Анатолий Скачко - Может быть — завтра Страница 6

— Ну, вряд ли они сами хоть немного верят в это. Иначе не стали бы прибегать к таким мерам…

— Все-таки ты должен сознаться, Жан, что нас на этот раз провели. В стенах казармы мы не сможем провести той кампании против войны, которую предполагали…

— Не бойся, Мишель. Офицеры и сержанты проведут ее за нас. Помни, что рабочие теперь не те, что были в 14-м году.

— Да, работа партии не пропала даром.

При слове «партия» Жан сжал брови, бросив искоса взгляд на Жервье. Спутники замолчали, уткнувшись в газету. Долго ехали молча под мерный рокот колес. Наконец Жервье надоело молчать:

— Куда же мы едем? — теряя терпение, спросил он.

Жан поднял голову, поглядел на Жервье и коротко бросил:

— Подальше от места свалки. В ваших интересах скрыться как можно дальше, чтобы ажаны не нашли концов.

— Но все-таки где же вы предполагаете вылезать? — переспросил Жервье.

— Там, куда мы уже почти приехали, — в Иври.

Он встал, приглашая Жервье следовать за собой. Поезд, скрежеща буферами, тормозил в раструбе подземного коридора. В окна плыла освещенная фонарями вывеска — «Иври».

Первое, что встретило их, когда они поднимались вверх, это заигранные, ставшие тошнотворными за день, звуки «Марсельезы» и рев толпы. Выйдя на землю, Жервье вновь ожидал увидеть знамена, трубы оркестров, марширующих людей. Но к удивлению площадь, на которую они вышли, была совершенно пуста. Мощный рев тысячи глоток стоял над совершенно пустым пространством. Только небольшая группа ребятишек стояла на площади, задрав вверх стриженые головенки. Прямо над ними зияло черное жерло радиорупора, изрыгавшее восторженные крики и гул «Марсельезы».

— Ну, вот, кажется, здесь сегодняшнее помешательство ни на кого, кроме этих малышей, не распространяется, — облегченно вздохнул Мишель.

На звук голоса малыши повернулись от рупора.

— Товарищи, вы не техники? — пропищал дискант, старавшийся быть солидным.

— А что тебе? — заинтересовался Мишель.

— Может быть, вы скажете, какой провод надо перерезать, чтобы эта штука замолчала?

Мишель невольно ласково улыбнулся ребятам, но, стараясь оставаться серьезным, спросил:

— А полиция?

Разочарование расползлось по лицам ребят.

— Значит, вы тоже из их шатии? А мы думали — вы рабочие.

Старший из них махнул рукой. Все ребята повернулись и дружно, как по команде, крикнули:

— Фашисты! Коровы! Фашисты!

И сразу же, не дожидаясь ответа, прыснули во все стороны, сверкая голыми пятками.

Жан задумчиво улыбнулся.

— Жизнь учит даже ребят. Мы в детстве бегали впереди военной музыки, не думая, что она играет.

Мишель не ответил. Все трое пошли вперед через площадь. Она постепенно переходила в улицу, сворачивая в сторону.

Повернув за угол, Жервье поднял глаза и даже вздрогнул от удивления. На большом красивом доме, в конце улицы, раздувалось в небе ярко-алое полотнище флага.

Спутники, заранее ожидая эффекта, горделиво улыбнулись.

— Муниципалитет Иври. Все коммунисты. Пять лет, как здесь не снимается этот флаг, — пояснил Мишель. — А теперь вы свободны, — добавил он. — Здесь рядом идет трамвай, который доставит вас в город.

Гул толпы прервал его слова. Из боковой улицы, одновременно с ними, прямо к дому выливалась голова колонны, на три четверти состоящая из женщин.

Обтрепанные платья, стоптанные башмаки… У многих на плечах сидели ребята. В гуще женских фигур иногда мелькали мужские лица, но и те в большинстве были старческие, изрытые тяжелыми морщинами годов.

Над серой толпой цветными маками трепетали яркие полотнища:

«Верните из казарм наших мужей».

«Дайте им возможность проститься с семьей».

«Требуем от муниципалитета принять меры».

— Теперь нам не пробраться. Поспешим, — заволновался Мишель.

Но было уже поздно. Толпа нахлынула со всех сторон.

Пробраться вперед стало совершенно невозможно. Кругом них шли растрепанные женщины с распухшими глазами, плыли желтые восковые лица детей, поднимались руки, до неузнаваемости исковерканные работой.

Толпа тесно окружала здание муниципалитета.

На центральный балкон вышла группа людей.

Гул толпы приветствием поднялся снизу.

Человек без шапки вышел вперед к перилам и стал говорить. Гул толпы покрывал слова:

— Мы сейчас слишком слабы… Наши товарищи в палате арестованы… С часу на час мы ждем того же… Но не отказывайтесь от борьбы, товарищи… Смените нас… Помните… всегда… побеждает солидарность масс…

Рыданья женщин, вместо привычных аплодисментов, глухо прорывались в толпе.

Неужели и здесь бессильны? Кто же тогда сможет помочь? Кто освободит мужей, запертых в казармах?

На край балкона прыжком вскочил другой человек, протянув к толпе руку. Зеленая, защитная гимнастерка плотно облегла широкую фигуру. Распахнутый ворот открывал бронзовый загар шеи. Он начал говорить, точно бросая в толпу короткие слова на чужом языке…

Толпа затихла, прислушиваясь, пытаясь понять смысл чужих слов.

И, связавшись сотней напряженных глаз с каждым в толпе, человек в зеленом вдруг рванулся вперед и поднял руку, сжатую в крепкий кулак, бросил в море голов, покрывающих улицу, во всю силу легких близкое и понятное всем: «Rot Front».

— Красный фронт! — прокатилось по толпе, смывая слезы.

— Красный фронт! — Лес сжатых кулаков поднялся над толпой, силой жеста рождая веру.

— Красный фронт! — Корявые искривленные пальцы, давно в покорной работе отвыкшие сгибаться в кулак, складывались вместе, готовясь к удару; протягиваясь вперед в грозном предостережении.

Вперед, где на балконе зеленым квадратом плечей, потрясая сжатым кулаком, метался оратор, опять бросая вниз на чужом языке понятные слова.

И толпа внизу гулким ревом отвечала на каждую фразу.

— Единому рабочему фронту, красным фронтовикам Германии — ур-а!

Немцу, «проклятому бошу», в первый день войны отцы и жены французских мобилизованных кричали «ура»!..

Красным фронтовикам Германии — ура!

Кто первый услышал выстрелы, установить было трудно. Жервье только почувствовал, как толпа, точно упругое тело, сжалась и рванулась в сторону, увлекая его за собой. Истерические вопли женщин зазвенели в ушах…

На балконе заметались люди, пытаясь остановить бегущих.

Кто-то хрипло кричал в блестящий рупор, наклоняясь вниз:

— Спокойно, товарищи, спокойно!..

Но в это время новый сухой треск, точно в воздухе разодрали кусок коленкора, резанул по толпе и быстро вразброд, лопаясь пустыми пузырями, посыпался горох револьверной стрельбы.