Михаил Ляшенко - Человек - Луч Страница 59

— Красный цвет — хороший цвет, — перевел Тобука. — Ты дал мне красную шляпу, я тебе — красную раковину.

Нинка страшно жалела, что ее панамка не пользуется таким успехом.

По берегу тянулись длинные склады, крытые волнистым железом; на вершине горы в жарком мареве словно дрожала антенна радиостанции, а по скатам виднелись сквозь густую зелень белые домики… Там же, на горе, стоял дом побольше, который теперь занимал его величество король Биссы.

Города Фароо-Маро Бубырь и Нинка почти не увидели, потому что дорога в резиденцию Крэгса шла стороной. Вдоль дороги рос кустарник, а над его плотной стеной тянулись в небо полчища кокосовых пальм. Машина Крэгса, темно-оливковая сигара с поднятым парусиновым верхом, сквозь который солнце проходило так же легко, как вода сквозь сито, бежала по ослепительно белому коралловому песку; на нем, извиваясь, плясали белые тени качающихся пальм. Дышать было нечем; от зеленого тоннеля, по которому шла машина, тоже веяло зноем…

Дом Крэгса был полон чудес! Из всех углов на Бубыря и Нинку угрожающе скалились темные лица деревянных фигур, изображения, нарисованные на щитах и барабанах, огромные и страшные маски. Три большие комнаты были наполнены туземным оружием, украшениями и предметами домашнего обихода. Здесь были луки и стрелы, копья и наряды колдунов и много таких предметов, поглядев на которые даже Крэгс пожимал плечами и недоумевающе почесывал свой лысый череп.

Впрочем, Крэгс скоро занялся с профессором Паверманом и другими учеными неотложными делами по подготовке встречи Юры Сергеева, а ребята были поручены Тобуке, которому Крэгс особенно доверял.

Мускулистый, темно-коричневый Тобука даже во сне улыбался; Бубырь и Нинка прониклись к нему полным доверием. У Тобуки был только один недостаток: он ежедневно красил волосы, так что они у него были то огненно-красные, то синие, то зеленые, то желтые, и в первое время ребятам было трудно его узнавать. Зато, привыкнув, они, укладываясь спать, гадали, какого цвета будут волосы у Тобуки на следующее утро.

Заметив, что его волосы, его наряд, какаду вызывают постоянный интерес у ребят, Тобука, поправляя очки, объяснил:

— Я знаю три языка: малаитский, русский и английский. Я жил в Джакарте и Сиднее, пас скот в Южной Австралии, учился в Мельбурнском университете, пока меня не выгнали… Но всегда я носил свой костюм, назывался своим именем и помнил о своем народе! Среди нас есть такие, которые торопятся назвать себя Гарри или Джеком, натянуть штаны белого человека и остричься, как джентльмен. Но я и мои друзья нарочно носим свою древнюю прическу, свою повязку на бедрах… Чем она хуже штанов? Даже удобнее…

Бубырь и Нинка пришли в восторг от этой речи; Нинка расцеловала смущенного Тобуку, а Бубырь тут же ухватился за свои трусики и предложил Тобуке сменить их на повязку. Тобука обещал непременно поменяться, как только кожа Бубыря немного привыкнет к тропическому климату.

По мнению Бубыря, меняться можно было немедленно. Все они — Пашка на «Ильиче», Бубырь и Нинка на суше — чувствовали себя отлично. Даже Муха довольно весело переносила жару; впрочем, язык у нее свешивался до земли и при каждом удобном случае она забиралась в холодок.

На второй день после высадки Муха к вечеру исчезла.

— Удивительная собака! — возмущался Бубырь. — Она вечно исчезает! Даже здесь, в тропиках, в гостях…

Было ясно, что он считает это верхом неприличия.

— Может, она пошла от жары купаться, а ее съела акула или крокодил?

Нинка произнесла это свистящим шепотом, от испуга выкатив глаза. Лёня дрогнул было, но прибежал один из приятелей Тобуки и что-то ему рассказал, то и дело гулко хлопая себя по бедрам твердыми ладонями.

— Он говорит, — объяснил Тобука, — что ваш веселый пес гуляет по русской земле.

Ребята ничего не поняли, но Тобука жестом пригласил их идти за собой. Через несколько минут Бубырь и Нинка остановились, переглядываясь. Вместо кораллового песка под ногами мягко пружинила трава. Из нее выглядывали желто-синие иван-да-марья, колокольчики, ромашки. Рядом, между березами, желтела полоска овса. А по траве, мелькая черными лопухами ушей, носилась за воробьем одуревшая от восторга Муха.

— Все это прислали сюда ваши ученые, — объяснил Тобука.

— Как это они сделали? — спросил Бубырь, с удовольствием поглаживая колокольчик. Ни за что на свете он бы не сорвал цветок из этой рощи.

— Не знаю, — засмеялся Тобука. — Очень хотел бы знать! Узнаю!

Следующий день был воскресеньем, когда на Фароо-Маро, как и на всех островах, не принято работать. В этот день продолжали работать только ученые и советское торгпредство.

Позавтракав, Бубырь и Нинка пошли бродить под присмотром Тобуки, волосы которого на этот раз пылали ярко-оранжевой краской.

В тени рабочих бараков сидели, отдыхая, местные жители, как говорил Пашка, — те самые дикари, о которых в старых книжках рассказывались всяческие ужасы. Нет, они не варили человечину, не играли черепами, не мазали кончики стрел настоем таинственных ядов… Сидя прямо на земле, зажав между коленями плохонькие зеркальца, они мужественно брились раковинами, огромными ножами-мачете, а самые изнеженные — старыми безопасными лезвиями, зажав их между большим и указательным пальцами… Другие при помощи трехзубого гребня, сделанного из бетелевого орешника, расчесывали свои волосы, готовясь соорудить из них еще более причудливую прическу. Наконец, третьи, уже побрившись и утвердив великолепные прически, заканчивали туалет, черня сапожной мазью порыжевшие на макушке волосы… При этом они непрерывно очень весело беседовали, дурачились, хохотали; особенно отличался один весельчак с серьгами из спичечных коробок, пропущенными в три дырки уже бесформенной мочки уха. Спичечные коробки привлекали восторженные взгляды его товарищей. Бубырь тоже позавидовал: таких картинок у него не было…

Потом Бубырь и Нинка попали на плантацию кокосовых пальм, где громады холодно-серых стволов с полосами колец на месте опавшей листвы стремились вверх почти на двадцать метров… Гроздья коричневых орехов, каждый величиной с футбольный мяч, с ярко-рыжими хвостами древесного волокна, грозили свалиться вниз. Такой орех мог не только набить здоровую шишку, но, пожалуй, проломить голову. Впрочем, это опасение тотчас покинуло Бубыря, так как он вспомнил, что сок и мякоть кокосовых орехов необыкновенно вкусны, а легкий, на английский манер завтрак совершенно не удовлетворил нашего путешественника.

Тобука очень старался хорошо говорить по-русски, но ребята не всегда его понимали. Еще хуже было то, что Тобука совсем не понимал их. Сколько бы ни говорили Бубырь и Нинка, как бы они ни коверкали слова, ни шептали и ни орали, Тобука только улыбался и, сверкая удивительными зубами, повторял: