Эрик Рассел - Зловещий барьер. Ближайший родственник. Оса Страница 66

Ригелиане! Их тут не меньше двух тысяч.

Союзники, боевые соратники Земли! С нарастающим волнением он стал присматриваться к ним, пытаясь отыскать в толпе более знакомые черты. Ну хотя бы парочку землян. Или, на худой конец, несколько человекоподобных центраврийцев.

Но тщетно. Вокруг шлепали на своих подгибающихся конечностях одни пучеглазые ригелиане, и видок у них был такой безотрадный, будто позади бесцельно прожитая жизнь, а впереди — ни малейшего просвета.

И все же Лиминг с первого взгляда почуял: что-то в них не так. Они видели его так же ясно, как и он их. Он, единственный землянин, космический союзник, должен был вызвать их законный интерес. Им бы столпиться вокруг него, забросать вопросами о последних событиях, поделиться новостями.

Как бы не так. № один из них даже ухом не повел. Держались так, будто появление землянина их совершенно не трогает. Лиминг намеренно неторопливо прошелся по двору, просто напрашиваясь на проявление братских чувств. Ригелиане расступались, некоторые посматривали украдкой, но большинство притворялось, что в глаза его не видят. И ни единого дружеского слова. Похоже, они сознательно устроили ему бойкот.

Он настиг в углу двора кучку риге лиан и, почти не скрывая злости, выпалил:

— Кто-нибудь из вас говорит на земном?

Они пялились на небо, на стену, на землю, друг на друга и молчали.

— Кто-нибудь знает центаврийский?

Не отвечают.

— А как насчет космоарго?

Молчание.

Потеряв терпение, Лиминг перешел к другой группе. Бесполезно. За час он забросал вопросами две-три сотни ригелиан и не получил в ответ ни единого слова. Он был совершенно ошарашен. В их повадке не было ни презрения, ни враждебности — что-то совсем другое. Пытаясь рассуждать логически, он пришёл к выводу, что по неизвестным ему причинам они держатся настороже и боятся вступать с ним в разговор.

Сидя на каменной ступеньке, он наблюдал за ними, пока пронзительный свисток не возвестил окончание прогулки. Ригелиане построились в длинные шеренги, готовясь вернуться в свой барак. Тюремщики дали Лимингу пинка под зад и загнали обратно в камеру.

Он на время отложил загадку странного поведения союзников. Думать будем, когда стемнеет — больше-то делать нечего. Оставшиеся светлые часы он решил посвятить изучению книг, чтобы уйти далеко вперед в освоении туземного языка, в то же время притворяясь отстающим.

Не исключено, что когда-нибудь беглость речи ему весьма пригодится. Жаль, что он не удосужился выучить, к примеру, ригелианский…

И он с головой ушел в работу, пока с наступлением темноты буквы и картинки не стали сливаться. Лиминг проглотил вечернюю порцию варева, а потом растянулся на скамье, закрыл глаза и напряг извилины.

За всю свою сумбурную жизнь он встретил не больше двух десятков ригелиан. И никогда не был ни в одной из их трех тесно сгрудившихся солнечных систем. То немногое, что он о них знал, было основано на слухах. Про ригелиан говорили, что они обладают высоким уровнем умственного развития, что они хорошие работники и издавна, еще со времен первого контакта, состоявшегося уже почти тысячелетие назад, проявляют к землянам неизменное дружелюбие. Пятьдесят процентов ригелиан владеют космоарго, а около одного процента знает язык Земли.

Значит, если верить этим цифрам, несколько сотен типов во дворе должны его понимать — не на одном языке, так на другом. Почему же они шарахаются от него и помалкивают? И почему демонстрируют такое трогательное единодушиё?

Решив во что бы то ни стало разгадать эту головоломку, Лиминг изобрел, рассмотрел и отбросил дюжину теорий — в каждой оказывался какой-нибудь изъян, не выдерживающий проверки. И только часа через два он наткнулся на очевидную разгадку.

Ведь ригелиане — пленники, их лишили свободы на неопределенный срок. Кто-то из них, возможно, раз-другой и видел землянина, но все они знают, что в рядах Сообщества есть несколько народов, внешне напоминающих людей. Они не могут с уверенностью сказать, что Лиминг — именно землянин, и не хотят рисковать, а вдруг он окажется шпионом, подсадной уткой и попытается выведать их замыслы.

Это, в свою очередь, означает кое-что еще. Если целая толпа пленных чересчур подозрительно настроена к предполагаемому предателю, значит, им есть что скрывать. Вот оно! Он даже хлопнул себя по колену от удовольствия. Ригелиане вынашивают план побега и не хотят рисковать.

Они слишком давно томятся в неволе, так что заключение им по меньшей мере осточертело, а по большей — довело до полного отчаяния и попытки к бегству. Обнаружив выход или находясь в процессе его поиска, они не желают подвергать свой замысел опасности, откровенничая с чужаком сомнительного происхождения. Теперь весь вопрос в том, как рассеять их подозрения, завоевать доверие и добиться, чтобы его приняли в компанию. Придется как следует поломать голову.

На следующий день, в конце прогулки, один из стражей профессионально замахнулся увесистой задней конечностью и наградил Лиминга дежурным пинком. Лиминг проворно обернулся и заехал ему в физиономию кулаком. Четверо охранников вскочили и задали провинившемуся хорошую трепку. Причем постарались на совесть, так что никто из наблюдавших эту сцену ригелиан не мог принять ее за обычный спектакль. Получился наглядный урок, чего Лиминг в сущности и добивался. Бесчувственное тело выволокли со двора и потащили по лестнице. Лицо у Лиминга было разбито в кровь.

Глава 7

Только через неделю Лиминг смог снова показаться во дворе. Доверие досталось ему тяжелой ценой — на лицо его все еще страшно было смотреть. Он побродил в толпе ригелиан — как прежде, без всякого успеха, — выбрал уютное местечко на солнышке и уселся.

Вскоре один из пленных устало растянулся на земле в нескольких метрах от него и, не спуская глаз со слонявшихся поодаль охранников, тихо, почти шепотом, спросил:

— Ты откуда?

— С Земли.

— Как сюда попал?

Лиминг вкратце поведал ему свою историю.

— Как дела на фронте?

— Мы медленно, но верно тесним их. Но до окончательной победы еще далеко.

— Ты думаешь, война протянется еще долго?

— Не знаю. Трудно сказать. — Лиминг с любопытством разглядывал собеседника. — А ваша команда как здесь оказалась?

— Мы не военные. Штатские колонисты. Наше правительство послало передовые отряды, одних мужчин, на четыре новые планеты, принадлежащие нам по праву первооткрывателей. Всего двенадцать тысяч человек. — Ригелианин промолчал, внимательно огляделся, примечая, где находятся тюремщики. — Сообщество бросило на нас войска. Это случилось два года назад Все закончилось очень быстро. Мы не ждали нападения и были дочти безоружны. Мы даже не знали, что идет война.

— И они снова захапали ваши четыре планеты?

— То-то и оно. Еще и поиздевались над нами всласть.

Лиминг понимающе кивнул. Циничный и безжалостный захват — вот первопричина той страшной войны, которая распространилась теперь на большой участок галактики. На одной из планет колонисты оказали героическое сопротивление и все до одного погибли. Возмущенные этой бойней союзники нанесли ответный удар и теперь успешно теснили противника.

— Ты сказал — двенадцать тысяч. Где же остальные?

— Раскиданы по тюрьмам, вроде этой. Ты, конечно, выбрал отменную каталажку, чтобы пересидеть войну. Сообщество сделало эту планету своей главной тюрьмой. Она вдали от зоны боевых действий, навряд ли ее вообще обнаружат. Туземцы мало годятся для космических войн, зато вполне сойдут для того, чтобы охранять пленных. Они спешно строят огромные тюрьмы по всей планете. Если война затянется, эта космическая каталажка будет набита под завязку.

— Так ваша компания загорает здесь уже два года?

— Да, а кажется, что уже десять.

— И вы что же, ничего не предпринимали, чтобы смыться отсюда?

— Ничего особенного, — согласился ригелианин. — Но и этого было достаточно, чтобы расстреляли сорок человек.

— Сочувствую, — искренне сказал Лиминг.

— Не бери в голову. Я прекрасно понимаю, каково Тебе. Первые недели — самые тяжелые. Одна мысль, что тебя посадили на веки вечные, может свести с ума, если не научиться воспринимать ее философски. — Он огляделся и заметил здоровенного охранника, несущего караул у дальней стены. — Пару дней назад этот лживый боров хвастал, что на планете уже двести тысяч заключенных, и еще добавил, что через год их будет два миллиона. Надеюсь, что он до этого не доживет.

— Я отсюда свалю, — сказал Лиминг.

— Как?

— Пока не знаю. Но все равно свалю. Не гнить же здесь заживо. — Он с надеждой ожидал чего-то от собеседника — например, что и другие чувствуют то же самое, или, может быть, едва уловимого упоминания о грядущих переменах, намека, что и он сможет принять в них участие.