Константин Брендючков - Последний ангел Страница 6

— Какой, интересно, выход? — оживился главный инженер.

— Перевыполнить план по количеству аппаратов.

— Это в четвертом-то квартале!!!

— Вот это зависит уже только от вас, Артем Артемыч. Тут все в ваших руках. Материал у вас есть за счет сэкономленного, деньги должны оказаться по этой же причине…

— Но время, время!..

— Ну тогда делайте стенки корпуса не железными, а из меди, что ли, сразу подскочит и вес и стоимость…

Олег Петрович готов был сказать еще какую-то резкость, но тут вдруг сразу все заговорили так, что вообще ничего нельзя стало разобрать. А когда Лев Васильевич навел порядок, еще два конструктора коротко сказали, что они выполняли только частные задания и не в их компетенции разбираться с остальным. Начиналось переливание из пустого в порожнее, и Лев Васильевич, переглянувшись с главным инженером, встал за столом, постучал по нему карандашом:

— Ладно, — сказал он, ни на кого не глядя. — Иронизировать тут или оправдываться, я считаю неуместным. Мы, как ни крути, должны считаться с тем, что завод оказался в затруднительном положении, и нет ничего предосудительного в том, что к нам дирекция обращается за помощью. А кто же еще может ей посоветовать, если не мы, инженеры? Да и упрек дирекции нам следует в какой-то мере принять. Но вместе с тем тут возникла и неглупая мысль, — продолжил завбюро. — Я имею в виду перевыполнение плана по количеству. Но, Артем Артемович, тут уж не нам, а технологам и производственному отделу придется теперь перестраивать графики. А работники КБ могут помочь созданием приспособлений, ускоряющих процесс, над этим мы поработаем. Ну и соответствующие выводы на будущее мы, разумеется, сделаем. Есть вопросы? Артем Артемович, вы что-нибудь добавите? Тогда все можете быть свободны, товарищи.

— Ну, держитесь теперь! — зловеще предупредила Афина Паллада, поравнявшись с Олегом Петровичем при выходе. Шилом вас, что ли, кольнули, что вы распелись, как петух перед поваром? А я еще считала вас тихоней: всегда держались так, чтобы воды не замутить.

— А что мне сделают? Надоело отмалчиваться.

— Ай, Моська, знать она сильна! А чего ради вы ввязались, не только ведь вас задели.

— Я посочувствовал Ивану Семеновичу, он всегда так тяжело переживает служебные передряги, а в этом проекте он был ведущим, вы же знаете.

— А не оказали вы ему медвежью услугу? Главный и без того обозлен.

— Не думаю. Теперь, если и захотят сорвать зло, то скорее всего на мне.

— Значит, огонь на себя, да?

— Ну, а что мне терять, Афина Павловна? Нам не страшен серый волк, выгонят из этой проходной, найдется другая. Мне одному нигде не будет тесно, а у Ивана Семеновича большая семья, ему переезды не с руки.

4

По субботам у Олега Петровича были банные дни, и по этому поводу он разрешал себе некоторые вольности — побездельничать, выпить, помечтать. Сегодня он тоже заблаговременно запасся веником, бутылочкой хорошего вина и под вечер отправился в баню. Мылся он не торопясь, расслабленно, вслушиваясь, как по телу растекается тепло.

Да и торопиться было некуда — дома никто не ждал, предстояло лишь сварить суп из пакетика, разогреть котлеты да посмотреть телепередачу. Нерадостная перспектива.

И плохо не то, что пропал привычный уют; одиноко, пусто, — вот что особенно угнетает в свободный от работы день. Хотя бы приятель какой-нибудь забежал на огонек, так ведь нет, у всех знакомых — семьи, свои планы, а знакомых холостяков, себе под стать, нет уже давным-давно.

Так и пошло, как обычно. Повозился на кухне, поел, попил чайку… Прилег на диван с книжкой да невзначай заснул. Впрочем, проспал он не долго, часа полтора, и до настоящего сна времени оставалось еще много.

«Надо все-таки завести собаку, — думал Олег Петрович, нарезая сыр для закуски. — Уходя на работу, буду запирать ее в сарай, а потом брать к себе. Но вот беда, жалко ведь обрекать беднягу на ежедневное заточение, скулить будет…»

Программа передач в этот вечер Олегу Петровичу не понравилась, но чтобы что-то шевелилось и звучало в доме, он смотрел все подряд и не выключил телевизор даже тогда, когда началась лекция по сельскому хозяйству, совсем уж его не интересовавшая.

— Будь здоров! — игриво подмигнул он лектору, поднимая рюмку.

Так он и сидел некоторое время, как бы в компании с лектором, отрываясь от экрана лишь для того, чтобы закусить или закурить. Он даже перестал вслушиваться в то, что говорилось, задумался и вдруг, подняв глаза, замер, пораженный лицом лектора.

«Ведь это кто-то очень знакомый, как же я сразу не заметил, или он сменился? Черт возьми, разве возможно такое сходство: это же вылитый мой покойный отец». А человек на экране молчал, вглядываясь в Олега Петровича с чуть заметной усмешкой, словно ожидая чего-то, потом начал увеличиваться, наплывая так, что лицо заняло весь экран, и произнес:

— Ну, что ты уставился, здравствуй.

— Здравствуй, — машинально ответил Олег Петрович.

— Вот когда привелось встретиться, а ты вроде и не рад?

«Должно быть, начался спектакль, а я и не заметил», — подумал Олег Петрович и удержался от ответа.

— Как хоть живется-то тебе теперь, сынок? Радости у тебя, как погляжу, не больно много, коли приходится выпивать одному.

Олег Петрович зажмурился и потряс головой: «Это надо же! Будто и впрямь со мной разговаривает. Фантасмагория какая-то!»

Он осторожно открыл глаза и облегченно вздохнул: экран был пуст. Но сразу же почувствовалось, что он не один в комнате, и, скосив глаза, увидел, что через стол от него, закинув левую руку за спинку стула, сидит тот, кто только что был на экране.

— Отец! — вырвалось у Олега Петровича.

— Ну, наконец-то! — ответил тот. Только сейчас меня признал?

— Этого не может быть!

— Глазам не веришь? Протри очки-то.

— Но ты же умер!

— Раз кто-то меня помнит, стало быть, я умер не совсем.

— Догадываюсь, я заснул, ты мне снишься.

— Нет, сын, так у нас дело не пойдет. Дай мне руку.

Олег Петрович замялся.

— Давай, не бойся, я не командор и в ад тебя не утащу.

Олег Петрович почувствовал теплоту протянутой ему руки.

«Наваждение какое-то», — подумал он и, машинально подойдя к буфету, достал вторую рюмку. Оборачиваясь к столу, он все еще ожидал, что за столом никого не окажется, но отец был там.

— А я уж подумал, не запустишь ли ты и в меня бутылкой.

— Олег Петрович чуть не поперхнулся.

— Откуда ты знаешь?

— Мне много чего известно. Я знаю, как ты жил, знаю, что нередко было тебе тяжко, что и сейчас не очень-то легко. Я знаю и то, что когда тебе было очень плохо, ты не кривил душой, не шел на сделки с совестью. Да, постарел ты, сынок. И волосенки поседели, и морщинки прорезались.