Лев Лобарев - К Корректорам Страница 6

…Не было ничего, кроме…

Наконец, стало ясно, что она выживет. Оба одинаково замерли перед невыспанным и злым хирургом: «Лицо вернем. Калекой не останется. Выйдет как новенькая. Правда, говорить уже не будет».

Облегчение — в первые две секунды. А потом одновременное понимание:

Юэ — без — слов.

И тоскливая мысль: как дальше?

Бинтов становилось все меньше, шрамы ожогов рассасывались, пересаженные куски приживались, выравнивался цвет кожи — (темнее, чуть темнее, чем раньше) — в глазах начинало появляться осмысленное выражение. Юэр сутками молча просиживал возле кровати, Вэйр пытался разговаривать, вести «непринужденную беседу», не задыхаясь при этом (получалось плохо) — но слишком много тем приходилось обходить (страшно, слишком страшно) — и он бессильно затихал на полуфразе. Когда Юэр мертвым голосом объяснил ей — глаза напарницы даже не изменили выражения: к этому моменту она уже поняла. В милосердных словах-костылях Корректор — (бывший Корректор) — не нуждалась.

Через неделю ее увезли домой.

…Жить не хотелось, дышать — и то не хотелось, и напрасно Юэр сплетал из безупречно профессиональных фраз плотную сеть — столь же неизбежную, сколь бесполезную, напрасно Вэйр, как заклинание, твердил, что «все будет хорошо». Удар, смявший машину, как консервную банку, небрежно смял в неаккуратный ком и всю прежнюю жизнь. Их мир тонул в сером мареве безжалостного приговора: «…нарушение функций речевого аппарата…» Все трое знали — одно слово милосердно упущено из виду.

«Необратимо».

К Юэ честно приходили друзья, отрабатывая повинность «общения» — но никто не выдерживал более получаса. Тело сохраняло полную неподвижность, лицо навсегда избрало из сотен возможных масок одну посмертную… Юэ не хотелось жить.

Иногда появлялись «новички». Но и тут не было результатов — Юэ придвигала к себе блокнот, каллиграфическим почерком выводила: «Корректор», и ниже — название фирмы, любезно предоставившей свои услуги, иногда — даже приблизительную сумму гонорара. Бывший сотрудник «Спайдера» не ошиблась ни разу.

Через месяц прошел шок и стало легче. Или сложнее? Но страшнее точно. Юэ встала, добралась до клавиатуры компьютера — стихи, сказки, зарисовки сходили, как с конвейера… В неподвижных зрачках отражались бегущие строки.

Все было великолепно — но что мог сказать Вейр, когда вместе с кипой распечаток Юэр положил перед ним лист из «разговорного блокнота»: «Надо же хоть как-то ваши затраты компенсировать, а, напарник?..»

из несохраненных файлов

«…мило, господа, право же, мило… Презабавно писать о безруких воинах, безногих спортсменах — нестандартные трактовочки… Вот и затеяли сказочку о Немом Корректоре. Мной, гады, написали. У каждого остается шанс, кто-то его даже использует, и вот уже многочисленные читатели исходят слюной от восторга: «Се — человек!» Но чем мне заменить резонансы точечных построений, где важно даже изменение в полтона, где интонирование едва ли не важнее грамотно подобранных слов…

…У меня уже нет сил жалеть… Разве что страшно смотреть на братьев, и не могу злиться на их нелепые попытки изменить ситуацию…

Как набат в памяти — обжигающие, падающие ударами слова наставника: «Только не молчи! «Словесник» не имеет права молчать — или он хрен собачий, а не «словесник». Не молчи! Не молчи!!!»

Простите, Александр…»

Глаза начинали слезиться, а мышцы спины сводило намертво — тогда Юэ отползала от компа и бросала тело в кресло. Надо было чем-то занимать руки, и она выкопала старые, принесенные когда-то, кажется, напарником, четки. Бусины неощутимо проскальзывали под пальцами — и так же бесследно скользили дни. Душеспасительными беседами ей уже не надоедали — поняли, что в петлю не полезет… Но и Корректора к себе не подпустит.

А Юэ возвращалась к машине, и усиленно штамповала «шедевры» — (их уже привыкли ждать, читать, принимать «на ура») — либо в одиночестве уходила бродить по городу — этого ей не мог запретить никто. Юэр поначалу пытался прослеживать ее маршруты, но бросил по сле того, как напарница с непосредственной улыбкой выложила на стол полтора листа любовно распечатанного отборнейшего мата. В его адрес. С рукописным P.S. — «…я, может, и калека…»

Ее оставили в покое, надеясь, что попахивающая стерильностью «нирвана» рано или поздно приестся, и Юэ все-таки вернется…

из несохраненных файлов

«…они оставили меня в покое, несколько обиженно заявив: «Перебесится!» и с радостью принялись за более интересные занятия, не забывая, впрочем, время от времени коситься в мою сторону, ожидая возвращения. Это просто защита. Наверное, такая же пустая над ежда согревает души похоронивших близкого человека. Случайный взгляд на кладбище, нелепая мысль: «А вдруг…» Ой, ребятки, ребятки, бойтесь андедов — они же, все-таки, кусаются…»

Полусумрак, претензия на витражи, дешевенькая попытка уюта. Маленький зальчик, почти тесный, но почему-то не вызывающий желания немедленно сбежать наружу. Не вызывающий вообще никаких желаний. У стойки копошились малолетки, посетители постарше занимали столики, и никто — никто! — не интересовалась Юэ: слава богу.

Кофе в маленькой чашечке неторопливо стыл, бусины четок скользили в пальцах, и блаженное несуществование — без мыслей, эмоций, желаний казалось почти близким…

— Девушка, у вас свободно?

Она безразлично кивнула подошедшему и снова равномерно распределила свое внимание между четками и кофе. Пришелец неловко примостился напротив, водрузив на столик… ого! — недешевый коньяк в немалом количестве. Мысли соскользнули по блестящей поверхности бутылки на маслянистую жидкость в рюмке, соскользнули и…

— Девушка, Бога ради простите — я не с целью приставать… но, может… Вы не выпьете со мной? Простите…

Его забавное смущение пробилось сквозь туманно-серую завесу. Пальцы Юэ, отпустив четки, вдруг тронули тонкую ножку рюмки… На короткое мгновение ее зрачки привычно превратились в бойницы… но лишь на мгновение. Сидящий перед ней — довольно молодой, психокод — средний горожанин, потенциал — норма, настройки… — впрочем, неважно, суть в том, что сидящий перед ней был кем угодно, но не мастером Слов. А, следовательно, не представлял собой опасности — и интереса?..

Юэ опрокинула в себя рюмку, мельком подивившись, что смогла почувствовать вкус… и тут незнакомец заговорил. Тяжело, давясь словами, боясь — (зная) — что его немедленно и возмущенно прервут или высмеют… Но Юэ молчала.