Дмитрий Биленкин - Ночь контрабандой (сборник) Страница 6

— У тебя тоже стали часы? — шепнул я Мизгину.

— Нет, — ответил он, скашивая взгляд на запястье. — А что? История с зеркалами, по-моему, любопытней.

— Ты заметил?

— Tсc… — прошипел демонолог, не оборачиваясь.

Скупо освещенные половицы хрустели под нашими шагами. В тенях ниш по обеим сторонам прятались уродливые статуи индийских богов. В их глазницы, видимо, были вставлены стекляшки, так как статуи провожали нас угрюмым, поблескивающим взглядом. Под высоким стрельчатым потолком клубилась тьма. Вся эта дешевка начала раздражать меня, но я не мог забыть зеркал, часов и серо-синего лица демонолога.

Мы куда-то свернули. Тут не было электричества, но в окна светила луна. Где-то вдали, неясно где, что-то гудело, как в трансформаторной будке. Я усмехнулся. В какой трепет мог привести даже этот неясный звук мистически настроенного человека! "Слабо, слабо", — подумалось мне.

Демонолог остановился.

— Ваша комната здесь. Ваша, — он повернулся к Мизгину, чуть подальше.

Я отворил дверь. Комната как комната. Ее заливал яркий свет молочных плафонов, ослепительный после темноты коридора. Никаких занавесей, штофных пологов, кроваво-черной обивки и тому подобных аксессуаров, создающих определенное настроение, здесь не было. Вполне современная мебель, голые, оклеенные светлыми обоями стены, начищенный до зеркального блеска паркет, гладкий низкий потолок, забранные деревянной решеткой батареи отопления под окном.

— Кнопка здесь, под выключателем, — показал демонолог.

Его лицо снова имело обычный цвет. Ничего сатанинского не было и в глазах. Они смотрели сонно, лишь за черным отверстием зрачков скользил красноватый отблеск, нередкий у животных и почти никогда не встречающийся у людей.

— Спокойной ночи, — вежливо кивнул он и плотно притворил за собой дверь.

Я внимательно оглядел комнату, но и при повторном осмотре необычного в ней оказалось не больше, чем в любом гостиничном номере. Диван, кресло, журнальный столик, несколько стульев, на стене натюрморт с тремя апельсинами в натуральную величину.

У меня появились кое-какие соображения, пока нас вели сюда, но теперь, при виде этой банальной комнаты, они рассеялись. Все было элементарно просто: зеркала были чуть повернуты — такие вещи не всегда определишь сразу, — лицо демонолога изменила полутьма, а часы…

Я покрутил завод. Секундная стрелка дернулась, но тотчас снова замерла. Ясно, часы некстати сломались.

Было очень-очень тихо. За широким окном открывался голый пустырь, синевато освещенный луной. Надвигалась глупая, скучная ночь.

Меньше всего я, конечно, испытывал страх. Тут не до страха, когда ругаешь себя за глупость и злишься на обман.

Походив немного, я присел на диван, затем встал и приблизился к картине. В живописи я разбираюсь плохо. Но, по-моему, это была бездарная мазня. Тут и разглядывать было нечего — ненатуральные кирпично-красные апельсины на глухом черном фоне, и только в правом нижнем углу два-три зеленых мерцающих мазка, должно быть подпись художника.

Чем бы еще заняться? Я взялся было за книгу, но мне не читалось.

Улечься спать мешал раздражающе яркий свет. Слишком яркий свет. Источник был всего один, хотя и разделенный на три плафона.

Я подошел к выключателю. Он был трехпозиционный, то есть поворотом рычага я мог гасить плафоны по очереди. Итак, условия договора соблюдались честно. Призраки — не более чем игра воображения, подогреваемая темнотой, и появление электричества не случайно так быстро уменьшило число россказней на потусторонние темы. В сущности, оно заметно оздоровило людскую психику. Нелепо было бы ожидать, что сейчас, при мощном свете ламп, пока я стою спиной к комнате и поле моего зрения ограничено, там возникнет нечто призрачное или бесформенное…

Я резко обернулся и вздрогнул. Диван явственно прогнулся как бы под тяжестью тела, я даже услышал скрип пружин. Это был вообще первый звук, который раздался в комнате. Но на диване, естественно, никого не было.

Я тотчас пересек пустое пространство и решительно сел на диван, ощутив все же на мгновение робость, когда моя рука прошла над вмятиной. Потом я встал и рассмеялся про себя. Конечно, это была вмятина, которую я же и оставил. Их теперь было две — сиденье простонапросто хранило отпечатки тела, чего я не мог предполагать заранее, так как диван был новым.

А нервы у меня все-таки напряжены…

И тут я почувствовал на себе чей-то взгляд. Впечатление было чисто интуитивное, потому что некому было смотреть на меня в ярко освещенной комнате, некому было спрятаться среди голых стен.

Передернув плечами, я приказал себе успокоиться и думать о чем-то другом. Я сел, но против воли стал обшаривать глазами комнату, так как подсознательно продолжал чувствовать на себе взгляд.

Это было невыносимо! Я должен был найти — не привидение конечно, — предмет, который вызвал во мне столь странное ощущение. Во что бы то ни стало!

Непонятно, как я не заметил его сразу… Глаз был. Зеленоватый, насмешливый, он смотрел на меня с картины и, казалось, даже подмигивал.

"Надо лечь спать", — сказал я себе, приближаясь к картине и разглядывая те самые зеленоватые мазки, которые составляли подпись художника, но издали производили впечатление глаза.

Что-то хрустнуло под ногой. А, черт! Я подпрыгнул. И чье-то дыхание коснулось моего затылка.

Медленно, не теряя рассудка, я повернул голову. Причиной дуновения оказалась приоткрывшаяся дверь.

Я со злостью толкнул ее, но, уже затворяя, заметил одну поразительную несообразность. Свет всегда образует луч, тогда как мрак — никогда; но здесь все было наоборот: не свет проникал из комнаты в коридор, а мрак из коридора в комнату!

Прежде чем я осознал это, дверь с жалобным всхлипом обрубила луч мрака, и он упал в виде черной ленты, которая немедленно всосалась в пол, точно жидкость, образовав на нем гладкую черную полосу. Вдруг ослабев, я привалился к двери. Полоса дернулась и очертила замкнувший меня круг.

"Не переступай!" — раздалось сзади.

Я шарахнулся из круга. Он исчез, и тотчас во мне все взвыло от нестерпимого, тошнотворного ужаса. Неистово запылали лампы. Липкий холод обдал меня с головы до пят. Я метнулся, раздираемый ужасом изнутри, из самых глубин подсознания, из вибрирующих нервных клеток, из бессмысленных взрывов обезумевшего инстинкта. Что-то с шумом упало, дзинькнуло стекло, и прямо передо мной вырос проем окна, откуда смотрело белое, искаженное, перекошенное — мое лицо!

Я отпихнул его ладонями, отскочил, но и сзади тоже было мое лицо, много лиц, все смотрели со стен, как из зеркал, и свет пылал неистово, беспощадно, до последней черточки показывая мне в призрачных отражениях, как корчится, гримасничает, прыгает мое лицо. Я кинулся на них, сжав кулаки.