Вера Космолинская - Туннелирование Страница 6

— Угу, уверен, тут все продумано.

Линор усмехнулась и вздохнула.

— Да, конечно. А отец все еще будет при некоторых регалиях «Януса».

— Это будет справедливо. Пусть «в отставке», но он отдал ему всю жизнь. Он до сих пор скорее представитель Союза, чем какого-либо государства.

— Даже нашего, — она произнесла это слово, как если бы оно плохо укладывалось у нее на языке и еще хуже в голове. — Такое ощущение, будто нас растаскивает по разным галактикам.

— По-моему, уже растащило.

— Думаю, что все-таки еще нет…

— Это потому, что янтарные шишечки — нейтральны.

— А военные игры, одни или другие — тоже совершенно одинаковы.

— Главное, не оказаться одновременно по разные стороны фронта. Даже символически. Античастица тоже частица, но с обычной частицей — аннигилирует. Хотя, казалось бы — ведь один черт.

— Какие-то мы сегодня веселые.

— Я не знаю, будем ли мы когда-нибудь другими. Мне кажется… — Я помолчал, потом махнул рукой. У меня было ощущение, что мы — бабочки, которые вот-вот должны занять свое место в гербарии.

Есть ли жизнь в гербарии? Скоро узнаем. Золотистые проволочки — как крылья. Эффектные и неживые.

— Знаешь, — сказала Линор, задумчиво глядя в кажущееся старомодным зеркало-трюмо. — Мне жаль, что мы не могли забрать с собой Экскалибур.

Я улыбнулся и кивнул. Меч остался в коллекции «Януса». Как будто у нас вообще не было ничего личного, принадлежащего именно нам — скользнули по жизни, и по чужим жизням, как тени.

— Кстати об оружии, — повеселела Линор, оглянувшись и снова окинув меня изучающим взором. — Ничего огнестрельного, а? Разве нам не положено?

— Видимо, нет. — Я развел руками. — Предполагается, что у нас целые армии и флотилии защитников. С пушками, способными разносить планеты в мелкое крошево.

— Но холодное… — Линор кивнула на мою парадную шпагу. — Оно игрушечное?

Я рассмеялся и вытащил «игрушку» из ножен. Узкий, матовый, инкрустированный узорами желтого металла, клинок.

— Почти. Она «дуэльная» — электрическая. Помнишь такие? Нажимаешь на кнопку, попадая в противника тем, что тут считается острием, и его сваливает с ног разрядом.

— Детский сад, — посмеявшись, признала Линор.

— Не спорю!

— Интересно, хоть аккумулятор в ней есть?

— Есть, я проверил.

— И спрятал трупы под ковриком?

— Думаю, повод еще будет…

— Да уж. Никуда не денется…

Мы шли по «золотой дорожке», благосклонно улыбаясь всем вокруг, на все стороны света и пространства-времени. Отец прошел тут ровно на десять минут раньше нас, присоединившись к нашей матери официально и на людях впервые. С принятием некоторых персональных почестей. Что он чувствовал на самом деле — было трудно сказать даже нам. Что попался? Что всех обыграл самой своей тайной и не зависит ни от чего, даже от нее, и при ее посредстве, от всего остального?

Что чувствовала мама, тоже трудно было сказать. Чувство превосходства? Свидетельство того, что она сделала со своей жизнью, что хотела? Некое злорадство по отношению ко всем традициям и условностям, или даже по отношению к нам, наконец вернув все «на круги своя»? Или чувство уязвимости, когда все открылось? И полной неуверенности в том, чем же она на самом деле теперь обладает.

Кот в мешке почти то же, что «барашек в ящике», но не совсем. Он существует.

Линор присела в реверансе, а потом удостоилась милости быть взаимно расцелованной матушкой в обе щеки. Со мной вышло формальней и смешнее, и довольно сомнительно. Я преклонил перед матерью колено как перед прекрасной дамой, под благосклонным взглядом отца, и чопорно поцеловал ей руку. Подумав в этот момент, «а точно ли это выглядит так, будто она моя мать?» И что за дикие ассоциации?! «Молодой лев всегда убивает старого льва…» «Я не страдаю эдиповым комплексом! Я не страдаю эдиповым комплексом!..» Что поделать: архетипы — страшная штука, а все эти формальные ритуалы — во что именно играют? Что иллюстрируют?..

Закончилось, конечно, так же как с Линор. Мы расцеловались бы более душевно, если бы знали друг о друге хоть что-то. Но, может быть, узнаем. Хотя «все эти формальности» осаживают и охлаждают с самого начала.

А на деле, я ведь очень хотел узнать ее. Но казалось, на это так мало шансов. Наши жизни пронеслись мимо друг друга. А то, что осталось — недостаточно и слишком поздно, до несправедливости. Но разве это относится не ко всему в жизни? Не упустить всего, уследить за всем невозможно. А если уследишь, это будет голая схема, ободранная более чем до костей. И самая долгая жизнь тут не поможет. Вечность все равно длиннее. И безразличнее — все в ней обесценится и не будет иметь никакого значения. Общий заряд вселенной равен нулю.

Мимо прошествовали дружные ряды попугаев. Хорошо, отлично… ясно, что не все тут были попугаями, а уж кто к этому относился серьезно — наверняка можно пересчитать по пальцам. Это субъективное восприятие, неправомерное, неоригинальное, далекое от откровений и интеллектуальности, попросту глупое. Но как невротическая реакция — ладно уж, сойдет. Ведь все равно именно это я и чувствовал, хотя знал, что это глупо.

И кончаться этот день не собирался. В космосе всегда ночь. Или — всегда день.

Все в тот же бесконечный день мы отправились на Леду — столичную планету Денебского королевства.

И в какой-то момент по дороге туда оказались наконец с матерью наедине, без посторонних. «Как давно мы не виделись». Мы практически никогда не виделись. «Наконец-то мы вместе» — все очень холодно и отстраненно. Впрочем, могло быть гораздо хуже. Могли быть сантименты. А это, наверное, и правда было то, что нужно. Пожалуй, отношения между нами могли считаться сугубо деловыми.

Комната — язык не поворачивался назвать ее каютой — была увешана серебристыми коврами и ярко освещена. На низеньком стеклянном столике стояла ажурная ваза с экзотическими фруктами, рядом мягко журчал небольшой фонтанчик.

— Ну… — проговорила мама, восседая в кресле с высокой спинкой. Мы все сидели в таких, но у наших спинки были чуть пониже. Ее медно-каштановые волосы были уложены короной под тонкой бриллиантовой диадемой. Глаза казались очень темными и, как ночные небеса, полными мерцающих звезд. — Добро пожаловать домой. Я представляю, как странно вы себя сейчас чувствуете. Но вы знаете, я не могла поступить иначе. Никто из нас сейчас не может быть в безопасности. Я беспокоилась не только о вас, но и о себе, и обо всем Денебе. Даже тут — о чем-то большем — об общем балансе сил во вселенной. Можно возразить, что это вечное затруднение. Но едва ли вы можете отрицать, что я ждала достаточно долго.