Айзек Азимов - ЗОЛОТОЕ ВРЕМЯ (антология) Страница 64

Но сердитые вопросы сыпались, как из рога изобилия, скоро они кричали все хором, и во мне шевельнулось сомнение. Не совершил ли я ужасной ошибки? А тем временем яростные вопли сменились громким бессловесным плачем.

Через два часа омоложение завершилось, и я смотрел на плоды своих трудов: на двенадцать голых, отчаянно вопящих младенцев.

Я превратил в младенцев двенадцать последних людей Земли, и теперь мне не оставалось ничего другого, как заботиться о них.

С тех пор прошло пять лет. Они уже подросли, научились ходить и бегать.

Я не решаюсь оставить их и вернуться в 2075 год из опасения, что ученые не пустят меня обратно. Не могу же я бросить на произвол судьбы двенадцать крошек.

Вот я и остаюсь там, за десять миллионов лет, и жду, пока они вырастут.

К счастью, в «Хранилище веков» я нашел ползунки и многое не менее необходимое.

Полагаю, пройдет еще лет десять, и я смогу оставить их одних, чтобы они начали строить новый мир. Тогда я вернусь в 2075 год. Вот удивятся в лаборатории, когда я выйду из машины времени, постарев на пятнадцать лет!

А пока я привязан к будущему — кормилица и нянька последних людей Земли!

Джек Финней

БОЮСЬ...

Я боюсь, я очень боюсь, и не столько за себя — мне, в конце концов, уже шестьдесят шесть, и голова у меня седая, — я боюсь за вас, за всех, кто еще далеко не прожил положенного ему срока. Боюсь, потому что в мире с недавних пор начались, по-моему, тревожные происшествия. Их отмечают то тут, то там, о них толкуют между прочим — потолкуют, отмахнутся и позабудут. А я-таки убежден — отмахиваться нельзя, и если вовремя не осознать, что все это значит, мир погрузится в беспросветный кошмар. Прав ли я — судите сами.

Однажды вечером — дело было прошлой зимой — я вернулся домой из шахматного клуба, членом которого состою. Я вдовец, живу один в уютной трехкомнатной квартирке окнами на Пятую авеню. Было еще довольно рано — я включил лампу над своим любимым креслом и взялся за недочитанный детектив; потом я включил еще и приемник и не обратил, к сожалению, внимания, на какую он был настроен волну.

Лампы прогрелись, и звуки аккордеона — сначала слабенькие, затем все громче — полились из динамика. Читать под такую музыку — одно удовольствие, и я раскрыл свой томик на заложенной странице и углубился в него...

Тут я хочу быть предельно точным в деталях; я не заявляю, нет, будто очень вслушивался в передачу. Но знаю твердо, что в один прекрасный момент музыка оборвалась и публика зааплодировала. Тогда мужской голос чувствовалось, что аплодисменты ему приятны, — произнес с довольным смешком: "Ну ладно, будет вам, будет", — но хлопки продолжались еще секунд десять. Он еще раз понимающе хмыкнул, потом повторил уже тверже: "Ладно, будет", — и аплодисменты стихли. "Перед вами выступал Алек такой-то и такой-то", — сказал радиоголос, и я опять уткнулся в свою книжку.

Но ненадолго — голос, принадлежавший, видимо, человеку средних лет, привлек мое внимание снова; может, тон его изменился, потому что речь зашла о новом исполнителе: "А теперь выступает мисс Рут Грили из Трентона, штат Нью-Джерси. Мисс Грили — пианистка, я угадал?.." Девичий голосок, застенчивый, едва различимый, ответил: "Вы угадали, Мейджер Бауэс..." Мужчина — теперь я наконец-то узнал его уверенный монотонный говорок спросил: "И что же вы нам сыграете?" "Голубку", — ответила девушка. И мужчина повторил за ней, объявляя номер:

— "Голубка"!..

Пауза, вступительный аккорд фортепьяно — я продолжал читать. Она играла, я слушал в пол-уха, но все же заметил, что играет она неважно, сбивается с ритма — может, от волнения. И тут мое внимание сосредоточилось нацело и бесповоротно: из приемника прозвучал гонг. Девушка взяла неуверенно еще несколько нот. Гонг, дребезжа, ударил опять, музыка оборвалась, по аудитории прокатился беспокойный шумок. "Ну ладно, ладно", — произнес знакомый голос, и мне стало ясно, что этого-то я и ждал, я знал, что это будет сказано. Публика успокоилась, и голос начал было:

— Ну, а теперь...

Радио смолкло. Какое-то мгновение — ни звука, только слабый гул. А потом началась совершенно иная программа: выступление Бинга Кросби вместе с сыном, последние такты "Песни Сэма", которую я очень люблю. И я опять вернулся к чтению, чуть-чуть недоумевая, что там приключилось с той, предыдущей программой, но в сущности я не слишком-то задумывался об этом, покуда не дочитал свою книжку и не начал готовиться ко сну.

И вот тогда, раздеваясь у себя в комнате, я припомнил, что Мейджер Бауэс давным-давно мертв. Годы прошли, лет пять, не меньше, с тех пор как этот сухой смешок и знакомые "Ну ладно, ладно" звучали в последний раз в гостиных по всей Америке...

Ну что остается делать, если происходит нечто абсолютно невозможное? Разве что друзьям рассказывать, — меня и так не однажды спрашивали, не слышал ли я на днях Мака с Мораном, пару комиков, популярную лет двадцать пять назад, или, скажем, Флойда Гиббонса, диктора довоенных времен. Были и другие шуточки насчет моего дешевенького приемника.

Но один человек — в четверг на следующей неделе — выслушал мой рассказ с полной серьезностью, а когда я кончил, поведал мне свою историю, не менее странную. Человек он был умный и рассудительный, и, слушая его, я испытал не испуг еще, а просто недоумение: между этой историей и странным поведением моего радио была, казалось, известная общность, связующее звено. От дел я давно уже удалился, времени свободного мне не занимать, и вот на следующий же день я не поленился сесть в поезд и съездить в Коннектикут с единственной целью получить подтверждение тому, что услышал, из первых рук. Я записал все подробно, и в моем досье эта история выглядит теперь так:

СЛУЧАЙ 2. Луис Трекнер, 44 года, торговец углем и дровами, близ Денбери, Коннектикут.

29 июля прошлого года, рассказывал мистер Трекнер, вышел он на крыльцо собственного дома часиков в шесть утра. Прямо рядом с крыльцом, от самого конька крыши и до земли, по фасаду бежала полоса серой краски, еще сырая.

— По ширине — как если бы кистью-восьмидюймовкой проведена, — говорил мне мистер Трекнер, — и прет в глаза, ну черт-те как, дом-то ведь белый. Я, значит, решил, что это детишки ночью побаловались, но ежели так, то ведь без лестницы-то до крыши им не добраться, и на черта им это понадобилось — ума не приложу... Полоска-то ведь не то чтоб намазана кое-как, а проведена с полным старанием — сверху донизу и в самом центре фасада...

В общем взял мистер Трекнер лестницу и счистил серую краску скипидаром. А в октябре того же года решил он перекрасить свой дом.