Юрий Брайдер - Щепки плахи, осколки секиры Страница 69

– Кого вы в виду имеете? – осторожно переспросила Верка. – У меня друзей много. Вроде бы и вы среди них когда-то числились…

– Дурочку из себя не строй. – Альфонс ногтем поскреб крышку стола. – Я про Зяблика спрашиваю, про Смыкова, про нехристя вашего.

То, что Альфонс, по-видимому, ничего не знал о Цыпфе и Лилечке, было уже хорошим знаком. Если Верке что-то и могло вменяться сейчас в вину, то только прошлые делишки, давно потерявшие свою актуальность, да и не такие уж громкие.

– Нехристь наш погиб в чужих краях, а Смыкова и Зяблика я сама давно не видела. Говорят, они Эдем ушли искать.

– Какой такой Эдем? – Альфонс смотрел в стол, и нельзя было понять: он действительно ничего не знает об этой стране, давно интересовавшей аггелов, или просто притворяется.

– Земной рай. Благословенная страна, где нет ни болезней, ни горя. Якобы в ней побывал Сарычев, впоследствии без вести пропавший, – объяснила Верка.

– А тогда почему ты вместе с друзьями не ушла… в благословенную страну?

– как бы между прочим поинтересовался Альфонс.

– Ерунда все это… Сказки, – поморщилась Верка. – Да и не девчонка я, чтобы по свету без толку шастать. Пора к какому-нибудь берегу прибиваться.

– Говоришь складно, да верится с трудом… Чтоб ты своих сердечных приятелей вот просто так бросила… – Он с сомнением покачал головой. – Не ты ли вместе с этими бандитами на степняков и кастильцев ходила? О ваших подвигах легенды рассказывали.

– Что было, то было, – пожала плечами Верка. – Я за Отчину сражалась.

– Патриотка, значит… – хмыкнул Альфонс. – Да только все истинные патриоты остались верны Плешакову. Забыла разве, кто у нас законный глава государства?

– Пропали вы все неизвестно куда… Столько времени ни слуху, ни духу…

– А ты, небось, плакала о нас? – ехидно ухмыльнулся Альфонс.

– Не то чтобы плакала… Но и не забывала… Вспоминала всегда…

– К Колокольцеву ты почему прицепилась? – похоже, что предварительная беседа закончилась и начинается настоящий допрос.

Верка к такому обороту дела была давно готова и очень натурально удивилась:

– К кому?

– Ну к этому… который здесь сейчас был… ты его еще за лапу зубами тяпнула.

– Он сам ко мне первый прицепился. Я его первый раз в жизни вижу. Тоже мне, герой-любовник… Чуть не задушил.

– Брось! – строго сказал Альфонс, продолжая скрести что-то засохшее у него на столе. – Колокольцеву бабы до лампочки… Он, между прочим, весьма интересный инвалид. Служил на флоте и однажды вместе с палубной командой травил с берега стальной трос. Между ног, естественно, травили, чтоб удобнее было. Колокольцев крайним стоял. Ну и лопнул канат по неизвестной причине. А тот стальной ершик, что на его конце образовался, и прошелся Колокольцеву по яйцам… Представляешь?

– Подумаешь, удивили… Я, когда на «Скорой помощи» работала, и не такое видела. То мужик бабе промежность разорвет, то баба мужику мошонку откусит.

– Ну это я так, к слову, – Альфонс уставился на нее в упор. – Колокольцев в нашем деле человек не последний и уже не одного предателя на чистую воду вывел. Вот я и думаю, может, и ты того же поля ягодка, а?

– Как хотите, так и думайте! – Верка сделала обиженное лицо. – Если ловите предателей, так и ловите себе на здоровье. А на невинных людях нечего отыгрываться.

– Ладно, не строй из себя эту самую… сама знаешь кого, – поморщился Альфонс, на этот раз грубить почему-то не решившийся. – Лучше ответь, ты дона Эстебана знаешь?

– Лично не знаю, но слыхать слыхала. – Верка сразу насторожилась, хотя вида старалась не подавать.

– Так вот, эта курва иноземная, как прыщ, тут у нас сидит. Окопался возле станции Воронки. Там когда-то предатели народных интересов территорию для кастильской миссии выделили… Мало того, что сам воду мутит, так и всякую здешнюю сволочь под свое крылышко принимает. Ну и мы, естественно, в осаду его взяли. План хитрый. Дружки дона Эстебана, которые из местных, его, понятное дело, в беде не оставят. Соберутся кучей и пойдут на прорыв блокады. Вот тут-то мы их всех и накроем. А сигнал нам они сами подадут. Знаешь, каким способом? – Альфонс, прищурившись смотрел на Верку, ожидая ее реакции.

– Мне-то какое дело… – Она демонстративно уставилась в потолок.

– Хм… Это хорошо, что тебе до вражеских происков дела нет. Но ты все же послушай, что я скажу… Кое-кто из наших недоброжелателей считает Колокольцева своим агентом. Ему поручено перед самым налетом на Воронки поднять в Талашевске заваруху. Чтобы, значит, отвлечь наши главные силы. Мы сейчас как раз и ожидаем посланца с той стороны… Это не ты случайно? – Альфонс не сводил с нее глаз.

– Случайно не я, – всем своим поведением Верка старалась продемонстрировать, что принимает слова коменданта за дурацкий розыгрыш.

– А чем докажешь? – лукаво поинтересовался он.

– Здравствуйте! – возмутилась Верка. – Почему это я должна доказывать собственную невиновность? Лучше вы мою вину докажите.

– Ну это просто, – заверил ее Альфонс. – Никаких проблем… Стоит мне захотеть – и через час ты признаешься в чем угодно. И в связях с анархистами, и в пособничестве инквизиции, и в принадлежности к «тракам»…

– Да я про этих «траков» никогда даже и не слышала! – Верка уже не говорила, а почти кричала.

– А это те, кто за Талашевский трактат горой стоят, – охотно объяснил Альфонс. – За документик, между прочим, незаконный и провокационный… Небось, и сама под ним когда-то расписалась?

– Я последний раз в ведомости на аванс расписалась! – огрызнулась Верка. – Еще в те времена, когда солнышко на небе светило.

– Ты попусту не возмущайся… Береги нервы… Лучше оцени, какую мы западню врагам устроили. Ловко, а?

Что могла сказать ему на это Верка, вместе с ближними и дальними своими сама угодившая однажды в жуткую западню, даже приблизительных размеров которой никто до сих пор определить не мог?

За Зяблика, собиравшегося в рейд на Воронки, она не боялась – тот и не из таких переделок ужом выворачивался, а Бациллу, вольно или невольно подставившую ее провокатору, жалеть вообще было не за что. Конечно, опять заговорят стволы, опять прольется кровь и опять люди, родившиеся на одной земле, будут старательно загонять друг друга в эту землю, – но разве такое случается в первый или последний раз? Когда у тебя самой на шее удавка затягивается, тут уж не до чужой беды.

Равнодушно глядя в пространство, она сказала:

– Слушайте, не путайте меня в свои дела. Бейтесь, грызитесь, а я устала. Все! Хочу тихо сидеть. Как мышь под веником.

– В Талашевске тихо сидеть не получится, – Возразил Альфонс. – Мы тут мышей очень сильно гоняем. Другое место надо было для тихой жизни выбирать.