Константин Бояндин - Последний час надежды Страница 6

София молча нажала кнопку пятого этажа. Мой — третий. Я протянул руку к кнопке третьего, оглянулся на Софию.

— Сама справлюсь, — отозвалась она тут же, не поднимая взгляда. — Простите, Брюс. Я ужасно устала от поездки. Я сама донесу свои вещи.

Похоже, с логикой у кого-то из нас не в порядке. Я пожал плечами, нажал кнопку третьего этажа. Лифт мягко тронулся. Очень уж медленно ползёт — до третьего этажа тащится чуть не минуту.

— Спасибо, Брюс, — я оглянулся, улыбнулся ей и кивнул. Как она сумела прожить так долго? Если спросить самой в канцелярии для неё — непосильная задача, что будет с ней дальше?

А тебя это волнует, Брюс?

Я обнаружил, что стою у входной двери и пытаюсь понять — мне почудился этот голос, или я сам себя спросил?

Ответа не было. Я вставил ключ в гнездо и вошёл.

Брюс, общежитие, 6 июля 2009 года, 18:00

Когда всё вокруг становилось особенно плохо, я брался за книги. И необязательно за развлекательные. Глаза себе чуть не испортил совсем. Хожу без очков, хотя все окулисты всегда ворчат — нельзя без очков, нельзя без очков. Можно.

Сейчас это тоже помогло. Я сел за стол и… Доминик, София и все странности вчерашнего вечера напрочь покинули меня. Учебники не бывают увлекательными? Ещё как бывают. Когда глаза потребовали отдыха, я обнаружил, что давно пора ужинать — а я ещё не обедал.

В холодильнике есть разве что лёд. Значит — вставать, и топать в магазин. В супермаркет. Или зайти в кафе. Пожалуй, вторая идея мне нравится больше.

Я поднялся и ощутил, как всё затекло. И заметил бумажку на полу.

Чек!

Я поднял его с пола, и вновь сунул в карман — машинально. Выкинуть его, подумал я. Что мешало мне выкинуть его немедленно? Вроде бы ничто.

Все пути ведут в «Иероглиф». Точнее, через «Иероглиф». Ближе к вечеру в парке почти никого не осталось. Я шёл себе, и глазам было на чём остановиться — за парком ухаживали, сразу видно. Я не понимаю ни единого иероглифа из тех, что в изобилии вокруг — таблички, рисунки на бетоне, кусты и целые лужайки, выстриженные так, чтобы изобразить нечитаемую мудрость.

Чтобы попасть в «Старую лампу», нужно повернуть направо примерно на одной трети пути. Сам не понимаю, отчего именно «Старая лампа», это не самое дешёвое из здешних кафе. Если посмотреть на план кампуса, то супермаркеты и всё такое находится за его пределами. Однако оград, охраны и собак нет — прогулялся по тропинкам, вышел в ворота, которые никогда не закрываются — и вот он внешний мир, городок рядом с Университетом — в котором всё то, о чем не думали два с половиной века тому назад.

Деревья окружили меня с обеих сторон, стоило мне свернуть на тропинку, и вокруг сразу же стемнело. Показалось, что стало холодно. Я не боюсь темноты, но спине стало холодно. Тропинка поворачивала и поворачивала, идти оставалось всего минуты три, как вдруг я понял, что вот-вот накатит то, что уже было вчера.

Платок!

Я полез в карман, но там оказался только чек.

Я развернул его, глядя на длинный перечень заказанного (мы съели это вдвоём? ничего себе!), но не успел ничего сделать. Накатило.

Я уронил чек, не до него было, и осталась одна только мысль — найти платок, не то случится что-то ужасное.

Он оказался в том же кармане, куда я сложил чек. Странно, почему он не попался под руку?

Платок сразу же «вылечил» меня, вернул реальность в порядок. Нет, всё-таки нужно пойти к врачу, если такое случится ещё хотя бы раз.

Сидеть на земле не очень-то удобно. Как минимум, холодно. Я поднялся на ноги и наклонился, чтобы поднять чек.

Чека не было. Я минуты три потратил, всматриваясь в траву и гравий под ногами, но ничего не увидел. Сделал шаг, и услышал звук — кто-то бежит по тропинке, прямо ко мне.

Резко оглянулся. Никого. Звук нарастал, я давно уже должен был увидеть человека — но никого и ничего не было.

Мне показалось, что невидимка пробежал рядом со мной. Что ветер взъерошил мне волосы, а звук стал удаляться, ослаблять. Но я по-прежнему никого не видел. И теперь я знал совершенно чётко — ни в какую «Старую лампу» я не ходил. Я даже добыл из сумки бумажник и пересчитал деньги. Ничто не пропало. На чеке было моё имя — это я помню — а недостачи в финансах нет.

Ну что же, вон она, «Старая лампа». Сейчас я туда зайду и не останется сомнений, бывал ли я там, или же нет.

— Мсье Деверо! — бармен, лет пятидесяти, из тех. Что вечно выглядят кукольными, приветливо улыбнулся. — Рад, что вы зашли. Что вам налить?

Я знаю правила кампуса. Продавать спиртное на его территории разрешено только от двенадцати дня до пяти вечера, не крепче десяти градусов. Получается, пиво и разные там коктейли. Проносить пиво в общежитие мне не советовали: мадам Цербер хоть и не обыскивает, но чутьё у неё, во всех смыслах, на высоте. И не то что бы это запрещено — но смотреть будут с неодобрением. Мама мне постоянно твердит: главное, чтобы на тебя косо не смотрели.

Пятьдесят шагов за территорию кампуса — и надирайся хоть до розовых слонов. Наверное, я чего-то не понимаю.

Я не сразу понял, что от меня таки ждут ответа.

— Мы знакомы? — первое, что сорвалось с моих губ.

Бармен улыбнулся шире, а когда я подошёл к стойке, дружески хлопнул по плечу.

— Вы были вчера здесь, мсье Деверо. Сидели вон за тем столиком, с мадемуазель да Сант-Альбан. Мне показалось, что вы самую малость перебрали.

Он подмигнул, но отчего-то я не рассердился. Заломило виски, я непроизвольно схватился за них, и выронил платок.

Я моментально наклонился и поднял его. Бармен сделал вид, что не заметил.

— Перебрал? — переспросил я. Он непонимающе приподнял брови.

— Простите?

— Я был вчера здесь с мадемуазель де Сант-Альбан. Я не перебрал, случайно?

— О, нет, — он посерьёзнел и покачал головой. — Ни в коем случае. Рюмка коньяка, и много сока. Рад, что вы зашли вновь. Коньяк?

Ничего не понимаю. Я смотрел ему в глаза. Или я не разбираюсь в людях, или он отличный актёр, или всё-таки не врёт. Тогда что же — мне почудилось то, что он сказал недавно?

— Простите, я… — он улыбнулся.

— За счёт заведения, мсье.

Вот как!

Я выпил, стараясь не морщиться, рюмку коньяка за счёт заведения и минут через пять уже шёл обратно. Сжимая платок в руке. Что за наваждение, почему этот платок так странно действует на всех?

Впрочем, когда я дошёл до общежития, мысли о «Старой лампе» уже не беспокоили меня. Ничуть. Уже понятно, что Доминик умеет рассказывать всё, что угодно так, что сразу поверишь. Нужно просто помнить об этом, и всё. Мама постоянно твердит, что у богатых свои причуды. Так и есть.