Андрей Лазарчук - Мы, урус-хаи Страница 6

Следовало так обидеть врага, чтоб взъярился, чтоб багрец ему взор и разум застил.

На четырнадцатый день Мураш всё рассчитал – и решился.

13

Вниз по течению Пустыки – вёрст двадцать от полуночного уреза Моргульской долины – начинается Глинопесь, неудобьсельная чересполосица длинных узких озёр, болот, песчаных кос и глиняных отрогов. В давние времена, когда Итиль был в силе и Черноземье ему дань платило, когда серебром, а когда и кровью, – затеялись итильские каганы соорудить через Глинопесь дамбу, а над Пустыкой навесить мост. Зачем оно им сдалось, непонятно – на том берегу Пустыки до самых Окоёмных гор густые леса; брёвна, может, хотели возить? – так в самом Итиле леса не хуже. В общем, осталась дорога в никуда, но прохожая вполне себе и даже проезжая. И мост цепной на совесть скован, держится. Зовётся почему-то: Каинов мост.

Дорога от Моргульской долины к дамбе есть короткая – не через тракт и потом старую торцовку, а почти напрямик, по пересохшей тальниковой старице, под невысоким глиняным обрывом. Ну, каким там невысоким – в пять ростов, местами и в десять…

И, сбив вечером заставу у мосточка по закатную сторону от тракта и захватив большой богатый хутор (к старым хозяевам-итильцам пристраивались гонорские родственнички, рядком их так и повесили – почти всех), Мураш и Барок разыграли перед дедом и внуком, которых как будто бы не нашли в курячьем загоне, ссору: куда, дескать, идти дальше. И Мураш победил, доказав, что идти надо на Глинопёсь, на Каинов мост.

Тщательно все шумели, чтоб не слышно было, как дед-шархун с внуком кур куролесят да потом через забор на конюшню лезут…

А когда ускакали те, Мураш оставил Рысь с остатками её десятка – всего четверых, чтобы под утро хутор запалить, а самим отползти в сторонку и затаиться, и повёл остальных к той дороге по пересохшей старице. Все лопаты и заступы, что на хуторе были, разобрали, мешки пустые, сколько нашли, да ещё горбылей от забора поотрывали – чтоб у каждого было по горбылю, а кто сильный – то и по два.

14

Делали так: в ночи, почти на ощупь, копали в обрыве длинную нишу – два локтя в высоту и четыре – в глубину. Глина, слежавшаяся да сырая, подавалась плохо, но – копали, аж пар валил. Десять человек Мураш отрядил за тальники собирать окатыши да гальку в мешки. Уже по сумеркам – разложили в глубине ниши просмолённые колбаски дробнуго зелья, проковыряв их там, где Барок велел, горбылём оградили, по эту сторону горбыля в мешках хуторских положили окатыши да гальку. Глиной забросали-замазали – ничего не видно.

Немаленькая работа сделана – почти двести шагов длиной ниша получилась. С галькой немного промахнулись, и под конец уже бегали-таскали просто так, без мешков, в подолах…

Зажигать должен был Барок сверху, с обрыва. Прокопал от ниши колодец узкий с воронкой наверху, под колодцем зелье распушил. Туда, в колодец, должен он будет бросить смоляной шарик горящий – заранее заготовил.

Ну а там – как повезёт.

15

Повезло.

Только разложил Мураш сотню свою за тальники да сверху проверил, не видно ли, – показался дозор пеший. Мураш распластался и чуть попятился даже, ну его, этот дозор, пусть бежит. Лежал и слушал.

Мягко пробежали, быстро, без одышки.

Гельвы.

Стал ждать.

Вот и колонна…

Эх, вот же ж не додумали! Надо было собойный очак растеплить и после от него огонёк делить. А Барок масляную лампадку ладонью огораживал, и в последний миг возьми, да и опрокинь. Ну, не совсем в последний, однако ж…

Заторопился Барок, чиркнул огнивом. Ещё и ещё. Тихо выразился.

От пота рабочего отсырел трут.

Бежит колонна. Гельвы не любят ездить верхом – а вернее, коники не любят гельвов, бесятся под ними. Зато гельвы бегают под стать верховым. Мураш знал: на средних статей лошадёнке он гельва накоротке обгонит, конечно. Но за дневной переход так на так может выйти. А ежели гнать без передыху, то гельв верхового загонит. Сам никакой после этого будет, бери его голыми руками, но – загонит.

Свой трут перебросил он Бароку. Тот торопится, не попадает искрой. Огниво же – оно любит, когда его спокойно пользуют…

Попал. Вскурился дымок.

Щепицу смоляную, а теперь…

Выскользнул шарик из пальцев и канул.

Кисет тряхнул – высыпались другие. И – мимо руки.

Всё. Пробежит сейчас колонна…

И тогда за тальниками встали Савс, Тягай, Дрот, ещё двое новиков, Мураш в затемнении имён вспомнить не мог, натянули луки, пустили стрелы…

Это с гельвами-то тягаться в лучном бою!

По короткому крику колонна стала, как один человек (а не слышно, в мягких сапогах бесшумно бегут, и если б не проглядывал Мураш сквозь густую траву, ничего бы не понял; разве что смысл криков Мураш различил бы ухом), налево развернулись, в две шеренги встали, одна шеренга на колено, другая стоя, луки вздеты, стрелы легли – и тетивы хлопнули, как волна на берег ложится: от хвоста колонны к голове громкое «шшших!» прокатилось. И тут же поднялся Барок. Лук напряг, а на луке огненная стрела дымком да искрами плюётся.

С гельвами тягаться в лучном бою…

Сразу несколько стрел пришли в Барока – снизу вверх, под стёгань. Но и Барок свою стрелу выпустил…

Сначала белый дым да синий огонь вылетели столбом – как раз перед Бароком, и он медленно-медленно в этот дым клониться стал. А потом глухо ухнуло – и взревело вдруг страшным рёвом, коротко, но так мощно, что земля вылетела из-под ног, и там, внизу, где была дорога и гельвы на ней, сделались дым и мрак.

И Мураш, не помня себя, слетел по обрыву, держа меч на отлёте…

16

Ну, надо было повременить. Уже неслись, как поток по камням, ныряя в тальники и выпрыгивая высоко, его вои – с присвистом, с гиком, с «Хай-хай-хай!» – но ещё шагов сто до них было…

Никогда Мураш такого под ногами не видел, но и гельвы выжившие тоже – снуло шевелились, тыкались мимо. Трёх рубанул Мураш, пока не встали перед ним другие трое – наверное, чуть одыбавшие. Перешагивая через мёртвых, которые ещё ворохались под ногами, и оскальзываясь на крови и дерьме – закружились медленно, опасливо, но и опасно – ох, знал Мураш умения гельвов биться, меч у них лёгкий, гибкий, клинком защищаться надо умеючи, а то обтечёт твой клинок гельвская сталь, и нет руки. Один на один с ними выходить, и то тяжко, думать надо, а тут – против троих.

Но были гельвы всё ж битые и ошеломлённые, а Мураш… что-то подхватило Мураша и понесло.

Таким оно и бывает, упоение боем – хватает и несёт, и ничего тебе не страшно, и сил только прибывает, и удары проходят все. Он положил изумлённых двоих – и положил бы и третьего, но остриё жёстко легло на остриё, и сломались оба меча.