Роджер Желязны - Девять звездолетов наготове Страница 6

Стены летнего домика затрещали и рухнули. Рамсэй заметался, словно летучая мышь в лопастях вентилятора. Первого нападавшего он ударил ребром ладони по горлу. Выхватил его ружье и начал палить.

Трое упали.

Он перепрыгнул через тело и шагнул сквозь пролом в стене, стреляя сначала налево, потом направо.

Ружейный приклад обрушился ему на спину, заставив упасть на колени.

Тяжелые ботинки начали молотить по почкам, по ребрам.

Он свернулся клубком, прикрывая руками затылок.

Прежде чем все исчезло, он разглядел свечу, череп, кинжал и зеркало.

— Привет, — сказала она.

— Привет. Ты рано.

— Осталось несколько минут.

— Не могла дождаться, да?

— Еще бы!

Он подошел к ней, разглядывая ее с ног до головы. Похлопал ее по бедрам.

— Ты вроде ничего девочка. Боже! Глаза-то! Никогда не видел глаз такого цвета.

— Они меняются, — сказала она. — Это мой счастливый цвет.

Он самодовольно ухмыльнулся и провел рукой по ее волосам, щекам.

— Что ж, давай станем по-настоящему счастливы.

Он притянул ее к себе, неловко нащупывая застежки у нее спине.

— Ты теплая, — сказал он, стягивая бретельки с плеч. — Такая теплая…

Не выпуская ее из объятий, он откинулся назад и выключил верхний свет.

— Так уютнее. Я люблю атмосферу… Что это было?

— Вопль, — улыбнулась она.

Он оттолкнул ее и подбежал к окну.

— Должно быть, какая-то безумная птица, — сказал он после паузы.

Передернув плечами, она сбросила остатки одежды и встала во весь рост, чуть раскачиваясь в тусклом свете. Ее волосы отливали рыжими полосками тигриной шкуры, а глаза — черными…

— Это был герцог, твой отец, — тихо сказала она. — Ты унаследовал его титул. Да здравствует герцог Ларри! По крайней мере до полуночи.

Он обернулся, прислонившись спиной к оконному косяку.

— Посмотри на меня в последний раз. Ледяные гробницы опустели.

Он пытался вскрикнуть, но ее тело было подобно языку белого пламени, а глаза сияли, словно два черных солнца; он смотрел на нее, как дикий зверь, пойманный в ловушку.

Он не пошевелился, просто не смог.

Совершенные изгибы, выточенные из слоновой кости, — ее плечи, и две луны, обрамленные голубым сиянием, — ее груди, и огненная река из старинных баллад — ее тигриные волосы: все это отпечаталось в его голове; затем видение задрожало и помутнело в ледяных волнах паралича, поднимавшегося по позвоночному столбу, словно мороз по тонкому стволу саженца.

— Полукровка! — прошептал он за мгновение до того, как мороз поглотил его полностью.

МИНУС ЧЕТЫРЕ

— Он выживет? — спросил толстый сержант.

— Еще неизвестно, — ответил долговязый, стирая яичный желток с усов. — Как только ему вливают свежую кровь, она тут же становится отравленной. Не успевают перекачивать. Легкие парализованы. Ему подключили искусственное дыхание, а сам он без сознания.

— Кто станет у власти, если он умрет?

— Говорят, парнишка.

— Боже!

Он посмотрел на неподвижную фигуру в летнем домике. Человек смотрел в потолок и не шевелился. Четверо боевиков Комстока, заняв позиции по четырем сторонам света, держали ружья наготове.

— Что будем делать с ним?

— Собираемся допросить его, как только он придет в себя.

— Это и есть тигр? — спросил толстяк.

— Так они говорят.

— Значит, он знает что-то о Стате.

— Ну да.

Голос толстяка задрожал от волнения, маленькие черные глазки заблестели.

— Дайте мне допросить его!

— Тут все хотят. Ты что, особенный?

— Он пытался убить герцога. У меня такие же права, как и у остальных.

Долговязый покачал головой.

— Мы будем тянуть спички перед первым допросом. У тебя будут те же шансы, что и у остальных.

— Хорошо, — толстяк поиграл ремнем. — Хочу браслет из зубов тигра.

Ричард лежал, словно в гробу, окруженный трубками, змеевиками, бутылочками, насосами. Все это дышало вместо него. Проделывало работу сотни пар почек. Заряжало его кровь витаминами и противоядиями. Заставляло защитные силы его организма кряхтеть от натуги.

Как ни странно, в этом мире покоя, где дрейфовал его разум, герцог не потерял способности думать. Словно он освободился от пылающей плоти и бестелесно плыл в пустом пространстве…

Юность — радости пора,Ей любви не избежать…

Обрывки старых песен пронизывали его. Впервые со времен детства он чувствовал в себе умиротворенную импотенцию.

Вспышки угрызений совести освещали его внутреннюю ночь при мысли о Федерации — неповоротливой, неумолимо переживавшей и переваривавшей все на своем пути. Тернерианская Ось была последней великой оппозицией в этих осьминожьих объятиях. Автономия, дарованная когда-то пограничным мирам, исчезала теперь в пасти осьминога, словно воспоминания юности. Щупальца осьминога стремились захватить колесо, вращавшее галактику, превратить все миры в клетки своего тела.

Нет! Он не даст этому случиться. Он выживет! Все девять звездолетов уже прибыли и ждут, где-то там наверху, построившись клином. Девять звездолетов ждут, чтобы его рука направила острие клина прямо в глаз осьминога, в самое сердце Стата! Он постарается выжить во что бы то ни стало.

К нему вернулось ощущение огня во всем теле.

— Ты не можешь держать меня вечно, полукровка! — хрипел он. — Ты уже теряешь свою силу!

— Это правда, — улыбнулась она.

— Кто-нибудь придет, чтобы рассказать о происшествии... они найдут тебя здесь…

— Нет, — сказала она.

— Тогда ты пожалеешь, что родилась на свет.

— Я жалею об этом девятнадцать лет, — ответила она, прежде чем разбить вазу о его голову.

Старый отец, старый кукольник, что случилось?

Я проиграл.

Виндичи не проигрывает.

Кто такой Виндичи?

Ты должен попытаться вспомнить…

— Я выиграл! — захихикал толстяк.

Тигр, тигр…

— Я выиграл, — повторил он.

Зверь горящий…

— Воспользуюсь той комнатой, — показала он.

Я иду.

— Давай.

Вон из дворца!

Он встал, и охранники подняли Рамсэя и поставили на ноги.

Ты помнишь?

Они подтолкнули его по направлению к кладовке.

Я пытаюсь вспомнить. Вон из дворца!

Он пошатнулся и врезался в стену.

Почему?

Дверь распахнулась. Множество рук втолкнули его, и он оказался внутри.

Я не знаю. Знаю только, что ты должна немедленно уйти.

Удерживаться на ногах было нелегко. Он стоял посередине маленькой комнаты, щуря припухшие веки, чтобы прикрыть свой желто-серый взгляд от безжалостно обнаженной лампочки на потолке.

В небе уже девять звездолетов…

Иди домой!