Эндрю Пайпер - Проклятые Страница 6

Не поворачивая головы, Эш бросила взгляд на окно. И увидела меня.

По выражению, мелькнувшему в ее глазах, я сразу понял две вещи. Во–первых, она ждала, пока я появлюсь именно там, где на тот момент находились они с Брэндоном. И теперь она могла начинать действовать.

И второе — прямо у нее за спиной стоял готовый к работе станок. Ленточная пила.

— Какая острая! Как зубы!

Я услышал ее голос, каждое слово, прозвучавшее за мгновение до этого и эхом отозвавшееся во мне. Эшли страстно вздохнула, и Брэндон не мог не почувствовать жар ее дыхания. Притворно–испуганного, притворно–влекущего. Но возбуждение ее было настоящим.

— Ты не включишь ее, Брэндон?

Я видел, как он поцеловал сестру, и она изогнулась и подалась ему навстречу. Глаза у нее были закрыты. А взгляд его широко распахнутых глаз напоминал взгляд совы, наблюдающей за своей маленькой, обреченной жертвой, копошащейся где–то внизу, в траве. Он безучастно смотрел на то, как Эш взяла его руку в свою ладошку и направила прямо к матово поблескивающей поверхности станка, над которой легкой дымкой равномерно металось полотно пилы.

Все произошло стремительно, но все же недостаточно быстро.

У Брэндона хватало времени на то, чтобы увидеть, что происходит, и избежать угрозы. Он мог успеть отдернуть руку, отпрыгнуть и заорать, какого черта моя сестра вытворяет. Но вместо этого он (и я тоже) наблюдал, как Эшли положила его ладонь на гладкую поверхность станка и направила его широко расставленные пальцы к лязгающим зубцам.

Если он и закричал, то я не слышал этого. Помню только, что прежде, чем я побежал прочь со двора, прежде чем я услышал свой собственный вопль, Эшли открыла глаза. Она хотела убедиться, что я видел все.

Но не жестокость произошедшего поразила меня, не она была важнее всего, и не зрелище того, с какой легкостью лезвие отделило два пальца от кисти Брэндона Оливера, и даже не то, что брызнувшая, словно из сопла, кровь застыла на стене в форме сердечка от «валентинки», а то, как моя сестра заставила его проделать это над собой. Он не сопротивлялся, не протестовал. Казалось, Брэндон наблюдал за происходящим с таким же напряженным любопытством, как и я. Впоследствии его родителям сказали, что это был несчастный случай; с ним расторгли контракт на выступления за «Огайо». Потом я еще несколько лет встречал его на улицах Ройял—Оук, бродившего в одиночестве с выражением показного смирения на лице. Только тогда, много позже, он осознал, что красивая девушка в отцовской мастерской не просто лишила его части тела, но сломала всю его жизнь.

Глава 4

Если поинтересоваться в полиции Детройта, где хранятся материалы по делу Эшли Орчард, то вам ответят, что оно относится к разряду нераскрытых преступлений. Девушка решила отметить свое шестнадцатилетие с подругами, они отправились на велосипедах на дневной сеанс фильма «Общество мертвых поэтов» в «Мейн Арт Театр», но вместо этого потянула их на Вудворд–авеню в центр города.

Четыре девушки должны были понимать всю сумасбродность велосипедной прогулки по Детройту: там они оказались бы в мире, который обычно видели только из окон родительских автомобилей. Заброшенные дома, которые горят каждый год накануне Хэллоуина. Банды из Хэмтрэмк–сити и Хайленд–парка, предоставленные сами себе, поскольку полиция давно махнула на них рукой. Целые кварталы, постепенно превращающиеся в заросшие бурьяном поля, среди которых, словно могильные курганы, возвышаются горы кирпичей.

Подруги Эш хотели знать, зачем они туда направляются. Почему она заставляет их туда поехать.

— Я хочу вам кое–что показать, — сказала она.

Она не стала медлить и помчалась вперед, отчаянно нажимая на педали своими загорелыми, стройными, как у балерины, ногами, а ее длинные соломенно–светлые волосы развевались у нее за спиной, словно посылая прощальный привет.

В конце концов Лайза Гудэйл заставила остальных повернуть назад. Лайза Гудэйл была хорошенькой девочкой, игривой, как котенок, которая, казалось, никак не могла повзрослеть. Она с третьего раза сдала экзамен по математике за девятый класс, зато со знанием дела учила остальных девчонок технике минета (однажды я спустился в цокольный этаж в школе и застал ее в окружении подружек, показывающей с бананом в руке, как это делается). Именно она в тот день закричала:

— Эш! Ну, серьезно! — и повернула к бордюру на углу Вудворд и Уэбб–стрит.

Сначала казалось, что Эш даже не услышала. Но потом она остановилась и послала им одну из своих убийственных улыбок.

— Вам, что, не любопытно? — спросила она.

— Нет, — сказала Лайза, и это было неправдой.

А Эш все улыбалась и улыбалась. Хотя меня там не было, меня позвали на ее поиски потом, я отчетливо вижу ее лицо — так, будто стоял там, на углу, с ее подружками. Возможно, даже более отчетливо, потому что с тех пор я всегда вижу эту улыбку. Этот взгляд, в котором читается что–то вроде: «Вы не можете знать то, что знаю я». Или: «Однажды я покажу вам все, на что способна». Или, например: «Я всегда побеждаю. Вы ведь знаете это, правда?»

А потом она сказала:

— Ну и ладно.

Нажала на педали и помчалась вперед на хорошей крейсерской скорости. А девчонки смотрели, как она удаляется, постепенно растворяясь в знойном мареве, поднимавшемся от нагретого асфальта мостовой, и ее волосы развевались и словно напоминали им об обещании хранить тайну, которого они никогда не давали.

И только когда она исчезла из поля зрения и девушки не могли ее больше видеть, они повернули назад.

После того как девушки уехали, Эшли покатила (или ее повезли, или потащили, или отнесли) к заброшенному дому на Альфред–стрит, в котором никто не жил уже до нашего рождения. Туда, где она сгорела заживо. В том самом подвале, где также обнаружили останки Мэг Клеменс, нашей одноклассницы, пропавшей десятью днями ранее. Две девушки одного возраста. Два тела, почти полностью уничтоженные огнем, за исключением того, что во второй раз что–то пошло не так. Тот, кто это сделал, кто бы он ни был, не успел сжечь Эш полностью. Она кричала там и звала на помощь, без всякой надежды быть услышанной.

В случае с Мэг Клеменс свидетелей практически не было. Еще меньше известно о том, что она делала и куда направилась после того, как мать дала ей десять долларов и закрыла за дочерью дверь их дома на Фредерик–стрит в квартале от того места, где жили мы. Мэг писала статьи в школьную газету, публиковала там отчеты о «пищевых злоупотреблениях» в школьной кафешке. Она носила несколько великоватые очки в черепаховой оправе, которые очаровательно сползали на ее носик. Мэг регулярно отказывалась от приглашений погулять с мальчиками, поэтому заслужила несправедливую репутацию «гордячки» и «задаваки». Это все, что о ней знали. Ну, или то, что знал о ней я.