Владимир Яценко - Пленники зимы Страница 6

Мало? Вот тебе ещё! И ещё! Чувствую, как слёзы катятся по щекам. Дрожащей рукой включаю магнитолу. Молодые голоса, полные радости и веры в своё счастливое будущее врываются в кабину.

Переключаюсь на магнитофон: "… и встретиться со вздохом на устах, на хрупких переправах и мостах, на узких перекрёстках мирозданья"… Мой учитель всегда прав… Врубаю на полную громкость и, перекрикивая хриплый, полный боли и тоски голос, ору в ночь:

– "Я получил эту роль, мне выпал счастливый билет"!

Становится немного легче. Отпускает. Точно: уже отпустило. "Потому что если не любил, значит и не жил, и не дышал"… Я выключаю магнитофон. Хорошего – понемножку.

"Что с тобой, Максик? – обращаюсь к себе, как к заболевшему ребёнку. – Час назад ты не знал её имени. Не знал, что она вообще есть. А теперь такая буря чувств.

Откуда? Почему?"

Хитрость не помогает. Я знаю "почему".

– Это болезнь, – уговариваю себя вслух, чтоб лучше доходило, чтоб было понятно.

Чтоб прошло и не тревожило. – Это всё ведьма, её порча. С этим можно бороться!

Наверное… Вот только, как? Это не карманы зашить, помалкивать и "косить под нормального"…

Я обнаруживаю, что скорость уже около "60", перехожу на пятую передачу и убираю ногу с газа. Машина катится под уклон, обороты двигателя не дают ей разогнаться и, несмотря на сильнейший боковой ветер и всё растущие сугробы снега под колёсами, наше движение ровное и уверенное.

В самом конце спуска дорога делает заметный поворот влево, подтормаживаю, пытаясь угадать начало поворота – из-за снега ничего не видно и вдруг справа, в стороне от дороги – движение…

Так и есть: справа, в конце широкой борозды со скруглёнными от ветра краями чернеет тёмная масса легковой машины, сидящей по самые окна в снегу. Напротив неё, у обочины кто-то стоит, машет руками.

Я торможу, останавливаюсь и сдаю чуть назад, одновременно разворачиваясь, чтобы упереть лучи своих прожекторов в это свидетельство чьей-то легкомысленности.

Затем подаю вперёд, плавно съезжая с дороги. Дверь открывается и в кабину, судорожно ловя ртом воздух, вваливается молодой парень. Высокий, складный, в кожаной куртке, без шапки.

– Давай, братишка, – выдыхает он. – Выручай, я заплачу, обижен не будешь. Трос у тебя есть?

Я смотрю на него, и почему-то становится грустно.

Из люка показывается голова Николая.

– Трос? – говорит Николай. – Есть трос, как не быть… А зачем? Почему стоим?

Парень разворачивается к нему:

– Слетел с дороги. Давайте, мужики, вытаскивайте…

Я смотрю на его машину, на снег и чувствую, как ветер несёт меня прочь от наезженной колеи, почему-то решив, что прежнего пути с меня достаточно.

– Сколько? – деловито справляется Николай.

Он стряхивает с губ крошки, что-то дожёвывая, и падает чуть ли не на голову незнакомцу. На нём уже нет ни шапки, ни полушубка. Он отодвигает парня на сидение рядом со мной и присматривается к темнеющей за белой завесой снега машине.

– Этот тот "Вранглер", что ли?

– "Чероки", – обиженно басит парень.

Он уже почувствовал тепло, поопустил "молнию" на куртке и рассматривает мою приборную панель. Напрасно: половину индикаторов можно смело выкинуть, а на остальные просто не обращать внимания.

– А ты сказал "Вранглер", – незаслуженно попрекает меня Николай, и к парню: – Сколько заплатишь?

– Полтинник хватит?

– Каждому, – хладнокровно уточняет Николай.

– Стольник, так стольник, – подозрительно легко сдаётся парень, доставая из бумажника две купюры по пятьдесят гривен. – Только поаккуратней, мужики, тачка импортная, одна краска сколько стоит…

– Зачем такую дорогую машину покупал? – равнодушно бросает Николай, принимает у него деньги и тянется к спальнику за одеждой.

– Что тут у вас? – Света высовывается из люка чуть ли не по пояс, отодвигая в сторону Николая, ловко управляющегося со своей курткой. Она с восхищением смотрит на дорогу. – Как красиво! Раньше не так было…

У неё в руках кусок чёрного хлеба с маслом, густо покрытый ржавыми пятнами красной икры.

"Мне даже не предложили", – подумал я, всматриваясь в метель. И вправду красиво: снег блестит, искрится, окрашиваясь жёлтым от моих противотуманок и красным – от сполохов аварийки. Здорово! Вот только предложить мне поесть они почему-то забыли. А я ведь не завтракал. И Николаю это известно.

– Света? – парень неожиданно щетинится. – Какого чёрта?! – И вдруг он переходит на крик: – Я тебе русским языком…

– Зачем кричать, когда есть руки? – осаживает его Света, и откусывает приличный кусок бутерброда.

– Мы договорились, ты ждёшь…

Я вижу, как у Николая вытягивается лицо. Я удивлён не меньше.

– Я прекрасно помню, о чём мы договорились, – спокойно, даже с какой-то ленцой отвечает она. – Я жду твоего звонка. А где его ждать, – моё дело. Звони, – приеду! – Её речь с набитым ртом вполне ясна, хотя до полной внятности, конечно, далековато.

– Что там у вас? – парень привстаёт и пытается заглянуть в люк. – Проход какой-то…

– Это тебя не касается, – неприветливо останавливает его Николай. – Пойдём, покажешь, за что цепляться.

– Разговор не закончен, – бросает парень. – Я вернусь.

– Давай-давай, – пренебрежительно отвечает Светлана.

Они выпрыгивают из кабины, одеваясь и застёгиваясь на ходу. Светлана выползает из люка и усаживается рядом.

– Это ты от него пыталась уехать?

– Кто ж знал, что этот кретин в снегу застрянет? – беспечно ответила она. – На джипе…

– Много ты им должна?

Николай, сгибаясь под ветром, подходит к самому передку КАМАЗа и пропадает в мёртвой для обзора зоне. Я его не вижу, но знаю, что сейчас он натягивает перчатки и ждёт, когда я запущу лебёдку. Перевожу тумблер в положение "размотка" и нажимаю кнопку. Лебёдка у меня электрическая, это не рычагами отбора мощности возиться. Николай тут же появляется в лучах фар, пятится, за ним чёрной лентой змеится трос.

– А ты помочь хочешь? – Она уже дожевала свой бутерброд, голос звучит уверенно, вызывающе.

– Все люди – братья, должны помогать друг другу…

Николай добрался до джипа. Две фигуры захлопотали над тёмным остовом машины.

– Вот именно – "братья", – замечает Светлана. – Вот и пусть "братья" помогают друг другу. А мы, сёстры, как-нибудь сами справимся.

Я вытравил ещё метра полтора троса и выключил лебёдку.

– Похоже, тебя крепко обидели…

– Я была дурой!

– Ну-ну. На дуру ты совсем не похожа.

Фигуры выпрямились и замахали руками.

– А на кого я похожа?

Я переключил лебёдку на обратный ход и начал понемногу выбирать трос. Теперь сквозь струи снега в свете фар маячила только одна фигура. Парень, по-видимому, сел в машину. Трос натянулся в струну, вой электродвигателя пробился сквозь глухие обороты дизеля, мой грузовик чуть дрогнул, а джип зашевелился, стрелкой компаса выравниваясь по направляющей троса.