Александр Авраменко - Бездна Страница 6

— Хорошо. Тогда, господа, приступим.

— Приступим…

Через месяц в Британской Империи премьер-министр Уинстон Черчилль, до этого можно сказать, спавший на своём посту, развил бурную деятельность. Оживился и Даладье во Франции. Неожиданно с громким заявлением выступили доселе нейтральные САСШ. Президент Рузвельт объявил о своей поддержке маленькой Финляндии, на которую напал громадный русский медведь. А в Германии глава разведслужбы адмирал Канарис стал класть на стол Гитлера документы, из которых неопровержимо свидетельствовало, что Красная Армия — колосс на глиняных ногах. И она НЕСПОСОБНА справиться даже с крошечной Суоми… В СССР же антисоветское подполье принялось ЗАТЯГИВАТЬ войну всеми способами…

Глава 4

Лондон. Париж. Вашингтон

Бывший поручик бывшего Войска Польского Виктор Бешановски уныло тащился по промозглому Лондону сквозь густой осенний туман. Работы не было. Казарма для беженцев, место в которой он получил по знакомству, опостылела. Опять постный ужин из овсянки на воде, стакан вонючего виски, цветом напоминающего мочу, перед сном, вместо кристально чистой «можжевеловой». А потом беспрерывно ворочаться на жёсткой солдатской койке под бумажным одеялом под стоны и храп соседей по комнате. И это ему, насчитывающему десятки владетельных щляхтичей в своём роду, знающему свою родословную чуть ли не от первых польских князей! Родственнику самих Радзивиллов![16] А ведь ещё полгода назад жизнь казалась такой чудесной… О, это волшебное лето тысяча девятьсот тридцать девятого! Он был тогда прикомандирован к корпусу специального назначения, занимавшимся очисткой польских земель от вонючих швабов. О, как они тогда славно провели время! Бешановски невольно прикрыл глаза от удовольствия, вспомнив, как они жгли фольварки, грабили хозяйства, пороли и вешали тех, кто осмеливался хотя бы косо взглянуть на гордых уланов… Он вспоминал, как на одном из хуторов они загнали хозяев в амбар и сожгли их живьём, наслаждаясь криками горящих заживо стариков и детей. А его славные бойцы растянули на земле молодых хозяйских дочек и всей ротой доказывали им превосходство настоящих поляков над их вонючей немецкой кровью…[17] Да, славное было время… Он был красив, богат и успешен, быстро продвигался по службе. Подумать только — в двадцать лет он уже поручик. Ещё год, два — и капитан, а там и до полковника недалеко… Когда он ехал на своём арабском жеребце по Маршалковской,[18] все паненки посылали воздушные поцелуи молодому красивому офицеру, а их глаза… О, их глаза обещали небесное наслаждение доблестному шляхтичу…

Бывший поручик бывшего Войска Польского сплюнул с досады на грязную брусчатку и поёжившись, ускорил шаг… Несмотря на поздний час в казарме было шумно. Что-то празднуют? С чего бы это вдруг? Недовольно передёрнув плечами Бешановски дёрнул ручку двери алюминиевого барака и шагнул через порог.

— О, Виктор! Вы вовремя! Пейте!

Толстый сосед по койке, изводивший его запахом своих носков, вдруг сунул в руки стакан настоящей водки. С чего бы это вдруг такая щедрость? Но толстяк радостно затараторил:

— Вы не поверите, пан Бешановски! Честное благородное слово настоящего шляхтича — это чудо! Честное благородное! Да вы пейте, пейте!

Виктор не стал отказываться и залпом осушил стакан, торопливо зажевал услужливо поднесённым ему куском настоящего(!) шпика, выудил из кармана смятую пачку сигарет и закурил от поднесённой ему зажжённой спички.

— Пан Бешановски, с сегодняшнего дня мы все вновь на службе. Ура!

Поручик Войска Польского, уже снова настоящий, не сразу осмыслил услышанное, наслаждаясь забытыми уже вкусами и ароматами, но когда его мозг переварил информацию, глаза поляка выпучились и едва не выпали из орбит:

— Что?

— Да-да, пан Бешановски! Наше Правительство в Изгнании издало указ о призыве всех бывших поляков на военную службу. Причём все офицеры получают повышение на один чин! Ура! Всем приказано явится на призывные пункты для получения назначения на должность, обмундирования, и самое главное, пан Виктор, аванса! Представляете — аванса! Целый фунт! Целый фунт в неделю, пан Виктор! Новенький британский фунт! Пока вы отсутствовали, к нам явился британский лейтенант, переписал всех, вы не волнуйтесь, пан Виктор, вас мы тоже внесли в список, и приказал всем явиться завтра к восьми утра к коменданту лагеря. Нашего лагеря. А затем выдал деньги. Аванс, пан Виктор, аванс!

— А где мой фунт стерлингов?

Его глаза загорелись алчным огнём…

— О, пан Виктор, вы не беспокойтесь, ваши деньги целы. Поскольку вас не было, то лейтенант не дал нам денег на вас, и сказал, что вы сможете получить их завтра у коменданта…

Гулянка затянулась далеко заполночь. Подвыпившее панство разошлось не на шутку, воздух сотрясали воинственные кличи, вроде: «Ещё польска не сгинела! Да погибнут наши враги, схизматики, та москали! Огнём и мечом изничтожим немцев и русских!» …Были тосты во здравие господина Первого лорда Адмиралтейства Британии, во славу французского оружия, Бешановски, решив блеснуть эрудицией, долго и путано говорил о славном боевом пути польских улан под командованием великого Наполеона, дошедших до Москвы. Его речь была встречена бурными возгласами захмелевших шляхтичей, забывших, чем кончил французский завоеватель в России…

Утром поручик с трудом поднялся. Если бы не мысль о вожделённом фунте, то он бы наплевал на всё и остался лежать на койке. Но, во-первых, не протрезвевшие за короткое время сна соседи по казарме ужасно храпели. Во-вторых, поскольку гуляли прямо там, где и спали, то едкое амбре, состоявшее из смеси запахов табака, пота, а так же ясновельможной блевотины вызвали жуткую головную боль, и пан Бешановски с трудом, но встал. Затем заставил себя одеться, как смог, побрился, не раз порезавшись трясущейся с перепоя рукой, и, наскоро залепив ранки кусками газеты, направил свои стопы в домик коменданта лагеря польских беженцев, где, наконец, смог получить свой вожделенный фунт стерлингов…

Примерно в это же время в кабинете французского премьер — министра Даладье раздался звонок. Это был старый друг министра, а теперь — первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль.

— Эжен? Это я.

— Рад слышать тебя, Винни.

— Ты получил то, о чём говорили в зимнем саду наши общие друзья?

— О, да.

— И что ты думаешь?

— В данном случае могу сказать тебе откровенно — они платят мне, как и тебе, впрочем, не за то, чтобы мы думали. Думают они. А мы — воплощаем в жизнь их думы.