Юрий Козлов - Случай на объекте С Страница 6

IV

Когда Митя вновь появился в Крыму, бархатный сезон заканчивался. Но еще можно было купаться, и генеральский транспортник с зачехленным носом опять маячил в дальнем конце военного аэродрома. Перед самым отлетом из Москвы Митя вспомнил, что девушка просила привезти последние записи советских рок-групп. Разъярившийся Серов приволок целую сумку кассет. "Тут все какие есть! Самолично конфисковал у спекулянтов!" Когда набрали высоту, легли на курс, Митя сунул одну в магнитофон. "Товарищ, верь, взойдет она - звезда пленительного счастья, и на обломках самовластья взойдет над миром русский рок!" Серов выругался. Митя подумал, что доктор Камерон дарит Лауре Постум более ценные подарки. "Ишь, зачастил с проверками! - недовольно покосился на транспортник Серов. - Из Афганистана не на чем военное имущество вывозить, а он жирует... Шугануть?" - "Шугани,- пожал плечами Митя,- будет летать в Сочи". Эксперимент прошел хоть и с неожиданностями, но в целом успешно. Попутно сделали крупное открытие в области физики. Это усложнило работу. Опять Бог испытывал Митю. На "воздушный путь" Митя не купился. Теперь - "невидимый путь". Почти по Герберту Уэллсу. А от Мити ждали результата. От результата зависела политика государства. Государство блефовало, как бы имея в кармане результат. Но результата не было. В кармане у государства был пока что кукиш. Да и тот - невидимый. После эксперимента Митя, как от него и требовали, составил список отличившихся, включил девушку, включил Серова. Награды получили все, кроме Серова. Девушке дали даже более почетный орден, чем предполагалось. Напротив фамилии Серова обнаружилась стертая ластиком карандашная приписка: "Где "Яшида"... мать?" Серов рассвирепел, расценил это как вызов. "Опять форсируют!" По последним сведениям, американцы самостоятельно склепали-скопировали две или три "Яшиды". Отступать было некуда. Все чаще Серов заводил речь об Афганистане. Там горела земля, гибли люди, а, по Серову, самый верный путь к "Яшиде" лежал через Афганистан. "Можно еще через Ливан, - угрюмо добавлял Серов, - но сионисты настороже". Чем ближе был конец, тем призрачнее становилась Митина связь с действительностью. Ему казалось, он летят, связанный по рукам и ногам, в аэродинамической трубе, не в силах ничего изменить. Митя забыл о Боге. Забыл о людях. Он сознавал, что сделался маньяком, но это мало беспокоило его. Митя требовал от Серова "Яшиды" любой ценой, то есть проводил в жизнь ненавистную идею дешевизны человека. Он сам, его помощники едва ли спали больше четырех часов в сутки. Работы на объекте С. велись безостановочно. Даже девушка-орденоносец стала раздражать Митю. Она раздражала тем, что безропотно смирилась со своей участью. Лаура Постум, случалось, захлопывала дверь перед носом доктора Камерона, спускала его с лестницы. Ей было плевать, что он ученый с мировым именем, да к тому же миллионер. Девушка слишком уж терпеливо несла службу. Митин самолет, мнимая его власть приводили ее в трепет. Лаура Постум никогда не говорила с д. К. о правах человека, проблемах выезда за рубеж, социальной несправедливости, государственном и политическом устройстве Соединенных Штатов или Италии. Она говорила д. К., что любила в жизни только одного человека - уругвайского богослова, пятнадцать лет назад стажировавшегося в Ватикане. Девушка, напротив, все время заводила речь о том, о чем Митя во время работы предпочитал не думать. Он, как и все, смирялся, внутренне не соглашаясь. Эта язва разъедала все вокруг, превращала страну в хлев, людей - в говорящих животных. Митя убеждал себя, что он выше этого, но девушка заронила сомнение. - Сверли лацкан для ордена, - сказал Митя, когда вернулся. - Славный минтай оправдал надежды? - девушка за время его отсутствия еще больше загорела и в сумерках напоминала негритянку, если только возможны светлоглазые, русоволосые негритянки. - Еще как! Митя вспомнил, что поначалу эксперимент казался блистательно проваленным. Икра минтая, исчезнув с песчаной косы под Калининградом, не возникла в указанном квадрате неподалеку от Владивостока. Ни раньше, ни позже. Время шло. Над косой кричали чайки. Связь с Владивостоком была непрерывной. С Москвой тоже. Не было только банки минтая. Это обстоятельство делало связь с Москвой несколько тягостной. "Пусть ищут, - распорядился Митя,- должна быть. Надо разбить квадрат на сантиметры, вызвать солдат, желательно первого года службы. Пусть пообещают: кто найдет - немедленно на дембель!" Где-то в тех краях служил младший брат девушки. Он присылал ей на Главпочтамт до востребования полные тоски и ужаса письма. "Может, повезет малому", - подумал Митя. По мере того как во Владивостоке ничего не происходило, в Калининграде через Москву - атмосфера сгущалась. Помощники попрятались. Серов мрачно ходил из угла в угол, мускулы под белой рубашкой шевелились. Наверное, ему хотелось выявить виновного и убить на месте. Вошел еще более спокойный, чем обычно, Фомин, посмотрел на Митю, как на пустое место, велел представить копии всех компьютерных программ, вполголоса распорядился, чтобы никто никуда не отлучался до выяснения. Митя обозвал его бериевцем, заорал, чтобы убирался. "Зачем горячитесь? равнодушно спросил Фомин.- Вы делаете свое дело, я - свое". От бессонницы, напряжения Мите в голосе Фомина почудился грузинский акцент. Он расхохотался. Смех его в придавленной, трусливой тишине звучал странно. По белому с золотым гербом на диске телефону позвонил из Москвы помощник руководителя, курирующего их работу. Если к самому руководителю Митя относился нормально, во всяком случае между ними была ясность, то с помощником ясности не было. Митя старался его избегать, но это было невозможно - все дела шли через него. Помощник сказал, что Сергей Сергеевич (так звали руководителя) просит доложить ему результат. Как только это случится. В любое время дня и ночи. Почему-то Митя был уверен, что Сергей Сергеевич ничего не просит, во всяком случае в данный момент не просит, помощник давит по собственной инициативе. Но разобраться, дойти до истины был бессилен. Бессилие угнетало. "Вам доложат", - бросил трубку Митя. Мысли стали путаться. Банка могла быть где угодно: на Марсе, в походном шатре князя Игоря, в Бермудском треугольнике. Когда Митя под бдительным взглядом Фомина, якобы ожидающего звонка министра обороны по правительственному телефону, наливал в фужер коньяк, из Владивостока растерянно сообщили, что банка вроде бы найдена, но она... невидима. То есть они чувствуют руками, внутри булькает, но она... невидима, потому и не могли столько времени найти. А лежит, видать, давно, вся в росе. "Немедленно подключите датчики истечения энергии! - заорал Митя, забыв про коньяк. - Диктую формулу. Вводите в программу, начинайте рассчитывать временной коэффициент!" Забегали помощники. Фомин и Серов встали навытяжку, ожидая приказаний. Митя давно заметил: когда получалось, он был всемогущий Бог, когда нет сомнительный подозреваемый смертный. "Я думаю, - перевел дух Митя, - скоро она станет видимой". И действительно, минут через десять ошеломленные владивостокцы сообщили, что банка стала "как из студня", а еще через минуту, что она "совершенно нормальная, только какая-то бледная". Так было экспериментально установлено, что, пройдя через единое пространство, предмет некоторое время остается невидимым. Оптическое изображение движется через единое пространство медленнее, чем материя. Но потом нагоняет, налепляется, как этикетка на коробок. - Эксперимент прошел блистательно, - повторил Митя.- Банку долго не могли найти, она вдруг стала невидимой. - Как невидимой? В самом деле? - удивилась девушка. - Правда, ненадолго. Но достаточно, чтобы все там взбесились. - Теперь тебя упрячут под землю,- вздохнула девушка. Все это время она жила в его домике на объекте С. Митя обнаружил кое-какую перестановку мебели в комнатах. На кухне был сделан ремонт. Везде стояли цветы. Терпкий степной запах был удушающ. Как и то, что теперь Митя не мог быть в домике один, рядом все время была девушка. Он допоздна работал на объекте. Вернувшись к себе, посидел еще за персональным компьютером. Это была детская в сравнении с "Яшидой" машинка, но и она кое на что годилась. В общих чертах план представлялся хоть и рискованным, но вполне выполнимым. Кратковременная невидимость давала дополнительные преимущества. Митя вдруг подумал, что, если его действиями движет Бог, он должен в ближайшие же дни позаботиться о "Яшиде", чтобы Митя смог рассчитать так называемый "коэффициент судьбы" - понятие в математике абсолютно новое, можно сказать революционное. Богу было нелегко открыть Мите свою, быть может, последнюю тайну. Потому он и не торопился с "Яшидой". Почему-то Митя был уверен, что коэффициент судьбы - величина ничтожно малая, близкая к абсолютному нулю, но весьма склонная к обратной прогрессии. То есть что бы ни произошло с человеком ли, с отдельной страной или целым миром, Бог уже как бы это предусмотрел и решил. Неужто Бог - недобросовестный прокурор, задним числом утверждающий любой приговор, эдакий Вышинский? Мите не хотелось так думать. Но он не мог отделаться от мысли, что коэффициент судьбы - величина не только бесконечно малая, но еще и постоянная, неизменная. Как отношение окружности к диаметру, как ускорение, с каким падает в пространстве по отношению к своему весу предмет. Поэтому: что бы ни было предпринято во изменение судьбы человека ли, общества ли, результат будет ничтожен. Мите хотелось вычислить коэффициент судьбы и тем самым математически это доказать. Налицо была явная странность: Митя желал научного подтверждения того, что его план хоть и осуществим теоретически, но... бесполезен, как попытка привести в чувство скончавшегося с помощью нашатыря. Зачем? Митя не знал. Шевелилась смутная надежда, что Бог не оставит, выручит. Так было до сего дня. "Выполнить в виде исключения",- такую резолюцию накладывали на Митины рапорты высокие руководители. Может, и Бог выполнит "в виде исключения"? Компьютер между тем начал выдавать галиматью. Митя забылся, поставил ему непосильные задачи. Выключил, подошел к окну, увидел кусок доцветающей степи, узкую полоску белого песка, гладкое, как экран, море. Над морем стояла луна. Море фосфоресцировало, словно Бог на огромном дисплее решал какую-то свою задачу. Услышав то ли всхлип, то ли вздох, Митя обернулся. В глубине комнаты на белых простынях тело девушки казалось темным. Глаза блестели. Блеск не обещал ничего хорошего. - Я все думала... - сказала девушка, подтянув колени к подбородку. - О чем? - Митя подумал, вероятно, она будет делиться с ним какими-то иными мыслями. Не теми, какими делилась с многочисленными иностранными клиентами, а в дождливое межсезонье - с седыми золотозубыми азербайджанцами, отваливающими по пятьсот рублей за сутки. "Но разве от этого ее мысли менее интересны? - усмехнулся про себя Митя.- Может, она расскажет мне про своего уругвайского богослова?" Но он ошибся. - Я думала, как они ухватятся за эту невидимость, - продолжила девушка. Столько дополнительных возможностей. - Вероятно, - ответил Митя,- но этим будут заниматься другие люди. Меня интересует единое пространство. - Но ты хоть представляешь, что ты им даешь? Как они распорядятся? Ведь это попадет в руки Фомину! - Фомину? - удивился Митя.- Ну даже если и Фомину, что дальше? - А то, - шепотом произнесла девушка,- что ты своими открытиями усиливаешь царюющее зло, делаешь его неуязвимым. Разве мы свободные люди, Митя? Неужели наша жизнь кажется тебе столь привлекательной, что ты хочешь, чтобы она длилась... всегда? Чтобы твои дети, внуки тоже так жили? Ты, Митя, ты собираешься дать им все для того, чтобы они... законсервировали нас... как банку минтая от Калининграда до Владивостока! Если они сделаются самыми сильными, мы - самыми несчастными. Зачем им тогда что-то менять? "Царюющее зло,- подумал Митя,- это... Добролюбов? Или Чернышевский? Не хватает нам устроить диспут о свободе". - Не понимаю, тебе-то нужна какая свобода? - усмехнулся Митя.- Доллары, что ли, легально менять? Глаза девушки наполнились слезами. Как-то очень быстро она утратила профессиональные навыки: острый язык, настороженность, готовность к отпору. Стала обидчивой и изнеженной. Своим поведением она опровергала пословицу: "Сколько волка ни корми..." Девушка явно не смотрела в сторону леса. - Говоришь прямо как Фомин,- вздохнула она.- Мне нужна такая свобода, чтобы, как твою бабушку, не сажали неизвестно за что, не били в лагере дубиной по черепу. Слишком многого хочу? Митя подумал, что, в сущности, свободен во всем, что касается работы. На остальное времени нет. "В виде исключения, - вспомнил резолюцию на рапортах. - Я существую в этом мире в виде исключения..." - В том, что ты говоришь, безусловно, есть резон, - ответил Митя,- но ты как-то слишком уж непримиримо разграничиваешь: "они" и "мы". А это части единого целого. "Они" такие, потому что такие "мы", потому что позволяем им быть такими. Меняться нам можно только вместе, порознь не получится... ...Митя вспомнил белые стены в огромном кабинете Сергея Сергеевича, чистые окна, вид на собор, золотые купола. Купола в тот день сверкали нестерпимо. По блестящей, как начищенное голенище, брусчатке ползли желтые и красные осенние листья. Все здесь дышало покоем, казалось незыблемым и вечным. Митя подумал: начнись завтра война, взлети все на воздух, и на то окажется воля Божья, столь ничтожен в мире коэффициент судьбы. "А как, интересно, усмехнулся Митя, - соотносится коэффициент судьбы с коэффициентом власти?" Сергей Сергеевич был бодрым человеком лет шестидесяти с небольшим. Митя застал его посреди кабинета делающим подобие зарядки. Сергей Сергеевич был в белой рубашке. У него было утомленное, несколько капризное выражение лица человека, сжившегося с властью и в то же время постоянно помнящего, как легко эту власть потерять. Однако терять отнюдь не собирающегося. Поэтому в его лице была еще и твердость. На большом письменном столе стоял всего один телефон. Прочие находились в приемной. Митя коротко рассказал об эксперименте, охарактеризовал общее положение на сегодняшний день. Сергей Сергеевич слушал внимательно. С ним было легко говорить. Он разбирался в математике и физике примерно на уровне студента-третьекурсника, скажем, энергетического института. Этого было достаточно. "Эффект невидимости в сочетании с единым пространством, - задумчиво произнес Сергей Сергеевич,- все равно что эликсир вечной юности в придачу к философскому камню. Даже Фаусту так не везло. Не страшно?" - "Хотите посадить меня как американского шпиона?" - Митя подумал, в случае необходимости Фомин и Серов вполне могли бы дать нужные показания. "Неужели наша обновляющаяся действительность дает основания для столь мрачных предположений?"- засмеялся Сергей Сергеевич, но как-то не победительно. "Она неопределенна,- пожал плечами Митя,- а всякая неопределенность, согласитесь, чревата..." - "Чревата,- согласился Сергей Сергеевич,- конечно, чревата, я даже знаю, чем именно чревата,- и, помолчав, добавил: - Но в наших с вами силах покончить с неопределенностью, сделать жизнь более человечной".- "Сделаться всем невидимыми и уйти за границу?" - "Боюсь, такой вариант никак не устроит заграницу, - вздохнул Сергей Сергеевич.- Я сейчас объясню, что имею в виду. Но сначала два неизбежных вопроса: всем ли вы обеспечены, когда можно ждать результата?" Митя ответил, что обеспечен в общем-то всем. За исключением новейшего суперкомпьютера "Яшида". "Мы делаем все от нас зависящее, - пометил что-то в блокноте Сергей Сергеевич,- в ближайшее время должно решиться. Но это не по моей линии. Со своей стороны могу предложить такой вариант. Мы собираемся заключить соглашение с одной японской электронной фирмой. Они согласны принять делегацию наших экспертов. Поезжайте, может, удастся собрать по частям? Возьмите с собой двух или трех помощников, остальные члены делегации, - развел руками, охрана". Митя объяснил, что "Яшида" - принципиально новый компьютер, японцы никого к нему не подпускают. Только американцы сумели вырвать четыре штуки, да вот еще, говорят, несколько штук сами склепали. Вряд ли от такой поездки будет толк, хотя, конечно, ему бы хотелось побывать в Японии. Митя сделал значительную паузу. "Вы молоды, у вас все впереди", неопределенно отозвался Сергей Сергеевич. Митя понял, что этот вопрос волнует его не в первую очередь. "Я надеюсь, результат будет к первому марта, - сказал Митя, - в феврале закончим последнюю серию испытаний". "К первому марта, - повторил Сергей Сергеевич,- к первому марта... Теперь попробую объяснить: каким образом мы могли бы покончить со столь надоевшей всем нам неопределенностью? Вам известно, каким тяжким бременем ложатся на наш бюджет военные расходы. Я полагаю, ни для кого не секрет, что экономическая реформа, которую мы начали проводить, означает в действительности демонтаж прежней административно-крепостнической модели экстенсивного, экологически самоубийственного развития. Начальная стадия реформы неизбежно вызовет спад, ухудшение общего и без того неблестящего положения. Начальная стадия - самая опасная. Мы как бы попадаем в замкнутый круг. Останавливаем ряд предприятий. Чтобы быстро их модернизировать, резко повысить производительность, выкарабкаться из спада, нужны колоссальные средства. Где взять? На нефть и газ цены упали. Еще за трубы не расплатились. Древесины самим не хватает. Торговать нечем. Значит, необходимо снять средства с военной промышленности. Поставить об этом вопрос можно будет только в случае достижения соглашения, в результате которого противная сторона откажется от своего космического варианта, мы - от альтернативной программы. Не будет соглашения - не будет дополнительных миллиардов для реформы. Не будет миллиардов - не будет модернизации промышленности, самой экономической реформы. Не будет экономической реформы - не будет демократии. Какая при крепостничестве демократия? Не будет демократии - настанет экологическая катастрофа. При безгласии-то кто будет думать о природе? Затопчут даже те робкие ростки, которые мы с таким трудом сейчас оберегаем. Нас сметут. Придут другие. И тогда вы действительно можете оказаться американским шпионом. О себе я уже не говорю,- мрачно посмотрел на Митю Сергей Сергеевич. И продолжил: - Как мы можем убедить противную сторону отказаться от космического варианта? Только если докажем: у нас есть возможность доставлять боевые заряды на околоземные платформы вопреки самой совершенной противоракетной обороне. Каким образом? Благодаря использованию открытого нашим ученым Закона единого пространства. Наш ученый опередил группу доктора Камерона. Мы первые создали установку, позволяющую ракетам преодолевать единое пространство. Платформы будут уничтожены раньше, чем сигнал поступит на локаторы! От единого пространства защиты нет! Только это сможет их остановить. Таким образом, Митя, в ваших руках в некотором роде судьба социализма. Не того, безрадостного, какой был, а будущего - светлого, счастливого, свободного, который мы мечтаем построить. И что самое на сегодняшний день великое научное открытие сделал молодой русский ученый, родившийся после пятьдесят шестого года, не изведавший ужасов сталинизма, это, Митя, уже довод в пользу того, будущего социализма. Такое открытие могло быть сделано только в стране, у которой великое будущее. Какие еще нужны доказательства, что свобода лучше крепостничества? Мы только начинаем! Мы еще скажем свое слово! Ваше открытие, Митя,- камень в фундамент, с которого мы начинаем строить новое демократическое общество. Единственно, Митя,- доверительно обнял его рукой за плечи Сергей Сергеевич,- мы очень просим вас поторопиться. В январе возобновятся переговоры. Они будут продолжаться месяц. Результат должен быть к концу января! Мы не можем выйти на переговоры с пустыми руками. Потом, конечно, у вас еще будет время..." Митя хотел поговорить с Сергеем Сергеевичем об удушающем отставании в науке, о новоизбранных академиках, о бессмысленной, унижающей его достоинство опеке со стороны Фомина, о ненормальном количестве бумаг, которое ему приходится сочинять чуть ли не каждый день, наконец, о девушке, чтобы ее не замуровывали в стену секретности, о путешествиях Мите давно хотелось побывать в других странах, познакомиться с их институтами, лабораториями, повстречаться с учеными. Но какими-то мелкими оказывались каждый раз эти проблемы в сравнении с тем, о чем говорил, на какие высоты взмывал Сергей Сергеевич. Митя бы не молчал, возражал бы, если бы в чем-то был не согласен. Но Сергей Сергеевич говорил так, как говорил бы на его месте сам Митя. Спорить, следовательно, было не о чем. Митя пообещал, что сделает все от него зависящее, чтобы результат был к концу января. "Если будет что-то важное, обращайтесь прямо ко мне, протянул на прощание руку Сергей Сергеевич, - со всеми другими вопросами к помощнику". Митя вспомнил, что давно хотел поговорить и об этом помощнике, но опять смолчал. Во-первых, они уже попрощались. Во-вторых, помощник был мелкой сошкой, а речь шла о том, быть или не быть новому социализму. Помощник Сергея Сергеевича выслушал Митю с неизменной улыбкой. Поначалу Митя не обращал внимания на эту противную улыбку, считал помощника не более чем исполнителем воли начальника. Но быстро понял, что ошибается. Помощник был не исполнителем - толкователем воли Сергея Сергеевича. Он толковал ее так, как находил нужным. Спорить с ним было бесполезно. У помощника было куда больше возможностей доказать Сергею Сергеевичу, что он толкует его волю правильно, нежели у Мити, кричащего что-то через тысячи километров в трубку телефона с золотым гербом. Какой-то он был безликий, этот помощник. В толпе на улице Митя не узнал бы его. Худощавый, лысеющий, остролицый, в сером костюме, он, казалось, не владел в нужном объеме человеческой речью, изъяснялся коротко, казенно, убого. Он понятия не имел о новом социализме, общечеловеческом значении Митиного открытия. Когда Митя ссылался на Сергея Сергеевича, помощник лукаво разводил руками: "Сергей Сергеевич - это... идеализатор. Луну с неба пообещает. Надо смотреть на этот вопрос практически". Когда Митя звонил по телефону, помощник сам решал, соединять или нет. Это было утомительно. У Мити не было желания справляться о здоровье жены помощника, интересоваться, не нужно ли чего помощнику из Крыма. Каждый решенный на высоком уровне вопрос, как днище корабля ракушками, обрастал десятками дополнительных, мелких, унизительных. Сергей Сергеевич тревожился о судьбах социализма, существовал в мире высоких, чистых идей. Идеи спускались в руки косноязычного помощника и странным образом утрачивали высокую чистоту, превращались в обычную текущую рутину. Над рутиной власть помощника была императорской. Он мог двинуть дело в минуту, мог придушить на месяцы. Причем во втором случае установить его вину было крайне затруднительно, так отлаженно действовала машина бессмысленных согласований, ссылок на объективные обстоятельства. Как-то Митя спросил у Сергея Сергеевича: зачем рядом с ним такой человек? Сергей Сергеевич ответил: "Нам бы с вами, Митя, разобраться со своими проблемами. Если мы начнем еще обсуждать кадровые..." Митя был готов поклясться, что Сергей Сергеевич после этого стал относиться к нему прохладнее. И помощнику каким-то образом сделались известными его слова. Он смотрел на Митю с нескрываемой иронией, чуть было не отобрал у него самолет. Митя навел справки, узнал, что Сергей Сергеевич - четвертый по счету шеф помощника. Первый умер. Второго тихо сняли. Третьего отправили на пенсию за развал работы. А помощник переходил от одного к другому, как оклад, как черная могучая машина, как госдача за зеленым забором. В чем незаменимость этого человека? Почему он ни за что не отвечает? Встречаясь с Сергеем Сергеевичем, затем с помощником или сначала с помощником, затем с Сергеем Сергеевичем, Митя не мог отделаться от впечатления, что стоит перед двуликим Янусом и если хочет чего-нибудь добиться, должен ладить с обоими ликами божества. Но не получалось. Митя вспомнил, как однажды прямо из Кремля ему надо было попасть в Крым на объект С. Оттуда позвонили: метеопрогноз на ближайшие четыре часа идеально соответствует условиям эксперимента. У них все готово, надо начинать. Но Митя был в Москве. Тут была совсем другая погода. Бушевала летняя гроза. В окне - серая стена падающей воды. Только когда вспыхивали молнии, из серого небытия возникали купола, редкие, вставленные в брусчатку деревья. Сергей Сергеевич позвонил министру гражданской авиации. Тот доложил: грозовой фронт невиданного насыщения протянулся над Европой. От Украины до Норвегии в небе сейчас нет ни одного самолета. В таких условиях взлет невозможен. Как только будет просвет, он даст знать. Сергей Сергеевич связался с командующим ВВС. Истребитель отпадает, сказал командующий, там нет места для пассажира. Можно, конечно, поднять стратегический бомбардировщик. Но. Во-первых, взлетная под Москвой заливается водой, взлет небезопасен. Во-вторых, специальная посадочная в Крыму сейчас ремонтируется, бомбардировщик сможет доставить пассажира только на Черноморское побережье Кавказа. В-третьих, в этом случае придется давать оповещение, иначе ВВС НАТО в Турции будут приведены в боевую готовность. Оповещение передается по каналам МИДа. У него нет полномочий единолично решать этот вопрос, необходимо согласовать. "Не имеет смысла,- сказал Митя,- не успею за четыре часа. Ладно, пусть проводят без меня". Сергей Сергеевич развел руками: "К сожалению, бессилен помочь. Стихия не в моей власти". Митя вышел в приемную. "Соедините с объектом С.", - попросил помощника. Гроза усиливалась. Молнии сверкали ежесекундно. Меньше всего Митя думал в эти минуты о помощнике: крысистом, перекладывающем на столе бумажки. "Очень надо в Крым?" - вдруг услышал его голос. Помощник смотрел ему в глаза, но не снисходительно-иронично, как раньше, а испытующе-серьезно. Митя всегда знал, что помощник - непростой человек. "Очень, - вздохнул Митя,- но не судьба".- "Подожди, не суетись",- в одностороннем порядке перешел на "ты" помощник. Снял трубку, набрал номер: "Федорыч? На хозяйстве? Что там у тебя с самолетами? Есть это... в боевой готовности? Да вижу, что дождь. Надо. Дело государственной важности. Министр с командующим не сумели, а мы отправим товарища. Да уж пригодится, пригодится... - подмигнул Мите. - Что ты заладил: дождь-дождь! Это тут дождь. А взлетит, там сухо и светло! Да. Выезжает. Будет через полчаса. Он скажет, куда лететь. Ничего-ничего, риск - благородное дело. И это... чтобы побыстрее. Кто не рискует, тот в тюрьме не сидит, - положил трубку, повернулся к Мите: - Через два с половиной часа будешь на месте. Я позвоню на объект, что вылетаешь". Казалось бы, Митя должен был испытывать благодарность, он же почувствовал тревогу. Внутри одной - видимой - власти скрывалась иная - невидимая. Невидимая была сильнее. И не особенно это скрывала. Он бы отказался лететь, если бы так не нужно было на объект. Другой случай произошел, когда Митя составлял наряд на японскую компьютерную технику. Он должен был встретиться с Сергеем Сергеевичем, но того вызвали на срочное совещание. Митя оказался в кабинете у помощника. Его, помнится, удивило, с какой оперативностью помощник решал все вопросы. Бабушку в клинику? Пожалуйста. Нужна консультация зарубежного специалиста? Как фамилия? Ага, француз. Уже приезжал к нам. Много берет, пес. Будет консультация. Изыщем средства. Девушка просит однокомнатную квартиру в Ялте? Позвоним в горисполком, решим. Как-то незаметно в руках у помощника оказался перечень заказанной Митей аппаратуры. "Сегодня же завизируем, оформим в международном банке платежное поручение, вечером уйдет дипломатической почтой в Токио, в посольство". Помощник выдержал значительную паузу. Митя понял, что это не просто так. "Ну да,- подумал он,- французский специалист, квартира для девушки... Специалиста можно пригласить на следующей неделе, а можно и через полгода. Квартиру можно дать сразу, а можно в очередной пятилетке, в доме на окраине, на первом этаже". - Я понимаю,- сказал Митя,- будут брать оптом, выйдет экономия. Пожалуйста, я впишу. Что вам нужно: видеомагнитофон, телевизор, камера, персональный компьютер? - достал ручку, чтобы внести в список. - Вы это... не вполне понимаете...- недоуменно посмотрел на ручку помощник, рассчитанным ударом ноги подкатил Мите кресло на колесиках: Садись! Слушай сюда! - заговорил азартно, быстро, опять в одностороннем порядке перейдя на "ты": - В Сингапуре торговым атташе сидит мой кореш. Вместе начинали в комсомоле. Я его и пихнул в посольство, когда он погорел на девочках. Я тут говорил с ним по телефону: он берется все, что там у тебя в списке, даже с перехватом, взять у местных китайцев в два раза дешевле! Документы, номера, бирки будут японские, как из Токио. Это не бойся, верняк. Ты вот мне от щедрот персональный компьютер предлагаешь, а у меня на даче пять штук лежат, распечатать некогда. Сам могу тебе подарить. Мы с ним прикинули: экономия триста тысяч! Врубился? - Чего... триста тысяч? - Зеленых! Долларов! Немного возьмем, остальные кинем в банк, пусть нарастут проценты. Годика через два поделим. Ты сейчас засекреченный, я тебя рассекречу. После Женевы поедешь в Европу. Хочешь с этой... бабой ялтинской, хотя там этого добра навалом. Копейки считать не будешь. Ну? Меняем адрес: Токио на Сингапур? Только быстро, быстро, у меня дела! Пока он говорил, в голове у Мити гремело, как в погремушке. Вопрос провалиться ли миру или ему пить чай - помощник решал в пользу чая. "Какой, к черту, новый социализм, - подумал Митя,- когда... тут такие люди?" Он и раньше замечал в речи помощника блатные словечки. Мите захотелось плюнуть ему в морду, только имел ли право он, требующий "Яшиду" любой ценой, плевать кому бы то ни было в морду? - Сингапурское вакуумное производство не идет в сравнение с японским, сказал Митя помощнику, - это халтура, они штампуют схемы. Оборудование выйдет из строя, назначат комиссию, хлопот не оберешься, - и не прощаясь вышел. ...Митя не стал рассказывать об этом девушке. Он вдруг подумал, что напрасно она тревожится, что открытие попадет не в те руки. "Они, подумал Митя, - не приобретатели, а растратчики. Руки у них устроены не так, чтобы удержать случайно доставшееся. Только чтобы украсть, промотать, загубить, отдать за бесценок..." Несколько дней на объекте С. все шло своим чередом. Нарушил покой Серов, среди ночи доставивший на конфискованном генеральском транспортнике "Яшиду". Часть проводов была обрезана, на дисплеях запеклась кровь. "Не сошлись, понимаешь, в цене",- усмехнулся Серов. Это было поправимо. Провода заменили. Кровь оттерли. Теперь Мите ничто не могло помешать.