Орсон Скотт Кард - Эндер в изгнании Страница 61

Эндер рассчитал точно: еще вот-вот, и он бы опоздал. Алессандра потерянно стояла у подножия трапа, а мать тянула ее за рукав, подгоняя занять место в челноке. Тут Алессандра увидела Эндера, вырвалась из рук матери и побежала к нему. Бедняжка, разве можно быть более откровенной?

Она обеими руками обняла Эндера, и он – к его чести – охотно обнял ее в ответ. Собственно, Валентину удивило то, как он ее держал, с неподдельным чувством уткнувшись ей в плечо. Что он хочет этим показать? А Алессандра – что она должна думать о его поведении? Эндер, ты в самом деле такой толстокожий?

Когда она практически нырнула в его объятия, Эндер даже отступил на шаг, чтобы погасить внезапный толчок. Но он постарался, чтобы его лицо оказалось как можно ближе к ее уху.

– Шестнадцать – возраст, когда можно стать колонистом без разрешения родителей, – мягко заметил он.

Алессандра отодвинулась, чтобы испытующе заглянуть ему в глаза.

– Нет, – ответил Эндер. – Между нами ничего не будет. Я не прошу тебя остаться со мной.

– Тогда почему ты вообще просишь меня остаться?

– Я не прошу, – сказал Эндер. – Я говорю тебе как. Здесь и сейчас я могу освободить тебя от матери. Не занять ее место, не взять контроль над тобой, но позволить тебе самой управлять своей жизнью. Вопрос: хочешь ли ты этого?

Глаза Алессандры внезапно наполнились слезами.

– Ты не любишь меня?

– Ты мне нравишься, – ответил Эндер. – Ты хороший человек, у которого ни разу в жизни не было ни единого мгновения свободы. Твоя мать контролирует тебя от и до. Она кормит тебя байками, и в конце концов ты им веришь и делаешь то, что она хочет. Вряд ли ты знаешь, чего хочешь сама. Здесь, на Шекспире, ты сможешь это выяснить. Там, наверху, в обществе твоей матери и адмирала Моргана, – не уверен, что ты когда-нибудь познаешь свободу.

Она кивнула, все понимая:

– Я знаю, чего я хочу. Я хочу остаться.

– Тогда оставайся, – сказал Эндер.

– Скажи ей, – попросила Алессандра. – Пожалуйста!

– Нет.

– Если с ней заговорю я, она докажет, что я веду себя глупо.

– Не верь ей.

– Она заставит меня испытать чувство вины. Словно по отношению к ней я делаю что-то ужасное.

– Ничего такого ты не делаешь. В каком-то смысле ты тоже даришь свободу – ей. Она сможет завести детей от Моргана и перестать беспокоиться о тебе.

– Ты об этом знаешь? Ты знаешь, что она собирается родить ему детей?

Эндер вздохнул:

– Сейчас у нас нет времени для такого разговора. Твоя мать идет к нам, потому что челнок должен улетать, и она ждет, что ты займешь место на борту. Если ты решишь остаться, я тебя поддержу. Если добровольно пойдешь с нею, я пальцем не шевельну, чтобы тебя остановить.

И Эндер отступил от нее, когда Дорабелла подошла вплотную.

– Я понимаю, что он делает, – сказала мать. – Обещает тебе все, что захочешь, если ты останешься и станешь его игрушкой.

– Мама, – ответила Алессандра. – Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

– Я знаю: все, что он тебе наобещал, – это ложь. Он тебя не любит.

– Знаю, что не любит. Он сам мне об этом сказал.

Алессандра с некоторым удовольствием отметила удивление на лице матери.

– Тогда к чему все эти обжимашки? То, как он уткнулся в тебя носом?

– Он шепнул мне кое-что на ушко.

– И что же?

– Всего лишь напомнил кое о чем, что я и без него знала, – сказала Алессандра.

– Расскажешь мне на борту челнока, моя дорогая принцесса-фея, там уже начинают терять терпение. Не хотят сердить твоего отца поздним прибытием.

И суток не прошло с тех пор, как Алессандра попросила мать никогда не называть Квинси «отцом», а она вновь за свое. Как всегда, мать решает, как должно быть, и Алессандра, сколько бы ни старалась, не в силах это изменить. Измениться придется ей самой. О чем бы ни шла речь, в конечном счете именно Алессандра соглашалась со всем, потому что так всегда оказывалось легче. Мать устраивала все так, что подыгрывать ей было проще простого.

Если Алессандре и удавалось ей сопротивляться, то только за ее спиной. Когда мать не смотрит, когда можно притвориться, что она не узнает.

«Я всегда ее боюсь, хотя она не совсем чудовище вроде бабушки. Или… или она и есть чудовище, просто я никогда не оказывала ей достаточного сопротивления, чтобы это выяснить? Я не обязана с ней лететь. Я могу остаться здесь… Но Эндер меня не любит. Кто у меня здесь есть? Ни единого друга, никого. Те люди, которых я знаю по перелету, все они общались с матерью, не со мною. Они говорили обо мне, прямо передо мною, потому что так делала мать. Когда они ко мне обращались, то лишь затем, чтобы сказать что-то, что мать практически вынуждала их сказать. Друзей у меня нет. Эндер и Валентина – единственные, кто относился ко мне как к личности. И Эндер меня не любит.

Почему он меня не любит? Что со мной не так? Я симпатична, умна. Пусть не так умна, как он сам или как Валентина, но в этом отношении с ними никто не сравнится, даже на Земле. Он сказал, что он меня хочет, – тогда, на корабле. Он меня хочет, но не любит. Я для него лишь тело, одно большое пустое место, и, если я останусь, я буду постоянно об этом помнить».

– Моя маленькая фея, – сказала мать, снова порываясь тащить ее за рукав. – Пойдем. Мы будем так счастливы вдвоем, на пути к звездам! Ты получишь первоклассное образование с курсантами – твой отец мне это пообещал. К тому времени, как ты достигнешь нужного возраста, мы уже будем рядом с Землей, так что ты поступишь в настоящий университет и сможешь встретить мужчину, а не этого отвратительного эгоистичного мальчишку.

Вот уже мать практически тащит ее к челноку. Этим все всегда заканчивалось. Мать делала неизбежным следование ее планам. И альтернативы всегда казались столь ужасными! Другие люди никогда не понимали Алессандру столь же хорошо, как мать.

«Но и мама меня не понимает, – подумала Алессандра. – Она не понимает меня. Она лелеет свое безумное представление обо мне как подброшенной феями дочурке».

Алессандра обернулась, пытаясь отыскать взглядом Эндера. Вон и он, а на его лице – никакого сочувствия. «Как он может так со мною поступать? Он вообще ничего не чувствует? Не станет по мне скучать? Не позовет обратно? Не вступится за меня?

Нет. Он сказал „нет“. Он сказал мне… собственный выбор… добровольно…»

Алессандра остановилась как вкопанная.

Ее рука выскользнула из руки матери – Дорабелла по-настоящему не держала ее или держала очень слабо.

– Алессандра, – сказала мать. – Я увидела, что ты на него оглянулась, но – посмотри сама. Видишь, он тебя не хочет. Не зовет. Для тебя здесь нет ничего. Но там, среди звезд, – там тебя ждет моя любовь. Там волшебство нашего чудесного мира!

Но этот чудесный мир – никакое не волшебство, а кошмар, который мать только называла волшебством. И теперь в этом «чудесном мире» появился кто-то еще – кто-то, с кем мать спит, с кем собирается завести детей.

«Мать не просто обманывает меня, она обманывает и саму себя. На самом деле она не хочет, чтобы я летела с нею. Она обрела для себя новую жизнь и просто делает вид, что от этого ничего не поменялось. Факт: матери отчаянно нужно от меня отделаться, чтобы она могла жить дальше своей счастливой новой жизнью. Шестнадцать лет я была грузом, который тяжким бременем лежал на ее плечах, приковывал ее к земле, не давал делать все то, о чем она мечтала. Теперь она обрела мужчину своей мечты – ну, скажем, мужчину, который в состоянии дать ей жизнь, о которой она мечтала. И я стою у нее на пути».

– Мама, – сказала Алессандра. – Я никуда с тобой не полечу.

– Еще как полетишь!

– Мне шестнадцать, – сказала Алессандра. – Закон гласит: я могу самостоятельно принять решение, становиться мне колонистом или нет.

– Чушь.

– Это правда. Валентина Виггин стала колонистом, когда ей было всего пятнадцать. Ее родители были против, но она поступила по-своему.

– Вот, значит, о чем он тебе наплел? Это может казаться романтичным и смелым, но ты навсегда останешься одинокой.

– Я и так все время одинока, – сказала Алессандра.

При этих словах Дорабелла отшатнулась.

– Мерзавка, да как у тебя язык поворачивается говорить такое? – прошипела она. – У тебя есть я. Ты не одинока!

– Всегда одинока, – повторила Алессандра. – И тебя никогда со мною нет. У тебя есть милый ангелочек – подаренное феями дитя. Но это не я.

Алессандра отвернулась и зашагала вниз по трапу.

За своей спиной она услышала шаги матери. Нет, скорее, почувствовала: трап дрожал под ее ногами не в такт шагам.

А затем Алессандра ощутила толчок – жестокий удар в спину, который заставил ее потерять равновесие.

– Ну и проваливай тогда, маленькая сучка! – завопила мать.

Алессандра попыталась восстановить равновесие, но ее ноги не поспевали за верхней частью тела. Она почувствовала, что валится вперед, а трап выглядел таким крутым… сейчас она обрушится вниз, и руки не смогут смягчить…