Юрий Петухов - Журнал «Приключения, Фантастика» 2 96 Страница 59

Ехали неспеша, все больше лесом и полями, изредка попадались села, как бы присосавшиеся белыми опухолями аккуратненьких домов к дороге. На улицах было пусто, в домах не светилось ни единого окна и придорожные фонари бездельничали. Казалось, что села мертвые, покинуты людьми. И животными: хоть бы одна шавка загавкала вслед машине. Все обленились, только жрать и спать умеют. А может вру на них, может устали за день и теперь набираются сил для новых трудовых подвигов. Хлеба у них здесь знатные, пшеница стеной стоит, кажется, никакой косилкой не возьмешь. Лишь колосья немного колышатся при порывах ветра, и в утренних сумерках поле становится похожим на серое с белесыми полосами пены море после шторма.

Вскоре стало совсем светло, над лесом появилась багровая макушка солнца. Было оно справа от меня, значит, едем на север. Такой курс меня устраивал, если бы мог, крикнул бы водителю: «Так держать, военный!» Осталось определить, в каких краях мы находимся. Дорожные указатели мне не видны, привстать надо, а это делать рискованно, могут заметить со встречной машины. Поэтому я изредка выглядывал из-за борта автомобиля, пока на обочине встречной полосы не заметил большой синий щит с написанными белой краской названиями трех населенных пунктов и расстояниями до них. С географией у меня в школе слабовато было, на службе чуток натаскали, но не настолько, чтобы сразу догадаться, что такое Припять и где она находится. Вроде бы речка такая есть и вроде бы на Украине, а может и не речка, а город и не на Украине, а в Белоруссии. В общем, где-то что-то такое есть в тех краях, куда мне надо. Да и в ломку было вылезать из машины и пешедралом добираться до Беловежской пущи. Когда-нибудь все равно приедем, тогда и отправимся топтать землю…

Машина начала сбавлять ход, посигналила. Я подполз к правому борту, прильнул к щели между досками. Чуть впереди белела будочка из свежеоструганных досок. Из нее вышел солдат с автоматом на плече. Правой ладонью солдат хлопал по рту, наверное, зевал. Трудная у бедолаги служба — не дают спокойно поспать. Автомобиль ехал все медленнее, видимо, водитель выжал сцепление. Солдат вышел на дорогу и исчез из поля зрения. Зато теперь мне стал виден щит на обочине. На белом фоне большими красными буквами было написано:

СТОЙ!

ОПАСНАЯ ЗОНА!

РАДИОАКТИВНОЕ ЗАРАЖЕНИЕ!

Доездился! Видать, на ракетную точку привезли. И из машины не выпрыгнешь, солдат заметит. Вот он — морда заспанная, придерживает рукой поднятый шлагбаум — свеже-струганный брус с поперечными красными полосами — и зевает. Ничего, мимо такого я как-нибудь проскочу. Впрочем, и проскакивать незачем, ведь забора или колючей проволоки не видно, ракетная точка не огорожена. А может тут что-нибудь другое?..

И тут меня осенило: Припять — это ведь Чернобыльская атомная электростанция, взрыв там был в конце апреля! Вот так-так! Ну и влип же я — из одной зоны сбежал в другую!..

Я перебрался на насиженное место у заднего борта, уперся в борт ногами и закурил папиросу. Да, делишки! Что ж мне теперь делать? Назад — далековато, вперед — рентгенов нахватаешься под завязку. Хотя, всё не так уж и плохо. Радиации я не шибко боюсь, служил на атомной подлодке и ничего — не лысый и жена не жалуется. Приходилось даже реактор ремонтировать. Ну, не сам реактор, а какую-то там систему, труба в ней треснула, утечка была охлаждающей жидкости. Работали по полчаса. Одели меня в скафандр, сунули в руки тазик со спиртом — вперед! Тазик оставляли в «предбаннике», а когда возвращались из реакторного отсека, обтирали спиртом скафандр. В «предбаннике» я снял шлем и отхлебнул из тазика самую малость, на пару пальцев. Спиртуган чистый, градусов под сто, и в отсеке температура тоже под сто, вставило меня, дай Боже, через полчаса не только руками и ногами, а и языком еле ворочал. Выходит, что не из-за радиации, а из-за опьянения так мало работал каждый. Пили же все, потому что пьяного никакие нейтроны-протоны не берут. Меня во всяком случае не взяли и Мишку, другана моего, тоже: уже двух пацанов настрогал, как сообщил мне лет десять назад в письме. Эх, Мишаня, топать мне еще до тебя и топать, и неизвестно, доберусь ли. С такой прической как у меня трудно будет проскочить, самое лучшее — отсидеться где-нибудь пару месяцев, пока стану похож на нормального человека и милиция обо мне подзабудет. И безопасней этой опасной зоны ничего не придумашь.

А почему бы и нет? Радиации я не боюсь, к станции лезть не буду, не пацан — бестолково рисковать разучился; людей здесь нет, выселили всех, если верить газетам, уверен, что все шмотки и жратву с собой они не утащили, можно будет одежонку подобрать поприличней и чуток поднажрать мордень. Одна беда — опять под охраной жить буду, опять в зоне. Но теперь я ведь свободный человек: хочу — здесь живу, не хочу — свалю куда хочу.

Грузовик, набирая скорость, покатился по длинному спуску. Мимо нас просвистела встречная машина, первая за все время езды. Я привстал и увидел пятнистый, приземистый, похожий на надувшуюся лягушку бронетранспортер. Кажется, приближаемся к пункту разгрузки. Пора мне десантироваться. Я подождал, пока бэтээр скроется из виду, а мой грузовик, взбираясь на подъем, окончательно выбьется из сил и будет ползти еле-еле. Выпрыгнул удачней, чем запрыгнул, — с первой попытки! И сразу нырнул в придорожные кусты, успев заметить, что машина чуть вильнула вправо. Увидел меня военный или нет? Кажется, нет, по крайней мере, не остановился, покатил дальше, постепенно исчезая, будто всасывался в дорогу. Счастливого ему пути — семь километров асфальта под колесами! А мне — безлюдных тропинок, вроде той, что шла по лесополосе параллельно дороге. Я пошел по ней вниз: вниз всегда легче, а меня что-то на сон потянуло, сказывалась пробеганная ночь.

Солнце уже припекало вовсю, от ночной прохлады не осталось ни следа, даже в тени деревьев жарко, словно лучи отражались от земли, как от зеркала, и попадали под кроны. Сильно пахло цветами. Их тут — море. То-то коровам раздолье. Я бы с удовольствием попил местного молочка. Или ко крайней мере воды. Но даже паршивого ручейка нет, хотя обычно по дну ложбины какая-нибудь, пусть вонючка, но протекает. Пришлось перебивать жажду ягодами — гледом, кажется. Терпкие какие-то, от таких не только пить, а и есть перехочешь. Чтобы приглушить неприятный вкус во рту, я закурил папиросу. Идти дальше сламывало, я присел у кустов, потом прилег.

Эх, красота-то какая — солнце, небо голубое, чистый воздух, как бы чуть вспрыснутый цветочным одеколоном! И главное — свобода!

Я лег поудобней, лениво досмоктал папиросу и чуть не заснул. Нет, так нельзя: вдруг какая-нибудь сволочь заметит с дороги. Я, превозмогая лень, встал, нарвал травы, постелил между кустами, там, где кроны их почти смыкались. Завалившись на ложе из травы, отвязал от левой руки авоську с папиросами, положил рядом. Даже если и буду прыгать во сне, авоська не потеряется, значит, пусть отдохнет от меня.