Дмитрий Поляшенко - Тени у порога Страница 65

Стеллармен быстро повернулся к Лядову. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Прямо сюда? — спросил стеллармен.

Лядову было неуютно под его взглядом.

— Н-нет. Не знаю. Некуда было вести. Этого места нет.

— Поясни.

— Не смогу.

— И ты молчал? — вскричал Вадковский. — Разыграл жалкую интермедию с побегом.

— Я тогда сам ничего не понимал, — замедленно произнес Лядов. — Думал, с ума схожу.

— Нам тоже это однажды показалось. Кстати, тебе не снился человек в черном без лица?

Лядов опасливо посмотрел на Вадковского:

— Нет. Я же говорю, это не сны. Уж скорее — чужие ассоциации, непонятно как родившиеся в мозгу. А тебе не грезился этот вал с распахнутыми воротами на том конце?

— Погодите, — вмешался Трайнис. — Вы о чем? Мне опять ничего не сказали. Чем вы там на Земле занимались? Славка, что за книги ты читал?

— Обычные книги, ничего особенного, — с досадой пробормотал Лядов. — Дайте подумать.

Под ногами возник низкий гул, даже не звук — затряслась земля. Вал содрогнулся. Наверное, так чувствуешь себя на крупе гигантской взбрыкнувшей лошади. Экипаж «Артемиды» деловито огляделся и по уже сложившейся привычке стал искать варианты отхода.

Ангрем быстро произнес:

— Уходим. Потерпите.

Он закрыл глаза. Лицо его изменилось, ожило, словно Ангрем внутри себя начал говорить с множеством людей одновременно. Вернувшись в свое естественное ментально психическое состояние — сопровождалось это ощутимо болезненным толчком по всем органам чувств и странным ощущением непонятно где, словно орган для этого чувства располагался вне тела, — Ангрем поднял лицо к небу. На миг он чем-то стал похож на Лядова, когда тот видел что-то свое. Но в отличие от Лядова Ангрем видел приятные вещи.

Подул незримый сквозняк, угнетая сознание. Мысли становились плоскими, вялыми. Вадковский, с трудом преодолевая какой-то барьер в мозгу, вспомнил, что этот эффект объясняется невозможностью полностью или правильно интерпретировать сверхцельную картину мира и бесконечность ассоциаций звездных людей мышлением людей обычных.

Вдалеке быстрая тень скользнула по залитой солнцем единой кроне, пронеслась по дуге, прыгая по вершинам высоких деревьев. Резко свернула над дальним концом вала и, снизившись, помчалась навстречу. Только сейчас экипаж «Артемиды» заметил источник тени — нечто размером с их собственный корабль, но не зеркально-черное, а матово-светлое, сливающееся с белесым небом на горизонте. Форма летающего «нечто» была неожиданной — летел каменный островок, нагромождение гладких светлых валунов. Или облако кучевое, плотное до твердости — с плоским донцем и вспухшим верхом.

Экипаж «Артемиды» попятился. Тормозя, громадина наползла на них. Остановилась, зависнув в двух метрах над валом. До тускло полупрозрачной — а вовсе, оказалось, не белой — ваты днища можно было дотянуться рукой. Если с большого расстояния это нечто еще можно было назвать пародией на облако, то вблизи оно больше напоминало гигантскую волосатую несуразицу.

Ангрем мельком посмотрел на корабль — мысли его явно были заняты другим. Днище с краю прорезала прямоугольная черная щель и на траву под углом выпала простая сходня, открыв черный провал, в глубине которого смутно угадывались неясные формы. Совсем вскользь Ангрем посмотрел на Лядова. Тот сморщился, подтолкнул к трапу Вадковского и Трайниса:

— Заходим.

Трое с «Артемиды» взбежали в слабо освещенное нутро корабля.

Ангрем остался снаружи.

Помещение не было похоже на внутренность звездолета — низкий круглый зал, казавшийся в полумраке загроможденным.

Вадковский упал на ладони и выглянул в прямоугольный вырез в полу. Стеллармен стоял неподвижно, закрыв глаза. Он медленно развел руки в стороны, словно ловил ветер или хотел обнять планету. Вид у него был сосредоточенный. Постояв так с минуту, он резко повернулся и быстро зашагал к трапу.

Вадковский вскочил.

Стоя на закрывающейся сходне, неподвижной статуей Ангрем вплыл внутрь. Ярко светящаяся солнечным светом щель в полу исчезла. В зале посветлело.

Ангрем стремительно прошел мимо, толкнув порывом неощутимого ветра, пересек центр зала и улегся на большой, массивный выступ в полу, коих лепестками вокруг центра располагалось около дюжины.

— Занимаем места, — шепнул Лядов.

Спотыкаясь о какие-то небольшие оплавленно-бесфор-менные выступы, с любопытством и опаской улеглись на мощные лежаки — предназначение оплывших форм теперь стало понятным. Инстинктивно заняли места поближе друг к другу, и подальше от стеллармена, который, казалось, улегшись, сразу заснул.

Лежаки тут же зашевелились, подстраиваясь под новых владельцев. Стало не просто удобно, а невесомо — тело всплыло, почти не касаясь ложа. Балансировка у этой умной мебели была идеальной.

Экипаж «Артемиды» жадно осматривался. Стеллармены были одной из легенд столетия. Мало кто мог похвастать знакомством с ними. Но ничего экстраординарного — подсознательно ожидаемого — не нашлось. В центре вогнутого слабосферического потолка тускло блестел метровый диск. Не покидало ощущение неуловимой несимметричности спартанского интерьера. Никаких привычных признаков земных кораблей не наблюдалось. Что за планировка? Где пульт, где экраны? Вообще, где все?

Трайнис недоумевал. Он был убежден, что знает о современных кораблях достаточно. Может быть, этот корабль очень старый? Вот от старости и оброс мхом. Говорят же, что стеллармены живут долго.

Вадковский посмотрел на Славу. Тот намеревался заснуть с видом человека, доползшего из последних сил до постели.

Незримое давление со стороны неподвижно лежащего Ангрема исчезло. Лежак под ним коротко двинулся, усаживая хозяина. Качнулись по сторонам лица темные волосы. Стеллармен открыл глаза. Снова этот изменчивый поток в глазах, приспущенные ресницы.

— Пришлось спешно переделать интерфейс под вас.

— Управление? — спросил Лядов, озираясь. Похоже, он тоже вспомнил о пультах и экранах.

— Спектр восприятия, — пояснил стеллармен. — С сегодняшнего дня на Камее необходимо перемещаться каждые несколько часов, чтобы избежать фокусировки активности защитной системы планеты. Это время постоянно сокращается. Я думаю, пешком вы смогли бы двигаться не более двух суток. Через два дня спать, даже просто стоять на одном месте будет уже нельзя.

Трайниса на долю секунды сковало. Это был не страх, более сложное чувство. Вроде ясно осознаваемого абсолютного бессилия. Он только представил, как бы они шли, постепенно теряя силы, зная, что останавливаться нельзя. Бросали бы тяжелеющие с каждым шагом вещи... Знали бы, что не спастись, но продолжали бы идти — день, два, три... До последнего.