Харлан Эллисон - Миры Харлана Эллисона. Том 1. Мир страха Страница 6

Селигман не был ни ученым, ни механиком. Но решительность, руководства по ракетным двигателям и чудо, благодаря которому сохранился единственный полуразобранный корабль с исправной ходовой частью, обеспечили ему средства для того, чтобы покинуть эту обитель смерти.

По внешней лесенке он поднялся к открытому проверочному люку. Это оказалось нетрудно даже без фонаря. Пальцы забегали, ощупывая сложную систему проводов, ведущих к узлам двигателя, проверяя и перепроверяя, в меру его познаний, исправность и надежность механизмов — насколько можно было говорить о надежности того, что собрано его неопытными руками.

Теперь, когда все было готово и оставалось провести только эту стандартную проверку да запастись провизией на дорогу, выяснилось, что предстоящий путь пугает его даже больше, чем перспектива остаться в одиночестве до самой смерти — а когда она придет, при теперешней-то его жизнеспособности, он и понятия не имел.

Как примут там трансформированного человека?

Не отшатнутся ли в инстинктивном страхе с недоверием и отвращением?

Или я выдумываю отговорки?

Вопрос всплыл в мозгу внезапно, сбив уверенный ритм проверки. Неужто он намеренно оттягивает день старта все дальше и дальше? И все эти проверки, другие проблемы — не более чем улонки? Мысли смешались, заболела голова.

Селигман с отвращением одернул себя. Проверки необходимы, в любом из справочников, разбросанных по полу машинного отделения, черным по белому написано.

Руки дрожали, но та же сила, что вела его все два года, заставила довести проверку до конца. Работу на корабле он закончил, лишь когда над ошметьями былого Нью-Йорка забрезжил рассвет.

Не останавливаясь — не время подгоняло его, подгоняли раздирающие сердце сомнения, — он спустился и принялся грузить ящики с провизией. Они были аккуратно выстроены у лифта, который приводился в движение вручную. Лифт починил тоже он. Эбонитовые контейнеры с концентратами и баллоны с жидкостями, добытые с таким трудом, выглядели внушительно и даже как-то озадачивали.

«Главное — пища, — сказал он себе. — Если я доберусь туда, откуда вернуться будет уже невозможно, и тут кончится еда, шансы мои — нулевые. Придется подождать, пока удастся запасти побольше продуктов». Он прикинул получалось, что понадобятся месяцы, а то и еще год, чтобы по разоренным магазинам, какие есть хоть на мало-мальски доступном расстоянии, собрать достаточно припасов.

Найти пропитание в городе, из которого он ящик за ящиком вывозил съестное на тележке к кораблю, становилось все труднее. Как-то он отметил, что вчера не ел.

Вчера?

Селигман был настолько занят последними приготовлениями, что о еде и забыл. Что ж, такое и раньше случалось, даже до катастрофы. С усилием перебирал он в памяти день за днем, пытаясь вспомнить, когда ел последний раз. И тогда все стало ясно. Правда обрушилась как снег на голову и начисто отмела все изобретенные им предлоги для задержек. Он не ел три недели.

Конечно, Селигман это знал. Но знание это было похоронено так глубоко, что даже толком и не пугало. Он отмахивался от правды — ведь когда отпадет эта последняя, якобы непреодолимая, проблема, ничто, кроме собственной его несостоятельности, отлету препятствовать не будет.

Вот она, истина во всей красе. Эксперименты и радиация сделали его не просто устойчивым к мелким неприятностям. Он больше не нуждался в пище! Эта мысль поразила, а еще потрясло то, что он не распознал этого раньше.

Ему приходилось слышать об анаэробных бактерияx и о дрожжевых грибках, способных получать энергию из других источников, без нормального окисления пищи. Условия, в которых жизнь обычных организмов невозможна, для них вполне приемлемы. Не исключена даже возможность прямого поглощения энергии. По крайней мере, он не ощущал ни малейшего признака голода, даже после трех недель изнурительной работы натощак.

Возможно, надо взять с собой какое-то количество белков для восстановления тканей. Но что до груды ящиков со съестным, нагроможденных вокруг корабля, то в них не было надобности.

Теперь, поставленный перед фактом, что причина всех задержек — в страхе перед самим полетом и что больше ничто не мешает ему отправиться хоть сейчас, Селигман вновь почувствовал в себе былые силы. Теперь он был полон решимости поднять корабль в воздух и двинуться в путь.

Уже смеркалось, когда Селигман закончил наконец последние приготовления. На этот раз поводов для задержки он не искал. На то, чтобы подобрать и упаковать необходимые ему белки, потребовалось время. Но теперь он готов. На Земле его больше ничто не держит.

Прощальный взгляд вокруг. Особой сентиментальностью Селигман не отличался, но надо же быть готовым к тому, что кто-нибудь где-нибудь спросит: «А как она выглядела — под конец?»

Зря он все-таки это сделал. До сих пор Селигман ни разу по-настоящему не смотрел на свой стерильный мир — за все два года, пока готовился его оставить. Жизнь в мусорной куче входит в привычку, довольно скоро перестаешь замечать окружающее.

Он поднялся на корабль, тщательно задраил люк. Кресло готово, к упругому глубокому сиденью и спинке прилажены ремни. Сел, опустил укрепленный на шарнирах экран пониже, к лицу. Затянул на груди верхний ремень, защелкнул тройной замок.

И вот, озаренный немеркнущим сверхъестественным ореолом, Селигман в полуосвещенной кабине корабля, которому он даже не удосужился придумать имя, тянется к вмонтированной в ручку кресла кнопке Зажигания.

Так вот какую картину унесет он с собой на небеса. Горькая эпитафия загубленному роду человеческому. Никаких предупредительных сигналов; кому теперь это нужно? Призракам? Земля мертва. Ни былинки, никакое, пусть самое крошечное, живое существо не закопошится в норке, пусто в затянутом пыльным саваном небе и даже, хоть он и не проверял, в глубине Каймановой впадины. Только безмолвие. Кладбищенское безмолвие.

Он нажал кнопку.

Корабль завибрировал, начал подниматься. Где величественность былых стартов? Ход неровный, двигатель чихал, отрывисто кашлял. Кабину сотрясала дрожь, дрожали и кресло, и пол, вибрация передавалась телу. Селигман понял: что-то неладно.

Сполохи пламени не такие яркие и ровные, как бывало, и все же корабль шел вверх, набирал скорость. Вот он поднялся выше в запыленное небо, и корпус засветился.

Перегрузка вдавила Селигмана в кресло, но слабее, чем он ожидал. Просто не вполне удобно, вовсе не мучительно. Ну да, конечно, ведь от предшественников он немного отличается.

Корабль продолжал продираться сквозь земную атмосферу. Корпус стал оранжевым, потом вишневым, потом соломенно-желтым — охлаждающие установки сражались с яростно ревущим пламенем.