Колин Уилсон - Страна теней (Народный перевод) Страница 59

Хотя потолок пещеры был высоким — как минимум, двенадцать футов — в помещении было тепло, и Найл догадался, что источником тепла служил необработанный валун другого скального минерала, испускавшего оранжевое сияние, который стоял у дальней стены. В нескольких футах от него в кресле сидел другой тролль, которого можно было принять за монолит из темного камня, который, как догадался Найл, был дедушкой.

Его одновременно пушистая и клочковатая борода кустилась на подбородке отдельными густыми пучками. Как и у тролля со священной горы, его лицо казалось вырезанным из дерева, а нос был сломан. И, как и его сын, он производил впечатление громадной мощи.

У его ног сидело чешуйчатое существо с мордой, как у лягушки-вола. При виде путешественников оно поднялось на четыре короткие лапы и издало странное громыхание, которое заставило завибрировать все в комнате. Мужчина в кресле велел ему замолчать рокочущим звуком, который прозвучал, как: "Груш!" И существо притихло.

Через дверь в дальней стене пещеры, составленную из неотесанных досок, в комнату вошла женщина, вытирая руки фартуком из мешковины. Ее рыжие волосы спускались до середины спины, одета она была в красную блузу и широкую серую юбку из грубого материала. С первого взгляда ее внешность показалась Найлу уродливой, поскольку вздернутый нос и широкие ноздри придавали ей поросячьи черты, широкий проем в зубах также не украшал. Но ее открытая улыбка была настолько добродушна, что Найлу она тут же понравилась.

Поскольку поговорить было невозможно, так как дети играли в шумную игру, в ходе которой носились друг за другом по кругу, тролль достал с полки деревянную чашу и наполнил ее из кувшина, сделанного из черного кристалла, который было не поднять Найлу. Жидкость вспенилась над краем чаши. Великан наполнил еще три, вручая две своему отцу и жене, а четвертую предложив капитану, который отказался с жестом благодарности, который часто использовал Дравиг при Найле.

Старик и женщина тут же припали к чашам, как только те оказались у них в руках, и Найл, который ожидал, что они выпьют вместе, понял, что троллей не волновали такие условности, как провозглашение тостов за здоровье окружающих.

От первого глотка он задохнулся. Он словно хлебнул концентрат той воды, которую он только что пробовал в верхней пещере. Но эта искрилась пузырьками и имела вкус какого-то цитрусового, но не апельсина и не лимона. Это было не водой, а какой-то разновидностью вина, и эффект от него был почти такой же сильный, как от некой бесцветной жидкости, которую перегоняла из меда старшая жена Билла Доггинза. На мгновение Найл испугался, что опьянеет с одного глотка. Но спустя несколько секунд, на протяжении которых в его ушах звенело от потока энергии, это ощущение поутихло, оставив только чувство умеренного веселья.

Оба ребенка начали требовать, чтобы и им дали попробовать, и отец позволил им отхлебнуть по глотку из его чаши. Это тут же вылилось в еще больший шум, чем прежде, Найл даже задумался, до какой степени родители способны выносить этот оглушительный гвалт.

В этот момент жена великана поманила Найла. Капитан тоже двинулся за ними. За дверным проемом была комната, в которой, очевидно, помещалась кухня, поскольку на столе находились здоровенная буханка хлеба, блюдо с яблоками, каждое размером с небольшой футбольный мяч, а также миска с горой творога, похожего на козий сыр, и связка огромных колбас.

Она провела их в следующую дверь, в кладовую со свешивающимися с бревна тушами животных и связками окороков – такая же кладовая была во дворце Найла.

Поскольку дети теперь находились за две комнаты от них, и стало возможно разговаривать, не переходя на крик, она обратилась к Найлу и капитану на ее родном языке, который ее приятный голос делал не таким гортанным, как у ее мужа, и указала на туши. Она, по-видимому, спрашивала их, какую разновидность мяса они бы предпочли. Найл почувствовал, как рот наполнился слюной при виде огромной ляжки, и указал на нее. Но паук снова отказался. Женщина выглядела обеспокоенной и обратилась к нему, явно спрашивая, хорошо ли он себя чувствует. Ей явно недоставало телепатических способностей ее мужа, но смысл ее слов был абсолютно ясен.

Найл вопросительно взглянул на капитана и тут же понял, почему он отказался. Грандиозная энергетика этого места заставляла его чувствовать себя больным — лишь настроившись на его вибрации, ощутил недомогание и Найл. Нетрудно было догадаться, в чем тут дело: вновь причина заключалась в громадной силе воли смертоносцев. У большинства видов эволюционное развитие занимало настолько длительный период, что свойственные им инстинкты, воля и разум развивались параллельно. В случае пауков жестокая война с людьми привела к совершенно непропорциональному развитию силы воли. Это значило, что способность пауков к получению и усвоению нового опыта была ограниченной по сравнению со склонностью к владычеству и самодисциплине. Капитана можно было сравнить с человеком с маленьким желудком, который убеждается в том, что от еды сверх определенного количества ему делается плохо. Найл осознал, что именно поэтому пауки были столь сильно подвержены морской болезни — они не могли приспособиться к постоянным толчкам волн. А волны энергии, излучаемые кристаллом, походили на штормовое море.

Найл попробовал объяснить это великанше, но это было трудно без телепатического контакта. Глядя на это величественное воплощение женственности, возвышавшееся над ним на пять футов, с гигантскими округлыми грудями, которые едва умещались в ее блузе, Найл пытался настроиться на ее разум, в то время, как она пыталась открыться его мыслям, словно наклоняясь, чтобы лучше слышать.

Результат оказался неожиданным; она словно схватила его в объятия и поцеловала — его захлестнула абсолютная мощь ее женственности. Он не ощущал подобного с тех самых пор, когда в последний раз целовал Мерлью.

Когда она поняла, что он пытался ей сообщить, ее лицо стало серьезным. Она сочувственно посмотрела на паука, затем протянула руку и положила ему на голову. Капитан дернулся, затем тут же застыл. Мгновение спустя, когда Найл вновь заглянул в его разум, он обнаружил, что недомогание исчезло. Женщина каким-то образом ее развеяла.

Когда она вновь жестом предложила капитану выбрать еду, он указал на сырую говяжью лопатку. Она сняла ее с металлического крюка, и, с лопаткой в одной руке и ляжкой в другой, улыбаясь своей щербатой улыбкой, она отвела их обратно на кухню.

Ее муж стоял у стола и голодными глазами разглядывал еду. Его жена поместила мясо на стол и заговорила на собственном языке; муж переводил ее речь.