Арина Воронова - Дети Брагги Страница 6

Скагги не мог потом сказать, когда и откуда возник этот неприметный человек с лицом зауряднее не бывает и в самой заурядной одежонке. То ли сам сын Хьялти слишком был занят, будто затянут в распускающийся магическими костяшками на грязном столе водоворот судьбы-удачи, то ли человек этот ходил неслышно или соткался прямо из воздуха - Скагги, а сидел он лицом к входу, не видел, как он входил. Человек сидел в уголке, надвинув на глаза капюшон плаща, будто монах, о каких частенько рассказывали водившие корабли на юг купцы, сидел и тянул брагу. Человек явно присматривался к могучему дану (и немудрено, огромным ростом, шумным голосом, бездонной глоткой он явно привлекал к себе всеобщее внимание) и его товарищам, но, кажется, не спешил вмешаться в "ворожбу на судьбу", как назвал это Бьерн.

Руби, руби, секира, руби...

- Мой господин.

Человек тронул Грима за плечо, чтобы привлечь внимание поющего. Все так же Грим на каждом ударном слоге ударял в стол тяжелым ножом.

Руби, руби, секира, руби.

Сын Эгиля досадливо сбросил с плеча руку, и на указательном пальце незнакомца блеснуло вдруг серебряное кольцо.

- Господин, - окликнул его незнакомец снова.

Руби, руби...

- Уйди, - пьяно огрызнулся Грим.

- Грим... - незнакомец снова тронул крючконосого за плечо.

Руби...

Незнакомец повысил голос, чтобы перекрыть рев Бьерна и топот его собутыльников. Вот он склонился к Гриму, одна рука его поднялась, чтобы отбросить капюшон, и тут из тени выступило лицо. Не оборачиваясь, лишь привстав со скамьи - Скагги так и не понял, как это было проделано, - Грим махнул себе за спину, собираясь, наверное, отмахнуться от прилипалы: поскольку в замахе успел повернуть руку, отчего рукоять тяжелого ножа ударила незнакомца в лоб.

- Отойди.

Руби, руби, секира, руби...

- Но...

Грим вдруг неуловимо преобразился: черты подвижного лица застыли в каком-то странном не то волчьем, не то драконьем оскале, глаза из синих вдруг стали почти черные, а в углах губ выступила белесая пена. Сколько же лиц у этого человека, только и успел подумать Скагги, как Грим нанес молниеносный удар снизу вверх, удар, предназначенный для того, чтобы зарезать. Незнакомец легко избежал удара, отступив назад, но слегка оскользнулся на лужице кем-то пролитого пива, начал терять равновесие. Пытаясь обрести его вновь, он качнул тело вперед - качнул прямо на острие Гримова меча, который берсерк только-только успел подобрать со скамьи, прихватив левой рукой.

III

РУНА ТУРИСАЗ - ТУРС, ТЕРНОВНИК, ВРАТА РУНА ВОЛШБЫ, АСА-ТОР ЕЙ ХОЗЯИН. А С НИМ И ЛЮКИ КОВАРСТВА АС

Инеистых великанов мощь гнет и мнет могучий Мьелльнир,

Ты ж его мощь в размышленьях используй, себя проверяя,

вызов бросая терниям брани и мыслям гнетущим.

В сосредоточенъи, в принятьи решений руна скальду

поможет в защите и разрушеньи.

Руна волшбы мысли врата открывает.

Иль это мира иного врата?

Как ни взгляни, все ж тяжесть ей имя.

Весной на севере ночи длинны и светлы, и не разобрать, когда фризская ночь переходит в день. На рассвете кормчие сотен отобранных у рыбаков и торговцев судов - одномачтовых шаланд, круглобрюхих когов, английских, норманнских и фризских длинных кораблей - без радости выбирались из одеял, чтобы уставиться в северное небо над последним из Фризских островов, как делали это каждое утро на протяжении вот уже почти месяца. Резкий ветер нагнал за ночь облака, и теперь на качающиеся у причалов или вытащенные на прибрежный песок корабли сыпалась мелкая паскудная морось. Кормчие видели зарю, занимающуюся над континентом, над островами, к которым временно пристало отправившееся в поход воинство христианских государей, над изрезанным крупными и мелкими заливами неприступным побережьем Йотланда.

Каждая бухта, каждый залив, куда бы ни пытались зайти воины Христовы, немедленно обращался в неприступную крепость, обрушивая на приближающиеся корабли град пущенных из пращ камней и подожженных стрел.

Наученные горьким уроком недельного штурма Данвирка, король Баварии Арнулф и английские государи Ательстейн и Этельред, к которым присоединился со своими воинами норманнский герцог Вильяльм по прозванию Длинный Меч, передвигались теперь по морю в надежде проникнуть в омывающее земли ненавистных викингов Норвежское море через горло Скаггерака.

Но вот уже несколько недель каждое утро кормчие, глядя на север, подставляли лицо встречному ветру. Угнездившиеся же в каждой бухточке язычники и предательские мели не позволяли пройти вдоль враждебного побережья на веслах. Кормчим было, по сути, все равно, застрявшее же на островах воинство скучало, тупо отстаивая молебны и выслушивая бесконечные назидания посланца папы из далекого Рима.

В самой большой из нашедшихся на этом жалком островке постройке затухал пир, начавшийся еще с утра. Или это было вчерашнее утро? - подумал Вильяльм Длинный Меч, мутным взглядом обводя лужи пролитого пива и храпевших вдоль стен и прямо под расставленными по левую и правую руку от него длинными столами рыцарей. Дом, судя по всему, принадлежал местному "синьору", как таких мелких владетелей называли теперь в родной и понятной Нормандии. Трус-синьор бежал, едва заслышав о приближении Вильяльмовых кораблей, - поспешил убраться на север, прихватив с собой все свое добро и домочадцев. Норманнам еще повезло, что фризы не смогли увезти с собой запасы зерна и весь скот, - не то флотилию Вильяльма (передовой отряд продвигающегося на север христианского воинства) ждали бы нелегкие времена. Остались и бочки с бурым пойлом, не знакомым потомкам норманнов, обосновавшихся пару десятилетий назад на европейских берегах. Похожее вкусом на пиво, это пойло оказалось много крепче привычного южного, и к тому времени, когда сгустились сумерки, ряды пирующих начали стремительно редеть. Теперь же, когда наступила непривычно светлая ночь, головы над блюдами с объедками можно было пересчитать по пальцам.

Сам Вильяльм пил мало и сейчас, пожалуй, даже сожалел о своей трезвости, сквозь пьяный угар он, может, и не услышал бы зудение епископа Руанского Адальберона: его преосвященство соизволил отведать местного пива и потому не закрыл рта. "От дурной пищи плохо бывает с животом, - подумал вдруг молодой герцог, - а может ли нести словами от дурного пива?" Вильяльм постарался скрыть улыбку.

Епископ Адальберон просиял лицом, восприняв эту улыбку на свой счет. Святой отец счел ее данью собственному красноречию, а потому отхлебнул еще пива из чеканного золотого кубка.

- Никто не может стать истинным государем, пока не будет помазан святым миром, как были миропомазаны Саул или Давид, - продолжал разглагольствовать епископ. - И лишь матерь наша, святая Церковь, обладает данным ей Господом правом утверждать королей.