, как я тебе приказываю. Отправляйся туда сегодня же, и дьявол забери того, кто отстанет.

Мистер Аквила взял горящую зажигалку, прикурил и погасил огонь со словами:

— Нет, мой святейший из святейших! Джеффри Гельсион слишком великий художник, чтобы мы могли позволить ему зачахнуть в зловонном заточении. Он должен быть возвращен этому миру. Он должен быть возвращен мне. Е sempre l'ora[35]. Я не потерплю разочарования. Ты слышишь меня, Джимми? Не потерплю!

— Возможно, надежда все-таки есть, мистер Аквила, — сказал Джеймс Дереликт. — Пока мы с вами разговаривали, мне в голову пришла одна мысль… о том, как можно вернуть Джеффа в сознание. Я попробую сделать это сегодня вечером.

Рисуя лицо Далекого Демона поверх лица Джорджа Вашингтона на банкноте, Джеффри Гельсион диктовал вслух свою биографию. Впрочем, рядом с ним не было никого, кто мог бы ее записать.

— Словно Челлини, — декламировал он, — рисунок и литература одновременно. Рука об руку, хотя искусство едино, мои святые собратья по Барбитурату, близкие и родные мне поклонники Нембутала. Отлично. Начинаю: я родился. Я умер. Ребеночек хочет доллар. Нет…

Он поднялся с застеленного ковром пола и начал метаться от одной обитой мягкой тканью стены к другой, представляя себе свой гнев в виде темно-малиновой ярости, которая одним волшебным движением искусной кисти, ловким смешением красок, оттенков и игрой светотени постепенно превращается в бледно-лавандовые взаимные обвинения. Гениальный талант Джеффри Гельсиона был вырван у него Далеким Демоном, чье отвратительное лицо…

— Начнем снова, — пробормотал он. — Погасим прожектора. Первые мазки…

Гельсион уселся на корточках на полу, взял перо для рисования, которое было признано не представляющим опасности для жизни, опустил его в баночку с графитовыми чернилами, которые тоже были признаны не представляющими опасности для жизни, и занялся звериным лицом Далекого Демона, который начал постепенно вытеснять Президента с долларовой купюры.

— Я родился, — диктовал Джеффри пустому пространству в то время, как его искусная рука наполняла банковскую бумажку ужасом и неземной красотой. — У меня был мир. У меня была надежда. У меня было искусство. У меня был мир. Мама. Папа. Дайте мне водички? О-о-о-о! Большой страшный дядька на меня плохо посмотрел; и теперь малыш боится. Мама! Малыш хочет налисовать класивые калтинки на класивой бумажке для мамочки и папочки. Смотли, мама. Малыш лисует полтлет противного страшного дядьки со злыми глазами, его глаза похожи на два адских озера, они словно холодный огненный ужас, он похож на страшного далекого демона из моих далеких страхов… Кто там?

Стукнул засов, ручка на двери камеры начала медленно поворачиваться. Гельсион сразу забился в угол, голый и скулящий — дверь открывалась, чтобы впустить Далекого Демона. Но на пороге стояли лишь доктор в белом халате и незнакомец в черном костюме, в черной фетровой шляпе и с черным портфелем, на котором были инициалы Дж. Д., выведенные ублюдочными золотыми готическими буквами с нелепым намеком на Гоуди[36] и Баскервилля[37].