Андрей Валентинов - Тирмен Страница 65

Больше молчать не получилось. Не для Канари сказал Петр Леонидович, для себя:

– Легенда есть такая – про рикошет. Если тирмен деньгами, или славой, или другой земной безделицей соблазнится, пожадничает, его пули рикошетом пойдут: по родичам, знакомым, друзьям, по нему самому. Не слыхал, Андрюша? Мой первый учитель, Пантелкин Леонид Семенович, на мелочи погорел. Как тирменом стал, ушел с оперативной работы, чтобы кровью не мараться. Не хотел, а обмарался. Сослуживца, питерского чекиста, уложил из-за пачки червонцев. И все!..

– Все… – дальним эхом откликнулся Канари. – Слыхал, старшой. И про то, что мертвых видеть станешь, и про синий свет. Думал, байки. Я ведь атеист, ни в бога, ни в черта не верил. Заставили поверить, силой. Там, в Пешаваре, я винтовку опустил и все до последней копеечки понял. Главного, жаль, не сообразил: нельзя было возвращаться. Лег бы под скалой, ствол в рот… Тирмен с тирменом – ближе чем братья. Вот я, должно быть, рикошетом наших и положил, когда вернулся… Другой родни, сам знаешь, у меня нет. И прощения тоже нет, товарищ старший лейтенант. Только знай: в трибунале мне тоже будет что сказать в оправдание. Что в 83-м начиналось, помнишь?! А мне большие дяди в Москве на ухо шепнули: выстрел твой равновесие восстановит. И ведь получилось, правда? Выходит, одних убил, а других спас?

Кондратьев пожал плечами и открыл глаза.

Гуляй, звени орденами, Адмирал Канарис! Не передо мной тебе оправдываться.

5

– Ой, Даня пришел, как хорошо, Лерочка, к тебе Даня пришел, он цветочки принес и шоколадку, тебе шоколадку можно, а цветочки в вазу, Даня, ты надевай тапочки, проходи, Лерочка кашляет второй день, на дворе теплынь, а она кашляет, я борщику наварила, хочешь борщику, на улице солнышко…

Леркина бабушка Анна Михайловна, для своих – баба Нюта, была просто добрая фея из сказки: чудесная и спасительная. Но молчать не умела категорически. Все фразы бабы Нюты продлевались в бесконечность – точек она не признавала.

– Спасибо, Анна Михайловна. Я дома пообедал.

– Какая я тебе Михална, я тебе, Данечка, баба Нюта, а борщика я насыплю, мужик должен кушать от пуза, солнышко-то на улице…

– Ба, отстань от гостя! – скомандовал из глубин квартиры знакомый, чуть хриплый голос. – Ты его насмерть заговоришь!

И кашель: громкий, надсадный.

Войдя в комнату, Данька увидел Валерию Мохович, мечту Конана-варвара, сидящей на расстеленной кровати по-турецки. Или по-японски: он вечно путал, где сидят на пятках, а где скрещивают ноги. Впрочем, замечательные Леркины ноги были укрыты одеялом. Все остальное, что открывалось глазу – даже мохнатый шарф, кутавший горло, – с точки зрения Даниила Архангельского, заслуживало всяческих похвал и призов на конкурсах красоты.

Все, кроме старой знакомой Дарьи Тютюнец, вертевшейся на стуле.

– Привет, Валерия. Привет, Дарья…

– Даша уже уходит, – правильно поняла Лерка выражение лица гостя. С назойливой Тютюнец она давным-давно не церемонилась. – Ей пора. Ей вообще-то второй час пора…

– Ага, мне к доктору, – подтвердила Дарья: толстая, веселая, в необъятном сарафане с рюшами. Беременность ей шла. – Вот начну прямо здесь рожать, не обрадуетесь. Сейчас, я только причиндалы соберу…

Причиндалами она именовала монеты – профессиональные сокровища, которыми часто хвасталась подругам. Ну и клиентам, святое дело. Сразу после школы Дашка выскочила замуж за приятеля своего отца, крупного деятеля мелкой партии. Деятель пылинки сдувал с молодой жены, потакал любым ее капризам и возил на съезды, где знакомил с нужными людьми – а главное, с семьями нужных людей.

Потому что Дарья Тютюнец работала нумизмалетиком.

Монетчиком-экстрасенсом.

«Лечит народ бабками, – зло пошутила однажды Лерка, будучи в дурном настроении. – И от бабок за компанию…»

Профессия нарисовалась не сразу. Сначала Дарья закончила курсы народных целителей при Академии нетрадиционной медицины, получила сертификат мастера ци-гун и магистра астрологии, погрузилась в загадочный «Фиолетовый луч», выяснив цепь перерождений отсюда до древнекитайской поэтессы Вэнь Цзюнь, освоила бесконтактную иглотерапию и наконец пришла к целебной нумизмалетике.

В ее коллекции имелись пропитанные супераурой хитрые денежки, ношение которых облегчало будущие роды и спасало от облысения. Если подержать за щекой серебряный царский пятачок, спадала зубная боль. Пражская крона со щербатым краешком, заряженная Дарьей, способствовала выведению камней из почек. Самодельный штемпель, которым гасили марки – канадский доллар, посаженный на деревянную ручку, – пользовал от импотенции и простатита. Успеху в бизнесе способствовала драхма из Херсонеса.

Короче, от клиентов отбою не было.

– Иду, спешу, бегу, – приговаривала Дарья, сгребая казну с одеяла в сумочку: такую же бокастую, объемистую, как и хозяйка. – Ах вы мои хорошие, ах славные!.. Леруня, ты выздоравливай, я тебе гривенничек, который от ангины, оставлю…

Из-за Дарьиного плеча Лерка скорчила гримасу: копуха, чтоб ее! И показала Даньке лечебный гривенничек, который от ангины. Зажатая между двумя тонкими пальцами, большим и указательным, монетка выглядела смешно.

Тусклый, еще советский гривенник.

С дырочкой. Наверное, шнурок продевать.

– Дай посмотреть, – сказал Данька, чувствуя, что сердце обрывается вниз с девятого этажа.

– Лови!

Он поймал десять копеек на лету. Уставился, словно на привидение: крошечное, никелевое. С дыркой. Этот гривенник, выскочив из-за подкладки чертиком из табакерки, преследует его семь лет. Нелепый, смешной, бесценный гривенник. На ощупь – ничего особенного. С виду – полная ерунда.

– Ой, я ошиблась!

Дарья ловко отобрала у него монетку. Бросила в сумочку, к остальным, взамен извлекла точно такой же гривенник, но без дырки, и отдала Лерке.

– К горлышку прикладывай. Вот тут, сбоку, и тут…

– Где взяла?

Вопрос прозвучал грубо, но Тютюнец на Даньку не обиделась. Наверное, привыкла с клиентами.

– У цыганки купила. Между прочим, за большие баксы. Лерунь, я ускакала…

Она враскачку, колыхаясь ладьей, вылилась в коридор. Там гостью сразу начала провожать баба Нюта: длинный, всеобъемлющий монолог потек по квартире киселем.

– Ты меня поцелуешь? – деловито спросила Лерка, подставляя щеку. – Или инфекции боишься? Не трусь, я не зараза…

Данька с удовольствием чмокнул ее в прохладную щеку, потом – в губы, увлекся было, но мечта Конана-варвара решительно пресекла лишние поползновения.

– Нечего к болящим мосты клеить! Садись, давай свой курсак.

В прошлом году они побывали в одной постели, и все получилось наилучшим образом. В частности, Данька узнал, что свадьбу намечено играть после окончания обоими институтов, не раньше. И не надейся, значит. Если решишь погулять на стороне – гуляй, дело молодое. Будет что вспомнить семейными вечерами. Но без последствий. Данька спросил, какие последствия случаются у мужчин, узнал в подробностях и решил следовать Леркиным советам.