Джек Чалкер - Демоны на Радужном Мосту. Бег к твердыне хаоса. Девяносто триллионов Фаустов Страница 6

Пупка у нее не было; примерно в том месте, где ему полагалось быть, начинала расти короткая, невероятно мягкая на ощупь коричневатая шерстка, покрывавшая ноги до самого низа. Бедра казались несколько преувеличенными, а полные ноги, нечто среднее между человеческими и лошадиными, заканчивались не ступнями, а изящными копытцами. С крестца у нее спускался роскошный золотистый хвост вроде тех, какие он ребенком видел в своем родном мире у цирковых лошадей.

Она подобралась вплотную к нему.

— Эй, шалунишка! Не хочешь поразвлечься?

Он взглянул на нее. Лишь что-то почти неуловимое в глубине ее накрашенных глаз выдавало, как долго она занималась этим ремеслом и какую безысходность ощущала.

— Не сегодня, куколка, — отозвался он. — Я просто хочу здесь посидеть, ничего больше. Может быть, в другой раз.

Она была слишком опытной, чтобы воспринять его слова как окончательный отказ.

— Да ну, брось, парень! У тебя есть потребности — я могу их удовлетворить.

— Отвали! — сказал он таким тоном, что она действительно отступила на шаг назад. Холодно, но уже не так угрожающе, он добавил: — Ты со всем своим опытом понятия не имеешь о моих потребностях. Пойди поищи себе щедрого клиента и успокойся.

Она оторопело уставилась на него:

— Ты что, из начальства?

Он стерпел этот вопрос, потому что именно такой обычно и была реакция.

— Я не начальник, девочка, даже и близко не стоял. У меня не больше желания общаться с ними, чем у тебя. Просто сегодня мне не хочется никаких развлечений.

Ее бровки недоуменно нахмурились:

— Тогда какого дьявола ты приперся сюда?

Почувствовав внезапный прилив гнева, он стремительно вскочил, чуть не перевернув стул:

— Я не обязан отчитываться, в особенности перед какой-то длиннохвостой шлюхой с лошадиным задом! — Он торопливо прошагал мимо нее и вышел на людную улицу.

Он прошел почти квартал, прежде чем его гнев не начал потихоньку остывать. Он был там совершенно не к месту и сам понимал это, но что ему оставалось? Она просто делала свою работу, единственное, что умела, — работу, для которой ее создали в какой-то генетической лаборатории. Дьявол, зачем он все-таки потащился туда, если знал, что такая сцена неизбежна?

Зачем его вообще понесло в эту часть города? Туристы, бизнесмены, экипажи космических кораблей в увольнительной, делегаты и политики — вот кто составлял толпы в этом пестром квартале. Он огляделся. Толпы, всюду толпы — и он, черт возьми, здесь единственный человек!

Возможно, дело было именно в этом. Возможно, он отправился сюда потому, что это было единственное место, где можно наверняка найти человеческую компанию, — неважно, какого типа, неважно, что здесь представители человеческого рода не были творениями природы. Можно быть в близких отношениях — куда более близких, чем с родственниками, более близких, чем даже с кровными братьями — с полудюжиной существ, настолько отличающихся от тебя самого, что кроме совместной работы у вас не будет ничего общего, и считать их самыми лучшими друзьями и партнерами, каких только можно пожелать; но все равно время от времени ты будешь тосковать по обществу своих сородичей, кем бы и чем бы они ни были.

Он вскочил в туннель, соединявший разные концы города, и отправился обратно в отель. Он был подавлен и отчаянно зол на себя самого и чувствовал себя оторванным не только от представителей своего рода, но и вообще от кого бы то ни было.

В этом-то и была проблема. От сородичей его отделяла не просто работа или какие-то другие барьеры, но сам факт отличия от них. Все остальные были людьми, но у него было с ними значительно меньше общего, чем с этой эроткой. Возможно, именно поэтому он так на нее и взбеленился. Из-за ощущения ее обреченности, из-за мысли о том, что она обладает разумом, который может быть пытливым, проницательным или честолюбивым, но это не играет для нее никакой роли. С этим телом, инстинктами, генетически встроенными стереотипами поведения она может смертельно ненавидеть жизнь, которую вынуждена вести, но при этом быть буквально не в состоянии хоть как-то изменить ее и стать кем-то другим.

Другие выбрали за нее эту жизнь еще в момент ее зачатия, в начиненной компьютерами биолаборатории, создающей бесчисленные вариации и модификации, чтобы удовлетворить старый, как мир, спрос. Можно подумать, мало было того, что приходилось следить за сотнями рас, так нет же, существовали бесчисленные множества вариантов каждой из них.

Он был другим. Он родился обычным образом, из генетического материала, полученного совершенно случайным образом от двух родителей, — хотя кто была его мать, он до сих пор не знал. Рожденный в нищете и проведший детство в грязных межпланетных захолустьях, он все же вырос умным и полным честолюбивых устремлений. Может быть, эта эротка тоже была умной и полной честолюбивых устремлений, но ее жизнь была предопределена с самого рождения, и она знала это.

С ним все обстояло по-другому. Он загнал себя в угол собственными руками. Он продал душу за свои честолюбивые устремления, за мечты, а теперь, когда получил все, к чему стремился, это оказалось никчемной пустышкой, поскольку он не мог насладиться плодами. Когда ты молод и надеяться тебе особо не на что, не слишком задумываешься о цене сделки с дьяволом.

В комнате он слегка расслабился, потом начал раздеваться. Когда его спина обнажилась, внизу, у основания позвоночника, обнаружился небольшой пушистый комок, который медленно развернулся и принялся пробираться вдоль позвоночника вверх, к плечу. Больше всего существо напоминало крупного слизня, только покрытого пушистой густой младенчески-голубой и снежно-белой шерстью. Он присел на край кровати, дожидаясь, когда существо доберется до цели.

— Бедный Джимми, — раздался у него в голове тоненький, еле слышный голосок. — Гриста выпустила тебя в город, она чувствует, как тебе грустно. Тебе хотелось ту девушку?

Он вздохнул.

— Нет, не ту девушку.

Маленькое существо забралось к нему на плечо, потом медленно поползло к шее. Он завалился на кровать, не боясь ни раздавить, ни поранить свою странную спутницу. Он мог бы сесть на нее или прижать к стальному листу, и с Гристой все равно ничего не случилось бы.

Он думал о маленьком существе в женском роде, хотя, строго говоря, эта раса была однополой. Джимми понимал существ, которые были двуполыми, или трехполыми, или какими угодно другими, — но отстраненно, как мог бы понимать другую расу, прочитав о ней. В этом была часть проблемы: Гриста, похоже, понимала его вполне неплохо, тогда как он на самом деле совершенно не понимал свою крошечную спутницу. С точки зрения биологии — да, но только не культуру, не образ мышления, не взаимоотношения с ей подобными.