Вячеслав Рыбаков - Се, творю Страница 65

– Эк завернул! – громко сказал Корховой.

– Они там, кажется, полагают, что такое знание помогает понять, сможет ли человек работать долго и упорно в столь скупой на отдачу области, как космос, – сказал, обернувшись к нему, Журанков. – Мне это тоже показалось поначалу игрой ума. Чисто вытягиванием денег на фу-фу. Я до сих пор толком не знаю, для чего этот тест. Но то, что он дает реальные результаты, мы уже успели убедиться. Если вам интересно узнать про самих себя точно, насколько вы мечтательны, я мог бы это устроить и провести всех в лабораторию. Мы можем отнестись к тестированию как к забавному и в то же время познавательному аттракциону. Наш скромный Диснейленд, так сказать. Развлекуха. А потом, усталые и довольные, полные новых впечатлений, вдоволь насмеявшись, мы могли бы снова перейти к… э-э… водным процедурам.

Бабцев пристально смотрел на расшалившегося, разговорившегося, раскрасневшегося от возбуждения Журанкова. Да, это все было похоже на правду и как нельзя лучше показывало, что дела и в самой корпорации не ахти, и у Журанкова в ней – подавно, физика-теоретика, которому стало нечем заняться, поставили, чтобы не вводить и не оплачивать специальной штатной единицы, на подхват к психологам… Это о многом говорило. И, самое забавное, вчерашний разговор со старым другом Кармадановым, который Бабцев успел провести, все это подтверждал и дополнял. А то, что рассказал сейчас Журанков в порыве свадебной откровенности, вполне вписывалось в рассказ Кармаданова и дополняло уже его.

У Бабцева было прекрасное настроение сегодня. А Журанкова он почти любил и готов был поддерживать хоть в чем – так тепло легли Бабцеву на душу сведения о поражении Вовкиного отца и его фактическом деловом крахе. Финансирование проекта, горестно рассказал Кармаданов, осуществлялось в последние два года через пень-колоду, о былой господдержке и думать не приходилось, а у частного хозяина корпорации тоже, по всей видимости, для денег нашлось куда лучшее вложение, чем космические бредни. Чего и следовало ожидать. Корпорация превратилась в некий придаток официального космического агентства, всячески старающийся показать ему, агентству, что еще может для него поработать на подхвате хоть по второстепенным делам. Журанков, ходили слухи (и вот он сам их сейчас, по сути, подтвердил), даже обсчетами своих плазменных облаков уже перестал заниматься, прикрыли его с плазменными облаками, хотя в свое время для разработки этой проблематики Полдень раскошелился на какую-то прорву компьютеров последнего поколения и лазерных установок; вроде бы у Журанкова была мысль с помощью лазеров добиться высокой аэродинамической управляемости этого самого облака. Часть информации не была для Бабцева новой; он еще прошлой осенью и из писем Журанкова, и из разговоров с Кармадановым, когда тот однажды навестил первопрестольную по каким-то своим счетным делам, насчет лазеров и компьютеров знал, но теперь это окончательно подтвердилось и разъяснилось, А вот что вчера рассказал Кармаданов нового: Журанков, за отсутствием иной работы, пробует на какой-то новой, здешней разработки, аппаратуре статистическое тестирование добровольцев (в том смысле, что всех, кто согласится потратить на ерунду свои драгоценные полчаса) на предмет выявления каких-то свойств характера, потребных для особо плодотворной работы в космической отрасли или, паче чаяния, в космическом полете. Говорят, уже чуть ли не тыщу человек отработал. Правда, результаты не афишируются, и касательно них Кармаданов ничего сказать не мог. На шутливый вопрос Бабцева, отчего сам Кармаданов не согласился пройти такой тест, тот ответил, что ему и не предлагали, а если бы и предложили, он бы послал куда подальше – он про свой характер и так все знает, а чего не знает, про то можно спросить Руфь.

Кармаданов был по-детски раздосадован тем, что вот он, Бабцев, живущий бог весть где, то есть по-прежнему в первопрестольной, зван, как приятель, как близкий знакомый, на журанковскую свадьбу, а сам Кармаданов, живущий и вкалывающий здесь уже несколько лет, до сих пор не имел случая с Журанковым и его семьей даже просто познакомиться. Конечно, не больно-то и хотелось – но несправедливо! И так разговорился, что было просто не остановить – а Бабцев, понятное дело, и не пытался. «Он же совершеннейшим бирюком живет!» – жаловался Кармаданов. И в этот момент на кухню вошла, чтобы украсть горсточку конфет для себя и мамы, Серафима. Бабцев ее не видел уже довольно давно и в первый момент даже не узнал, только внутренне дрогнул от неожиданности – что это за юные дивы тут разгуливают, как у себя дома? Серафима, поймав, видимо, кончик разговора, остановилась с розеткой трюфелей в тонких пальцах: «У него и сын такой же. Яблочко от яблоньки…» Кармаданов удивился: «Первый раз слышу, что вы знакомы». – «А мы не знакомы, – ответила Сима. – Просто он у нас зимой выступал в классе. Я тебе рассказывала, нам преподы на последний год измыслили новый способ воспитания, «Выбирай себе жизнь», или типа так… Зазывали для старшеклассников тех, кто шибко себя на каком-нибудь поприще проявил, и они как бы пиарили свой жизненный выбор… Журанков-младший пришел, отбарабанил свой острый сюжет и сбежал, даже на чай не остался. И вообще…» Это детское финальное «и вообще» в устах восемнадцатилетней нимфы, гибкой и яркой до того, что у Бабцева при каждом взгляде на нее что-то напряженно вздрагивало в животе, прозвучало особенно умилительно. «Да, но то, что к вам и сынуля нашего неудавшегося гения заходил, ты мне ничего не рассказывала… – покачал головой Кармаданов. – И на каком же поприще он себя проявил?» Сима уже на выходе из кухни снисходительно полуобернулась через плечо. «Да на русском таком, – с пренебрежительным сочувствием ответила она. – Спас одних врагов России от других ее врагов и рад-радешенек: я врагов спас…» И покинула кухню. Бабцев перевел дух и сказал, пряча удивление в шутку: «Как Софья Павловна у вас похорошела…» «Да уж», – без восторга согласился Кармаданов. «Ей только на израильском телевидении диктором работать, на каком-нибудь заглавном канале», – бросил Бабцев пробный шар. «Ага, сейчас! – огрызнулся Кармаданов. – Бредит физматом да физтехом». «С ума сошла!» – от души возмутился Бабцев. «Она уже сейчас слова такие знает, каких я отродясь не слыхивал. Знаешь, что такое топологическая мода?» «Ну, мода какая-то… – без уверенности ответил Бабцев. – Фэшн…» «Я, когда первый раз услышал, тоже так подумал, – удрученно сказал Кармаданов. – А она мне мозги вправила». – «И что?» – «Ха! Думаешь, я могу это запомнить и воспроизвести? Какая-то намотка на какое-то циклическое измерение…» «Офигеть!» – от души сказал Бабцев. «Хоть бы один парень у нас в гостях был замечен, – пожаловался Кармаданов. – Хоть бы пивом от нее один раз пахнуло… Знаешь, я раньше нарадоваться не мог, какая девочка правильная растет. А теперь уже беспокоиться начинаю. Помнишь, может быть, когда ты первый раз к нам приехал, я тебе рассказывал, что она на лыжах ногу повредила и какой-то доброхот ее до травмы донес? И она так восхищенно о нем отзывалась?» – «Ну, припоминаю что-то…» «Так вот это был последний раз, когда она говорила о мужчинах. И Руфь ничего понять не может, с ней – тоже на эти темы ни гугу…» – «Никуда не денется», – наскоро успокоил друга Бабцев; сейчас ему хотелось говорить совершенно о другом.