Александра Сашнева - Ложись!.. Страница 6

— А чего ж тогда? — пожал я плечами. — Ну сделали бы и здесь роботов. Только я тебе скажу так: жвачку от стеклона ни один робот не допетрит отскоблить.

Севка замялся. И я догадался, что здесь тонкое место. Что-то связанное со жвачкой и стеклоном. Надо подумать будет, когда Севка уйдет. Сам-то он ни за что теперь не скажет. Сейчас полезет в карман, достанет «красного», а я и отказаться не смогу. И придется еще сожрать, ну берегись тогда, железяка!

И точно. Севка полез в карман.

— Хочешь «красного»? — спросил он, протягивая мне пастилку. — «Сперминт».

— Не увиливай!

— Знаешь, что я тебе скажу, Рашечка? Ты, верно, за макушку себя трогаешь?

— С чего ты взял? — Я покраснел. И правда, захотелось схватиться за макушку и не отпускать ее, потому что тиликанье превратилось в заунывное пилообразное нытье.

— Ладно-ладно! — Севка ухмыльнулся. — Бери жвачку и жуй!

Я молча взял одну и кинул в пасть.

— А в чем прикол? Платформа есть у этих самоубийц? Или как бодун? — спросил я погодя, чтобы улизнуть с неприятной темы.

— Зачем тебе? — подозрительно спросил Прошкец. — Давай лучше поговорим о нашем будущем.

— Не-не! — возразил я. — Отвечай! А то я тебе еще страшнее вопрос задам.

— Ну ладно, — вздохнул Сева. — Это упадническое, эскапистское течение. Базируется на нигилистических религиозных концепциях древности. Катары там, Циолковский, ваххабизм, Бакунин, Ленин, Маркс — в общем, тебе это неизвестно, да и ни к чему. Главное тебе известно: все создано Матрицей. Мы выходим из Матрицы и возвращаемся в Матрицу. Но эти люди считают, что лучше попасть под пулемет, чем падать каждый раз под уровень, выставленный лазерами. Это нигилизм. Совершенно непозитивный и несозидательный. Скажу по секрету: это финансируется на деньги Вашингтона, а смысл в том, чтобы подорвать производительность труда. Счастье индивида в состоянии общего блага. И даже принять смерть за общее благо — это его не только прямая обязанность, но и счастье. А у них-то разве не так? Так-так, Рашечка! Это жалкий популизм пропагандировать, что счастье в личном наслаждении, праве личного выбора и прочая гадость. То есть лучше сделать негодный выбор самому, чем подчиниться разумному общественному порядку. Не советую даже и копаться. Ты, Раша, есть отменный честный дворник. Ты пользу приносишь, убирая антисанитарию и мусор. Ни к чему тебе этот нигилизм. Матрица совершенен.

— Севка! — спросил я. — А у тебя в голове тиликает?

Севка покраснел. Он поджал губы и выпрямился. «Конечно, тиликает! — усмехнулся я про себя. — У кого ж не тиликает? Если б не тиликало, ничего про макушку не говорили бы…» — подумал я, и тиликанье взвизгнуло циркуляркой.

— Насчет тиликанья… — сказал Севка и постучал пальцем по столу. — Я вот что тебе скажу: ты помалкивай об этом и делай так, чтобы поменьше тиликало. И, главное, под лазер ложись вовремя! Тебе же лучше будет!

— А-а-а…

Все-таки он ничего. Симпатичный. Ну не такой, как артисты или верхние перцы, но все-таки во мне что-то зашевелилось. И я уже подумал: не начать ли говорить в женском роде? Зависла неловкая пауза, и стало слышно, как булькает вода в стакане.

Не очень мне хотелось начинать первому. Я бы, конечно, мог намекнуть Севке в сослагательном наклонении: «Я типа не против была бы…», а дальше уже можно не продолжать. И так все ясно.

Но так получается, что мне что-то от Прошкеца нужно, и взамен я ему что-то долж(е)н(а). Опять парюсь насчет окончания. Не люблю должать. Лучше подожду. Чего Прошкец пришел-то? Не чаю же попить! А может, и чаю. Ну все равно, подожду, когда он скажет сам: «А ты не хотела бы!..» А я тогда еще и поломаюсь. Выдурю у него что-нить.

— Ой! — Я перекинул кипятильник в другой стакан и капнул в стакан несколько капель заварки.

Севка накидал себе полстакана сахару и начал его громко размешивать. Севка хороший. Он всегда мне первому новости сверху сообщает. Так что у меня есть бонусы перед фабричными. И когда они начинают нос драть уж очень сильно, я их ставлю на место информационным превосходством.

— Хочешь, кстати, послушать верхнего музья? Очень… — предложил я, подводя партнера к нужным ассоциациям.

Севка замялся, а я воспользовался этой паузой и напялил на него дужку долбака.

На второй секунде глаза Прошкеца приобрели то же мечтательное выражение, что у всех нижних, когда они слушают преступную музыку, попадающую вниз сверху. Хотя опять вопрос! Откуда преступная музыка наверху? Там же лучшие из лучших? Лидеры капиталистического труда и все такое. И законы они принимают для нас, чтобы все лучше было. А если не так, то почему их не опустят? Нас, нижних, чуть что опускают в крысятник. Замешкаешься чуть — аннулятором косят. А они слушают свое музье. Говорят, преступное, а что-то я не слышал, чтобы сверху кого-нибудь опустили. Надо…

— Гадость! Низкая гадость! — ругнулся Севка, выдергивая слушаки, и добавил: — И к тому же ты совершил преступление! Почему ты не отправил долбак в санитарный скат вместе с трупами? Все, что было найдено при трупе, принадлежит государству! Разве тебе не известно?

— Ну а что? — пожал я плечами. — Я послушаю немного, а потом со следующими отправлю…

— Вот! Это первый шаг на пути к измене! — патетически воскликнул Сева.

— Да че ты! — возмутился я. — Завтра же и отправлю. Пусть подавятся! Ждать-то недолго. Каждые сутки по нескольку раз рубят…

Севка еще больше нахмурился:

— Ох, смотри, Раша! Договоришься ты!

— И вообще! — обнаглел я. — Я подумал: если это плохая музыка, почему ее наверху слушают?

— Это диверсия Вашингтона, с ней ведется неустанная борьба! Они же пытаются перетравить нашу железяку «коричневым». И вообще! Не тебе с куриными мозгами обсуждать.

— Да ладно! — махнул я рукой и неожиданно для себя выпалил: — А вообще, чем я хуже верхача какого-нибудь? Они же по долгу службы пользуются автомобилями, на солнце настоящее смотрят. А? Так что я, спертый долбак не могу послушать? Я так понимаю: я честный трудак, на таких, как я, весь город держится! Мы и налоги платим, и работаем не покладая рук, и что? Что я, не могу хорошей музыки послушать? Ну продавали бы ее здесь, а то все только про радость труда!

— Ты что городишь! — Севка покраснел, и я понял, что напрасно завел эту телегу. — Какое солнце? Нет никакого солнца! Все это вражеская пропаганда! Извини, Раша! Я не могу здесь больше оставаться!

Севка с грохотом отодвинул стул и вылетел из обитали.

— Ну и катись, — сказал я, и рука моя сразу потянулась к макушке.

Я погладил себя, и тиликанье сдохло.

«Красного» я пережрал, а потому энергии мне было не занимать. Далее действия, совершенные мной, не поддаются никакой логике. Я решил непременно найти Фимозу. Я решил узнать главную тайну жизни. Должно быть объяснение, почему я не имею права трогать себя за макушку!