Юлия Зонис - Геном Пандоры Страница 6

– Не важно. Вы поняли, о чем я говорю. У моего снадобья есть недостатки. Коктейль нестабилен – это раз, разрушает психику юзеров – это два, и позволяет одновременно контролировать лишь одну химеру – это три.

– И вы предлагаете…

– И я предлагаю приникнуть к источнику. К ориджину, так сказать.

– Вы говорите о…

– Я говорю о Саманте Морган. Мне известно, что она использовала свою ДНК для создания химер. То, что объединяет всех монстров, – это участки из генома Морган. – Бывший ученый взглянул на собеседника. Маска кивнула, и Вечерский продолжил: – В состав «Вельда» входит РНК химер. Но если взять те последовательности, которые имеются у каждой из сконструированных Морган тварей, вы обретете способность контролировать любую химеру. Или всех их одновременно. Сто, тысячу, миллион… насколько хватит мощи вашего разума. К тому же в присутствии ориджина «Вельд» стабилизируется, так что сумасшествие вам угрожать не будет. Власть над монстрами без риска стать одним из них – представляете, какая это сила? Вы сможете создать собственную армию. Стать правителем мира. Или его спасителем, мессией, если это вам больше по душе… Все, что мне потребуется, – люди и снаряжение, чтобы найти Морган.

Дориан, в продолжение разговора стоявший у стены, пересек комнату, сел в кресло и опустил подбородок – или, вернее, нижний край маски – на сцепленные кисти.

– Так вам все равно, Алекс?

– Что «все равно»?

– Все равно, стану я деспотом или мессией? Вы готовы предоставить мне такую власть, не зная наверняка, для чего я ее использую?

Вечерский наклонился вперед в своем кресле, всматриваясь в маску, пытаясь – безнадежно – разглядеть за ней лицо. Не разглядев, хмыкнул:

– Я торговец наркотиками, Дориан. Точнее, одним, но самым дорогим и самым мощным наркотиком. И вы апеллируете к моей морали?

– Нет. Мне просто интересно. Интересно, как вы мыслите. Поэтому давайте на минуту отвлечемся от дел и поговорим о личном. О вас. Вы любили Морган?

Зверь останавливается на городской окраине и принюхивается. Пахнет добычей, пахнет свежей кровью. Через молодую рощицу, выросшую на месте парковки «Коско», стая диких собак-канивров гонит молодого оленя. Олень уже ранен, но пока не сдается – он оторвался от преследователей и, прихрамывая, мчится к реке. Горячий и сладкий запах тревожит зверя. В другую ночь он разогнал бы псов и сам вонзил бы зубы в трепещущий загривок, но теперь надо спешить. Рыкнув, зверь срывается с места и бежит, все набирая скорость. Вой стаи и хрип погибающего оленя остаются позади, а впереди – только дорога и Зов.

В первую секунду Вечерский опешил, а затем разозлился, но быстро подавил злость. Просто Бессмертный Дориан опять играет. Они играют всегда, всюду и всеми, играют людьми, андроидами, химерами и даже собой. Новый подвид человека: Homo Ludens, Человек Играющий.

– Вам нет до этого дела.

– Ошибаетесь, – вкрадчиво произнес хозяин. – Есть. Это ведь вы, Алекс, просите у меня деньги и людей в обмен на некое предполагаемое могущество. Но ваш философский камень, «Вельд-два», или как вы там его назовете, то ли будет, то ли нет, а раскошелиться я должен уже сейчас. Притом без всякой гарантии на получение прибыли – Морган искали многие, но не нашел пока никто. С другой стороны, вы мне интересны, а для удовлетворения интереса я готов рискнуть. Поэтому я предлагаю вам сыграть.

«Вот так сюрприз», – с мрачной иронией подумал Вечерский. Чего-то подобного и следовало ожидать, а он, дурак, не подготовился. Ко всему подготовился, а вот к кошачьим игрищам – нет. Плохо. Совсем плохо, плохо не потому даже, что исход дела зависит от прихоти скучающего психопата, а потому, что, зная вводные, он, Вечерский, не просчитал этот вариант.

– Сыграть во что?

– Вы были в бойскаутах? Очень американская штучка – бойскауты, почти как яблочный пирог и «Волмарт»… Ах, впрочем, что же это я? Вы ведь из России, значит, не бойскаут, а пионер…

Вечерский устало прикрыл глаза.

– Дориан, я родился в девяносто пятом. Как вам отлично известно, никаких пионеров тогда давно уже не было.

– Хорошо, – покладисто согласился Бессмертный. – Вы не были в бойскаутах и в пионерах тоже не были, но, возможно, слышали про игру «Правда или поступок»?

– Да, слышал.

– Отлично. Сыграем. Тот из нас, кто откажется отвечать на вопрос или сделать то, что предложит другой игрок, проиграл. Если проиграю я, вы получите людей и экипировку для вашей экспедиции.

– А если я?

– Если проиграете вы – я вас убью. Прямо здесь и сейчас. Согласны?

«Да он совершенно чокнутый, – с холодком в груди понял Вечерский. – Он, казавшийся мне самым вменяемым из второго поколения, ничуть не лучше остальных. Интересно, если я соглашусь на его условие и проиграю, в какой зачет в какой безумной таблице пойдет моя смерть? Или у них нет таблиц? Или они играют не ради спортивного интереса даже, а из чистой любви к искусству? Или еще хуже – от скуки?»

– Я согласен, – сказал Вечерский.

Маска захлопала в ладоши, как малыш при виде рождественской елки.

Перед зверем протянулся мост. Длинный мост, под которым грохочет река, но грохот реки перекрывает рев огромного водопада. Над двойной его белой громадой стоит облако водяных капель, и зверь фыркает – он не любит воду. Мост забит машинами. Мертвыми машинами, проржавевшими во влажном воздухе. Ржавчина и труха. Зверь фыркает еще раз и вспрыгивает на крышу ближайшего автомобиля. Крыша едва не проламывается под его тяжестью. Когти царапают железо, и железо жалобно скрипит – но зверь уже перескакивает на соседний пикап, и несется дальше, дальше, под хруст и ропот крошащегося металла. Дальше, туда, где чернеют развалины казино, где нет ни одного огня – лишь белые крапинки звезд, размытые и тусклые в облаках водяного пара.

– Одно дополнительное условие. Если выбираем «поступок», вы не можете попросить меня финансировать вашу экспедицию, а я не могу попросить вас размозжить голову о стену. Вообще, давайте так – все, что мы потребуем сделать, должно быть сделано в пределах этой комнаты.

– Хорошо, – нетерпеливо согласился Вечерский. – Кто начинает?

– Начинаю я. И, извините, я уже задал вопрос, так что придется нам слегка отступить от правил. Считайте, что вы выбрали «правду». Итак, вы любили Морган?