Георгий Гуревич - Приключения машины Страница 6

И я понял, что этот молодой человек сделает еще очень много в своей жизни. Так часто встречаешь людей, которые додумаются до какого-нибудь пустячка и кричат везде о своих заслугах. А Ходоров умалял действительные заслуги, значит он мог уйти далеко вперед. И так ли важно, что он относился к породе неумелых, не привыкших колоть дрова, не научившихся распоряжаться людьми. У него была своя задача в жизни, и он справился с ней прекрасно.

- Машины не боятся среды, - продолжал Ходоров. - В этом их главное достоинство. В дальнейшем мы сделаем машины для безвоздушного пространства, для огня, для сверхвысокого давления. Можете быть уверены - и в глубинах Земли и на окраинах Солнечной системы вскоре будут работать самодвижущиеся машины, действующие по программе.

Но здесь интересный разговор прервала Казакова, та женщина-гидролог, которая так переживала столкновение с кальмаром.

- Товарищи, сейчас ужин, отдых. Хотя бы за ужином забудьте о делах.

Сысоев поддержал ее:

- Да-да, рабочее время истекло. Оставим дела до утра.

Я замолчал. Никогда я не понимал этой застольной вежливости. Почему не говорить о делах, разве работа - скучная обязанность? Я, например, бывал в экспедициях, могу рассказать о них бездну поучительного. В геологии я знаток, тут меня можно слушать с пользой. О музыке, о стихах, о любви и прическах я рассуждаю, как все. Кому же это нужно, чтобы я повторял общеизвестные истины?

И сразу после ужина я ушел. Я лег в постель, укрылся чистой простыней, с удовольствием вытянул ноги, закрыл глаза. Перед глазами сразу возникли впечатления дня: треугольный нос, погружающийся в воду, красно-буро-зеленые подводные заросли, морские звезды с растопыренными лучами, рыба, похожая на далекий пароход, присоски кальмара, величиной с блюдце. Это было сегодня ... И праздничный ужин в столовой, шумные веселые голоса тоже были сегодня... И я подумал - вот сейчас, когда мы отдыхаем, в холодной черной глубине стоит героиня нашего торжества машина. Вокруг черно, как в погребе, слепые рыбы тычутся в нее мордами, крабы царапают острыми ногами. И мне стало немножко грустно за нашего посланца... Хотя я и знал, что машина ничего не чувствует, все-таки было жалко ее, как всаднику жалко коня, а шоферу - автомобиль.

7.

КАК вы думаете, где океан глубже всего?

Напрашивается ответ: вероятно, в самом центре, вдали от берегов.

Не угадали. Как раз наоборот. Величайшие в мире впадины примыкают к суше, жмутся к прибрежным горам, к островным дугам.

Посмотрите на карту, без карты вы меня не поймете. Вот голубой простор Тихого океана. Мелкие места белесые, как утреннее небо. Чем глубже, тем гуще синева. И самое синее по краям океана, словно картограф синим карандашом подчеркивал берега. Узкие удлиненные впадины вытягиваются вдоль Америки, Алеутских островов, Курильских, Японских, Рюкю, Филиппин. Еще одна синяя ветвь, отходя от Японии, очерчивает острова Бонин, Тонга, Кермадек. Эти подводные ущелья километра на три врезаются в дно океана. Здесь рекордные глубины - 8, 9, 10, почти 11 километров. Океан подобен каменному бассейну с каменными же бортами. Но дно его неплотно пригнано к бортам. Между плитами остается щель, залитая водой.

Почему же возник этот великий всемирный разлом по краям Тихого океана? Всегда ли был здесь океан или когда-нибудь была и суша? Как образуются здесь горы, все ли горы на Земле возникают близ океанских впадин? И не встретим ли мы в глубочайших впадинах какие-нибудь редкие и ценные минералы из самых глубоких недр? С надеждой ожидали мы, что наша машина прояснит эти важные вопросы. И с нетерпением поглядывали на табло, где сменялись четырехзначные числа.

Вторую ночь машина провела на глубине 7 километров, а утром начался спуск во впадину.

Склон был здесь круче всего. То и дело он обрывался отвесной стеной. Для земных машин склон был бы непроходим. Но вода тормозила падение, наша машина удачно сползала по кручам, а с выступов прыгала, как лыжник с трамплина. Прыжки получались плавными, словно в замедленной съемке. Летящий лыжник опускает пятки, иначе он врежется носками в снег и перевернется через голову. Так же снижалась и машина. Она становилась на грунт задней частью гусениц, потом всей подошвой... и тогда уже продолжала путь.

На склоне было бесконечное разнообразие трамплинов. Машина преодолевала их с неизменным искусством. Местами ей приходилось делать двойные, даже тройные прыжки. Только прикоснулась к грунту и снова парит... в воде.

Восьмой километр, за ним - девятый. Люди еще не бывали так глубоко. На суше нет восьмикилометровых шахт, нет даже буровых скважин. Только глубоководные лоты и драги, влекомые стальным канатом, изредка появлялись здесь, чтобы промерить глубину или зачерпнуть грунт.

Таинственная, недоступная область! Робкие лучи прожектора выхватывали из черной маслянистой воды смутные очертания скал. Мерещились башни, крепостные стены. В памяти всплывали страницы из читанных в детстве романов. Как интересно было бы наткнуться на каких-нибудь атлантов, живущих под прочными сводами в вечной тьме.

Но замки подплывали ближе и оказывались обычными скалами. Жизнь была и тут, но увы, не разумная, а убогая, нищая, как и полагается на пустынной окраине. А черные воды глубин и были пустынной окраиной, как бы Заполярьем для прогретого солнцем теплого поверхностного слоя. Пища шла сверху, оттуда падали отмершие остатки животных и растений. И обитатели глубин ловили жадными ртами этот пищевой дождь, океанскую манну небесную, или рылись в иле, подбирая объедки.

Нам попадались морские лилии, распластанные морские звезды, а чаще крошечные мешочки голотурий и погонофоры - жители самых больших глубин - тоненькие трубочки с кишечником в щупальцах. Трубочки эти десятками наматывались на валы и оси. Машине приходилось состригать их, как водоросли в первом подводном лесу. Рыб мы уже не встречали. Исчезли плавучие созвездия и рачки, вспыхивающие, как бенгальские огни. Здешние животные были прозрачными, слепыми, даже безглазыми. Зрение было ни к чему в этой кромешной тьме.

Но слепая анемичная живность плодилась и процветала здесь при давлении в 900 атмосфер, смертельном для любого из нас.

Десятый километр. Спуск стал положе, но еще труднее. Машина пробиралась среди просевших, отколовшихся, скатившихся глыб. То и дело заходила в тупики. Ну, кажется, нет выхода. Застряли. Нет, отыскала дорогу, сворачивает вправо, влево, дает задний ход, и снова - перед нами чистая вода. Вот качающаяся глыба. Не опрокинется ли машина? Не рухнет ли вместе с неустойчивой скалой? Нет, проползла, нет, увернулась.

Нам с Сысоевым приходилось тяжко. Крутизна не позволяла задержаться, пласты сменялись, как в кинофильме. Что-то мы подмечали и записывали на ходу и, конечно, не успевали проверить.